Генри Фильдинг - История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса
Джозеф ответил, что он скорей бы умер, чем допустил такую мысль.
- А все же, Джозеф, - продолжала она, - леди не раз позволяли такие вольности своим лакеям; и лакеям, должна я признать, куда менее заслуживавшим этого, не обладавшим и половиною ваших чар; потому что такие чары, как ваши, почти могли бы оправдать преступление. Итак, скажите мне, Джозеф, если бы я разрешила вам такую вольность, что бы вы подумали обо мне?.. Скажите откровенно.
- Сударыня, - молвил Джозеф, - я подумал бы, что ваша милость снизошли много ниже своей особы.
- Фью! - сказала она. - В этом я сама перед собой держу ответ. Но вы не стали бы настаивать на большем? Удовольствовались бы вы поцелуем? Все желания ваши не запылали бы разве огнем при таком поощрении?
- Сударыня, - сказал Джозеф, - если бы даже и так, надеюсь, я все же не потерял бы власти над ними и не дал бы им взять верх над моей добродетелью.
Читатель, ты, конечно, слышал от поэтов о статуе Изумления, ты слышал также - если не вовсе уж мало ты наслышан - о том, как один из сыновей Креза, пораженный ужасом, вдруг заговорил, хотя был нем. Ты видел лица зрителей в восемнадцатипенсовой галерее, когда из люка под тихую музыку или без музыки поднимается мистер Бриджуотер, мистер Уильям Миллз или еще какое-либо призрачное явление с лицом, бледным от пудры, и в рубахе, кровавой от красных лент. Но ни статуя эта, ни крезов сын, ни те зеваки в балагане, ни Фидий и Пракситель, вернись они к жизни, ни даже неподражаемый карандаш моего друга Хогарта не могли бы явить тебе столь идеального образа изумления, какой представился бы твоим глазам, если б узрели они леди Буби, когда эти последние слова слетели с уст Джозефа.
- Над вашей добродетелью! - сказала леди, придя в себя после двух минут молчания. - Нет, я этого не переживу! Ваша добродетель? Какая нестерпимая самоуверенность! Вы имеете дерзость утверждать, что когда леди, унизив себя и отбросив правила приличия, удостоит вас высшей милости, какая только в ее власти, - то тогда ваша добродетель воспротивится ее желанию? Что леди, преодолев свою собственную добродетель, встретит препятствие в вашей?
- Сударыня, - сказал Джозеф, - я не понимаю, почему если у леди нет добродетели, то ее не должно быть и у меня? Или, скажем, почему, если я мужчина или если я беден, то моя добродетель должна стать прислужницей ее желаний?
- Нет, с ним потеряешь терпение! - вскричала леди. - Кто из смертных слышал когда о мужской добродетели? Где это видано, чтобы даже самые великие или самые степенные из мужчин притязали на что-либо подобное? Разве судьи, карающие разврат, или священники, проповедующие против него, сколько-нибудь совестятся сами ему предаваться? А тут мальчишка, молокосос, так самоуверенно говорит о своей добродетели!
- Сударыня, - сказал тогда Джозеф, - этот мальчишка - брат Памелы, и ему было бы стыдно, когда бы семейное их целомудрие, сохранившееся в ней, оказалось запятнано в нем. Если бывают такие мужчины, о каких говорила ваша милость, я сожалею о том; и я хотел бы, чтобы им представилась возможность прочитать те письма моей сестры Памелы, которые мне переслал мой отец; я не сомневаюсь, что такой пример исправил бы их.
- Бесстыдный негодяй! - вскричала леди в бешенстве. - Он еще меня попрекает безумствами моего родственника, который опозорился на всю округу из-за его сестры, этой ловкой плутовки! Да я никогда не могла понять, как это леди Буби, покойница, терпела ее в своем доме! Прочь с моих глаз, жалкий человек! И чтоб вы сегодня же вечером оставили мой дом! Я прикажу немедленно выплатить вам жалованье, отобрать у вас ливрею и выставить вас вон!
- Сударыня, - молвил Джозеф, - простите, если я оскорбил вашу милость, но, право, я этого никак не хотел.
- Да, жалкий человек! - кричала она. - В своем тщеславии вы истолковали по-своему те маленькие невинные вольности, на которые я пошла, чтобы проверить, правда ли то, что я слышала о вас. А вы, я вижу, имели наглость возомнить, будто я сама к вам неравнодушна.
Джозеф ответил, что он позволил себе все это сказать только из опасения за свое целомудрие - слова, от которых леди пришла в буйную ярость и, не желая ничего слушать, велела ему немедленно выйти за дверь.
Не успел он удалиться, как она разразилась такими восклицаниями:
- Куда увлекает нас эта бешеная страсть? Какому унижению мы подвергаем себя, толкаемые ею? Мы мудро делаем, когда противимся ее первым, самым ничтожным порывам; ибо только тогда мы можем обеспечить себе победу. Ни одна женщина не может с уверенностью сказать: "Я дойду до этой черты и не дальше". Не сама ли я довела до того, что оказалась отвергнута моим лакеем? О, эта мысль нестерпима! - Тут она обратилась к звонку и позвонила с безмерно большей силой, чем требовалось, ибо верная Слипслоп стояла тут же у порога: по правде сказать, при последнем свидании с госпожой у нее зародилось некое подозрение, и она поджидала в соседней комнате, старательно приникнув ухом к замочной скважине, все то время, пока шел приведенный выше разговор между Джозефом и леди.
Глава IX
О том, что произошло между леди и миссис Слипслоп; причем
предупреждаем, что тут встретятся такие вещи, которые не каждый
правильно поймет при первом чтении
Слипслоп! - сказала леди. - У меня слишком много оснований верить всему, что ты рассказала мне об этом скверном Джозефе. Я решила сейчас же расстаться с ним; так что ступай к управляющему и прикажи, чтобы он выплатил ему жалованье. Слипслоп держалась с миледи почтительно больше по необходимости, чем по желанию; и считая, что теперь, когда ей раскрылась тайна миледи, всякое различие между ними исчезло, она очень дерзко ответила, что хорошо бы госпоже знать самой, чего она хочет, а она, Слипслоп, уверена, что не успеет сойти с лестницы, как леди опять позовет ее назад. Леди ответила, что "приняла решение и не отступит от него".
- Очень жаль, - вскричала Слипслоп, - знала бы я, что вы решите так сурово наказать молодого человека, вы бы никогда ни звука об этом деле не услышали. Вот уж впрямь: столько шуму из ничего!
- Из ничего? - возразила миледи. - Вы думаете, я стану терпеть в своем доме распутство?
- Если вы станете прогонять каждого лакея, который заводит амуры с какой-нибудь красоткой, - сказала Слипслоп, - вам скоро придется самой отворять дверцы своей кареты или набрать себе в услужение сплошь одних мофродитов; а я и вида их не переношу - даже когда они поют в опере.
- Делайте, как вам приказано, - сказала миледи, - и не оскорбляйте моих ушей вашим варварским языком.
- Ого! Это мне нравится! - вскричала Слипслоп. - Да у некоторых людей уши иногда оказываются самой благопристойной частью их существа.
Миледи, которая уже давно дивилась новому тону, каким заговорила ее домоправительница, а при ее заключительной фразе частично угадала истину, попросила Слипслоп объяснить ей, что значит эта чрезмерная вольность, с какой она позволяет себе распускать свой язык.
- Вольность! - сказала Слипслоп. - Не знаю, что вы называете вольностью; у слуг тоже есть языки, как и у хозяев.
- О да, и наглые к тому же! - ответила госпожа. - Но, уверяю вас, я не потерплю такой дерзости.
- Дерзости! Вот уж не знала, что я дерзкая, - говорит Слипслоп.
- Да, вы дерзки! - кричит миледи. - И если вы не исправите ваших манер, вам не место в этом доме.
- Моих манер! - кричит Слипслоп. - За мной никто никогда не знал, чтобы мне недоставало манер или, например, скромности; а что касается мест, так их не одно и не два; и я что знаю, то знаю.
- Что вы знаете, миссис? - сказала леди.
- Я не обязана говорить это всем и каждому, - ответила Слипслоп, - как и не обязана держать в секрете.
- Извольте искать себе другое место, - сказала миледи.
- С полным моим удовольствием, - отозвалась домоправительница и ушла, в сердцах хлопнув за собою дверью.
Леди ясно увидела теперь, что ее домоправительница знает больше, чем ей, госпоже, желательно было бы доводить до ее сведения; она приписала это тому, что Джозеф, очевидно, открыл ей, что произошло при первом их свидании. Это распалило ее гнев против него и утвердило ее в решении расстаться с ним.
Но уволить миссис Слипслоп - на это не так-то легко было решиться: миледи весьма дорожила своей репутацией, зная, что от репутации зависят многие чрезвычайно ценные блага жизни - например, игра в карты, галантные развлечения в общественных местах, а главное: удовольствие губить чужие репутации - невинное занятие, в котором она находила необычайную сладость.
Поэтому она решила лучше уж стерпеть любые оскорбления от своей служительницы, чем подвергнуть себя риску лишиться столь больших привилегий.
Итак, она послала за управляющим, мистером Питером Паунсом, и велела ему выплатить жалованье Джозефу, отобрать у него ливрею и в тот же вечер прогнать его из дому.
Затем она вызвала к себе Слипслоп и, подкрепившись стаканчиком настойки, которую держала у себя в шкафу, начала следующим образом:
