Андрей Малыгин - Зеркало, или Снова Воланд
— Я же тебе говорил, голова садовая, что тут дело не чисто, а ты… — и они, сорвав с головы фуражки, кинулись вдогонку за убегавшим.
Казалось бы плевое дело сильному тренированному человеку догнать малолетнего ребенка, но не тут-то было. Расстояние между бегущими почему-то не сокращалось.
— Давай в машину, — задыхаясь, выкрикнул Остроглазов и сделал, как бывало на финише, ускорение.
Крупеницкий подлетел к УАЗику, выдохнув:
— Гриша, давай жми за ними. Надо успеть опередить!
— Об чем речь, Витюша. Фигаро здесь, фигаро там.
Понятливый водитель уверенно нажал на газ и машина, сердито взревев, рванулась по набережной вперед.
Догнать на летящей автомашине любого, пусть даже и чемпиона мира по бегу, совсем ерунда, а уж тем более какого-то сопливого пацаненка. Но тут неожиданно что-то случилось с головой у водителя этой надежной техники рядового Григория Корнейчука. Она, то есть его голова, вдруг как-то сразу перестала нормально соображать. Вместо ясных и четких мыслей неизвестно откуда напустился какой-то пьянящий туман, как будто специально сбивавший с правильного решения.
Уже совсем, было, поравнявшись с мальчишкой на углу набережной и дома номер 13 по Советскому переулку, Григорий почему-то резко крутанул баранку вправо и скрипящий резиной и тормозами УАЗик… наскочил на преследуемого ребенка!
Оба сидящих в машине милиционера почувствовали, как их подбросило на чем-то мягком, затем последовал душераздирающий, но, увы, запоздалый вой тормозов и полный ужаса возглас Крупеницкого:
— Гриша, сукин сын, ты что делаешь! Ведь мы же его задавили!.. Машина остановилась, водитель обессиленно упал на баранку руля, а сержант Крупеницкий схватился за голову:
— Гриша, ну что ты наделал?! Ну как же так?.. Ведь ты пацана-то… Тут же подбежал и запыхавшийся старшина и, увидев в расплывавшейся луже крови тело мальчишки, швырнул что есть силы фуражку о землю.
— Эх, мужики! Ядрена вошь! — только и смог он произнести обреченно.
Подкативший через некоторое время на скорой помощи врач-реаниматор Виктор Семенович Ёжиков был вынужден зафиксировать у потерпевшего в результате дорожно-транспортного происшествия мальчика, говоря скупым официальным языком, летальный исход, произошедший из-за серьезных травм грудной клетки и брюшной полости, не считая множественных повреждений нижних конечностей и т. д. и т. п.
Дежурный по моргу Ливерий Интернатов крутил в руках какую-то небольшую книжечку, очень смахивающую на записную. Страницы книжонки были сплошь испещрены какими-то странными записями на непонятном языке. Некоторые из слов начинались с маленькой, а вот заканчивались почему-то большими заглавными буквами. И наклон текста к тому же был не как обычно, как всех учат в школе, вправо, а почему-то исключительно в левую сторону. Такого в своей жизни он еще не видывал.
— Черт знает что! — ругнулся служитель скорбного заведения, — какой-то сопливый пацан, пионерчик, а вот, смотри-ка, как мудрено писал. Уж не шпионил ли, не ровен час, шкет? Хотя куда там, конечно же, нет. Экая бредовая мысль в башку затесалась. Но по всему видать, что мальчишка просто акселерат… Вернее теперь уже был им… Странно, и как так поздно вечером, когда и машин и народу-то на улицах уж почти совсем не увидишь, а вот взял и вляпался? Надо же, умудрился под колеса автомобиля угодить!
Интернатов печально вздохнул, задержал взгляд на последних записях и сокрушенно покачал головой.
— Ты смотри, некоторые из заглавных букв очень уж похожи на наши, только вот… как бы повернуты в обратную сторону… Да… Ну и фигня!
Он захлопнул книжечку и бросил ее на стол. С черной обложки блокнотика сверкнул золотом какой-то крупный паук с большущей немецкой буквой вэ на спине. Ливерий открыл потемневший от времени ящик стола, достал небольшую мензурку с прозрачной жидкостью, шумно вздохнул и одним махом опрокинул содержимое в рот. Сильно и долго морщился, затем выудил из кармана затасканного халата кусок черного хлеба и, нюхая его, опять взглянул на золотистого паука. В это самое время раздался сначала робкий, а затем более настойчивый стук в наружную дверь.
— Неужели еще кого-то привезли? — пробурчал он недовольно. — Ну не дают покоя и все тут. Дьявол бы им в печенку! Не могут уж спокойно в светлое время дня помереть… Вот люди…
Интернатов пошел открывать. Оказалось, что пожаловали родственники недавно привезенного мальчишки. Нагрянули сразу целой толпой. Бабка — довольно страшненькая старуха, ну вылитая баба-яга, прифранченный отец, словно пришел, чудак, на праздник, а не на мертвого сына взглянуть, вроде бы дядя да еще пара мужиков, один из которых с какой-то очень странной, ну прямо кошачьей физиономией. Ну бывают же рожи…
Угрюмые родственнички сказали, что только что получили пренеприятнейшие известия о том, что их любимый и такой жизнерадостный мальчик попал под колеса какой-то безжалостной автомашины, и желали бы удостовериться, что это именно он.
Интернатов, ворча под нос, что уже поздно, что их заведение для простых людей сегодня уже не функционирует и надо бы дожидаться завтрашнего утра, но, получив от котообразного хрустящую трешку, все же согласился пустить их в мрачное и холодное помещение с въедшимся затхлым запахом, где на длинных, обитых белым металлом топчанах, покоились прикрытые простынями тела усопших.
Каково же было его удивление, когда, подойдя к шестому топчану и откинув простыню, вместо изуродованного тела задавленного мальца он обнаружил неизвестно откуда взявшиеся подушку, скомканное одеяло да пару широких поношенных подтяжек. И больше ничего. Тела мальчишки не наблюдалось!?
Перестав бормотать и совершенно уж ничего не понимая, Ливерий тупо уставился на опустевший топчан, затем покрутил головой по сторонам. Но все остальные покойники были на месте. Странно, но парень вдруг куда-то исчез, вот черт бы его побрал, как сквозь землю провалился. Такого в этом мрачном заведении еще не случалось, чтобы покойник сам по себе исчезал.
На недоуменный вопрос родственников, где же их мальчик, служитель скорбной обители, шумно втянув ноздрями воздух, только и смог произнести:
— Нету… Вот только что недавно вот здесь лежал, а теперь нету…
Услыхав такой невразумительный ответ, котообразный родственник тут же запричитал:
— О, наш бедный и несчастный Алик! О, наш веселый и заботливый Гарри! — словно обращался не к одному, а сразу к двум покойникам. — Зачем ты покинул нас? И что с тобой сделали эти бессердечные черствые люди?
Представившийся отцом погибшего строго посмотрел на Ливерия, отчего у того похолодело в животе и сильно задрожали колени:
— Позвольте, любезный, что значит нету. Это же полное безобразие! Ведь не мог же задавленный мальчик сам по себе отсюда уйти… Вы же понимаете. Или мгновенно вырасти и превратиться в этого грязного бородатого субъекта, подавившегося по пьянке курицей? — и он ткнул тростью в сторону здоровенного заросшего мужика, покорно лежавшего на соседнем топчане.
Понятное дело, Интернатов и сам яснее ясного понимал, что определенно не мог потому, как лично удостоверился, накрывая мальчишку простыней, что тот сильно изуродован, а одна из ног его переломана сразу аж в двух местах. Но факт оставался фактом, тело парня куда-то пропало.
Тут здоровяк в кепке и клетчатом пиджаке что-то молча сунул в руку отца мальчишки. Интернатов скользнул взглядом и в мгновение ока узнал золотистого паука с обложки книжонки.
— Да, без сомнений, это его блокнот, — как бы рассуждая вслух, заключил отец.
И тут же странный тип с пакостной кошачьей физиономией снова слезливо запричитал:
— О, наш несравненный и талантливейший Алик, который в столь малые годы подавал столь большие надежды и мог также славно писать, как в свое время гениальный Леонардо…
Но отец мальчишки его перебил, сердито нахмуря брови:
— Похоже, в этом скорбном приюте занимаются нехорошими делами?
— Вы, как всегда, исключительно правы… Петр Петрович, — тут же стал ябедничать очкарик с портфелем. — Здесь самым бессовестным образом обшаривают карманы покойников, прикарманивая их личные вещи. И наш драгоценный АЛИ…К подобной участи не избежал. А ведь это, согласитесь, нехорошо, зная заранее, что они уже ничем ответить не смогут. Так ведь, Галактион? — обратился он к клетчатому парнине.
— Знамо дело, совсем неважнецки, — угрюмо откликнулся тот.
Родственнички переговаривались между собой, казалось, совсем не замечая Интернатова. Словно его здесь больше и не существовало. А тот стоял рядом ни жив ни мертв, почти не дыша и боясь даже малейшим движением или звуком привлечь к себе их внимание.
— Какой срам! — шумно вздохнула старуха и, покачав головой, грозно стукнула палкой о бетонный пол. — Это, мессир, заслуживает серьезного наказания.
