Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето
Сначала она не хотела в это поверить. Лоизи, испуганно стоявшему рядом с ней с волшебной трубкой в руках, Агнес сказала:
— Она уснула, уснула сидя.
— Но у нее же открыты глаза, — ответил Лоизи и заплакал.
Несмотря на это, Агнес поправила подушку и уложила Клару, ее тело, ее руки и ноги не оказывали никакого сопротивления, но девушка не хотела замечать этого, старалась не глядеть ей в лицо. Потом Агнес пошла на кухню и заварила чай для Клары, а Лоизи, как одержимый, носился вокруг нее, приговаривая:
— Ты должна что-нибудь сделать, Агнес, ты должна что-нибудь сделать.
Агнес поставила чай на ночной столик Клары, встала рядом и стала ждать. Время от времени она повторяла:
— Выпейте же, пожалуйста, вам станет лучше.
Лоизи, забегая то с одной стороны, то с другой, толкал ее кулачками и кричал:
— Она больше не пьет, она больше никогда не будет пить, пойми же, Агнес!
Она не знала, как долго простояла так, наконец ей стало ясно, что она не в силах больше противиться фактам: Клара умерла. Продолжая оставаться неестественно спокойной, Агнес уселась рядом с Лоизи за кухонный стол и спросила:
— Что же нам теперь делать?
— Теперь все выплывет наружу, — ответил Лоизи.
— Да, — сказала Агнес, — это я виновата во всем.
— Она же сама не хотела в больницу, — сказал Лоизи.
— Все равно, — возразила Агнес, — я виновата во всем.
— Ты думаешь, что в больнице она бы не умерла? — спросил Лоизи.
— Нет, — ответила Агнес.
На это ему нечего было больше сказать. Лоизи посидел немного с Агнес; вытащив перья из трубки, он некоторое время дул на них, потом спросил, можно ли ему оставить у себя волшебную трубку и взять платок. Она разрешила, он собрал все и заявил, что ему теперь нужно идти вниз.
— Пока ничего не говори, — попросила его Агнес.
— Нет, — обещал он, — но кому-нибудь тебе придется сказать.
Агнес подумала, что может обратиться лишь к родственникам Клары. С тех пор как забрали Феликса, все контакты с ними снова прервались. Елена, по мнению Агнес, не подходила для сообщения такой новости, Юлиуса Лётца она не знала. Оставалась лишь мать Феликса, Элла Хейниш. Она — женщина энергичная. Сумеет сделать все необходимое.
Агнес повезло. Элла Хейниш подошла к телефону.
— Алло, — сказала Агнес, — это служанка госпожи Вассарей. Госпожа Вассарей только что умерла. Позаботьтесь, пожалуйста, о ее похоронах, — и повесила трубку.
Агнес собрала свои вещи. Искупала и накормила ребенка. Она хотела еще раз подойти к Кларе, но не смогла. Ей одной было трудно отодвинуть тяжелый шкаф, но ведь Клару должны были сразу же найти. Дверь она оставила открытой. Потом перетащила Барбару в детской кроватке к Марии Грабер и объяснила той, что собирается еще пойти к Кларе в больницу, раньше ей не удалось туда выбраться. Конечно, Агнес могла бы отнести ребенка к Брамбергерам, но ее удержало то, что внизу был Лоизи, который знал обо всем.
Потом она взяла свой чемодан, ей хотелось только одного — уйти. В миссии при вокзале для нее нашлась койка. Там она лежала и кричала всю ночь, но с ее губ не сорвалось ни звука.
— Хватит, — сказал Бенедикт, — мы не хотим сейчас больше говорить о Кларе. Уверяю тебя, ты не виновна в ее смерти.
— Ты так считаешь, Бенедикт? Почему ты говоришь это? — спросила Агнес.
Нам пришлось напрягаться, чтобы понять ее.
— Потому что такая смерть была написана ей на роду. Я в этом убежден. Ты ведь тоже, Кристина?
— Да, — ответила я, — судя по тому, что я теперь знаю о Кларе, это так.
Потом мы пошли спать. Оставалось еще много вопросов, которые нам, и прежде всего Бенедикту, хотелось задать Агнес, но чтобы ответить на них, требовалось время.
В начале июня Руди Чапеку удалось со второй попытки сдать экзамен по вождению. Хотя исчезновение Бенедикта и Кристины сильно озадачило его, хотя он чувствовал себя обманутым, обойденным, этот успех, необходимый для его предприятия, снова вернул наконец ему хорошее настроение. Он должен был собрать в кулак всю свою волю, чтобы не хлопнуть с триумфом на стол веранды водительское удостоверение, демонстрируя отцу, что его сын в состоянии кое-чего достичь. Но Венцель не должен был ничего знать о правах.
Внешне Венцель Чапек воспринял тайный уход Бенедикта совершенно равнодушно, он почти не говорил об этом с Руди, бросил лишь вскользь, что так лучше. Но Руди заметил, что его грызет тоска, особенно вечерами, когда они вдвоем сидели на веранде и Венцель один двигал взад и вперед шахматные фигуры. На его предложение научиться играть Руди ответил отказом; ему, правда, было жаль Венцеля, но он и дальше предпочитал зубрить итальянские слова.
Когда он вечерами приходил в сарай, где стоял его мотоцикл, теперь уже почти готовый, то был твердо убежден, что с этой великолепной машиной он не только вернет все, что потерял, но и помчится навстречу новым волнующим впечатлениям.
Тормоз заднего колеса работал теперь безукоризненно. Сцепление и коробка передач тоже были в полном порядке. Электрогенератор выходил из строя из-за плохого подсоединения концов провода, и этот дефект он устранил. Расположение карбюратора с левой стороны, возле впускного окна, позволяло даже с низких оборотов быстро набирать скорость. Маятниковая вилка наверняка дает хорошую устойчивость в пути. Подколенные подушечки на бензобаке, превосходные амортизаторы, удачно расположенные колеса с пневматическими шинами делали езду комфортабельной. Руди решил заменить обыкновенный крепеж коляски к мотоциклу с помощью болта на шаровое соединение. Он считал, что так лучше, но предстояло еще немало поколдовать над крепежом. Даже при езде с коляской мотоцикл будет развивать скорость до 90 километров в час. Может быть, даже больше. И он сможет проехать 350 километров, заправившись всего один раз. И это при том, что бак вмещает всего 13 литров. Руди считал, что его Puch 250 SGS просто великолепен.
Он был убежден, что Бенедикт с Кристиной уехали. Сейчас они на пути в Италию, где 10 июня должен открыться биеннале в Венеции. Бенедикт всегда планировал надолго вперед. Сейчас он собирается увидеть то, что когда-то отчеркнул в журнале красным. У Руди тоже имеется план, и тоже уже давно. К сожалению, в важнейшем пункте его приходилось менять. То, что явилось бы сюрпризом для друзей, Бенедикта и Кристины, то есть поездка втроем на его Puch 250 SGS в Италию, стало теперь, после того как они просто-напросто бросили его на произвол судьбы, невозможным. Однако найти Бенедикта и Кристину в Венеции, вероятно, не составит труда. Руди знал все, что нравилось там Бенедикту: палаццо Фортуни, церкви и музеи. Биеннале в Giardini publici[36] он найдет, стоит только порасспросить вокруг. Где-нибудь, когда-нибудь он натолкнется на них обоих. Даже если они сначала не хотели, чтобы он ехал с ними, увидев его — он был в этом твердо убежден, — они обрадуются. Тогда можно будет вместе провести еще пару дней в Венеции, потом он предложит им поехать домой вместе с ним. Они пойдут в гараж, и он заставит их долго гадать, что ему там принадлежит, а потом подведет к своему мотоциклу. Среди сотен средств передвижения он единственный в своем роде. Кристина и Бенедикт удивятся и не поверят, что Руди, работая много месяцев, дал новую жизнь этому мотоциклу, бывшему заржавленной развалиной. В красной лакированной коляске он всегда представлял себе Кристину. Но это место следовало бы уступить Бенедикту из-за его физического недостатка. Кристина же сядет сзади Руди, встречный ветер станет развевать ее длинные волосы, а ее руки крепко обхватят его.
С несчастного случая с Бенедиктом Руди больше не ставил ловушек в саду. Свежие следы куницы по-прежнему появлялись на участке. Эту проблему тоже следовало решить до его отъезда.
Элла Хейниш созвала семейный совет. Нельзя просто так примириться с бесследным исчезновением Кристины, считала она, не исключена возможность, что с ней что-то случилось.
На семейном совете присутствовали родители Кристины, Конрад, Юлиус Лётц и Елена. Феликс Хейниш стал настаивать на том, чтобы заявить об исчезновении дочери в полицию. Кристинина мать совершенно растерялась и заплакала. Конрад, еще бледнее, чем обычно, пытался объяснить, что лучше пока ничего не предпринимать, после недавнего откровенного разговора с женой у него сложилось впечатление, что она решила начать новую жизнь.
— Что за новую жизнь ты имеешь в виду? — спросила Элла Хейниш, которая вновь обрела прежнюю энергию. — Она уже бросила тебя, что она собирается сделать еще?
— Мне не хочется об этом говорить, — ответил Конрад. — Не потому, что я не верю больше в ее возвращение, а потому, что у меня есть еще надежда.
Его голос и весь его вид свидетельствовали, скорее, об обратном. Елена почувствовала, что ей следует вмешаться и помочь ему.
