Жан-Луи Кюртис - Молодожены
-- Вам не следует так долго жариться на солнце, Вероника, -- говорит мадемуазель Феррюс. -- В вашем положении это не рекомендуется.
Она не реагирует. Делает вид, что не слышит? Или в самом деле заснула? Это трудно сказать, потому что она лежит ничком на купальном халате, положив голову на руки. День ослепительный, жаркий, солнце палит вовсю. Дети с визгом гоняются друг за другом. Неподалеку орет транзистор -- джазовая музыка. Пронзительно кричат чайки. Высоко-высоко в густой синеве застыл кем-то запущенный воздушный змей. Группка, образованная семьей Феррюс, притихла, разморенная зноем. Все, кроме мадемуазель Феррюс, которая, как всегда, начеку. Ее брат (отец Жиля) читает "Монд". На нем полотняные брюки и тенниска.
-- Кем не рекомендуется?
Это спрашивает Жиль. Он растянулся возле своей жены, подставив спину солнцу. Но загорел он все же меньше, чем она.
-- Что значит кем? Конечно, врачами! Все знают, что длительное пребывание на солнце вызывает ожоги, прилив крови. Это опасно. Особенно для женщины в интересном положении.
После этого заявления возникает молчание. Вероника тем временем повернулась на бок.
-- Я жарюсь на ореховом масле, -- говорит она лениво. -- Я не сгорю, а только подрумянюсь.
Мадемуазель Феррюс пропустила шутку мимо ушей.
-- Все же советую быть осторожней, -- говорит она, Ее взгляд упирается в талию невестки.
-- Не забывайте о ребенке, -- добавляет мадемуазель Феррюс, понизив голос.
-- Пусть привыкает, -- отвечает Вероника. -- Он будет солнцепоклонником.
-- Надеюсь, что нет, -- решительно возражает мадемуазель Феррюс и вскидывает на переносицу темные очки.
-- Отчего же? Как все через двадцать лет.
-- Через двадцать лет все будут поклоняться солнцу? -- с тревогой восклицает мадемуазель Феррюс.
-- Вероника шутит, -- говорит мосье Феррюс сестре. -- Ты все понимаешь буквально.
-- Через двадцать лет! -- подхватывает Жанина. -- Интересно, где мы будем через двадцать лет?
Она садится на песок, потягивается, как после сна.
-- Как где? Здесь, конечно, -- поспешно откликается мадемуазель Феррюс, боясь, что разговор иссякнет.
-- Ты оптимистка, -- говорит Жанина.
-- А ты думаешь, что я к тому времени уже умру?
-- Я не это хотела сказать...
-- А что же?
-- Я думаю об атомной войне, о китайцах...
-- О, ты считаешь, что кита...
-- Который час? -- вдруг спохватывается мадам Феррюс. -- Должно быть, скоро полдень. Я пойду готовить завтрак.
Она складывает свитер, который вяжет, запихивает его в сумку вместе со спицами и клубком шерсти и поднимается. Ее дочь тоже встает и накидывает купальный халат.
-- Я пойду с тобой, мама.
-- Они не посмеют развязать войну! -- восклицает мадемуазель Феррюс, обращаясь к пляжу, к небу и к морю. -- Это был бы конец.
-- Ты можешь остаться, детка. Все готово. Надо только сунуть жаркое в духовку.
-- Вы думаете, что Мао на это решится? Вы так думаете? Я -- нет! Хотя их и около миллиарда...
-- Может, и мне пойти?.. -- спрашивает Вероника без большого рвения.
Но три голоса одновременно прерывают ее. Мадам Феррюс, Жиль и Жанина говорят хором: нет, нет, не надо, пусть остается здесь, пусть отдыхает, ей надо беречь себя.
-- Я словно футляр с драгоценностью, -- усмехается Вероника. -- Во мне, значит, будущее рода.
-- В каждом ребенке, который должен родиться, -- мило говорит мосье Феррюс, -- заключено будущее рода.
Мадемуазель Феррюс на время прерывает дискуссию о международном положении.
-- Вы уже выбрали? -- спрашивает она.
-- Что выбрала?
-- Как что? Имя! Пора, пора...
-- У нас, кажется, есть еще несколько месяцев впереди.
-- Я придумала несколько имен. Но не уверена, что предложу их вам. Вам, молодым, так трудно угодить. Вам ничего не нравится.
-- А все-таки?
-- Что бы вы сказали, -- решается наконец мадемуазель Феррюс, преодолевая свое недоверие, -- ...о Тибальде? По-моему, это чрезвычайно красивое имя для мальчика.
-- Да, именно для мальчика, -- подхватывает Жиль. -- Девочке оно куда меньше подходит.
-- Боже, до чего ты глуп! Что за школьные шутки!
-- Тибальд как-то отдает средневековьем, -- замечает Жанина.
-- Ну и что же? Во всяком случае, это очень изысканное имя. Одного из наследников французского престола зовут Тибальд.
-- Вот это довод! -- говорит мосье Феррюс. -- Но боюсь, что это имя для нас слишком шикарно. А вы что скажете, Вероника?
-- Я с вами согласна. Явно слишком шикарно.
Час спустя за завтраком мадемуазель Феррюс снова пытается отстоять свой приоритет по части имен.
-- Ну а как бы вы отнеслись к Бертранде?
Семья за столом словно окаменела. Наконец Жиль решается:
-- Боюсь, что это имя трудновато выговорить.
-- А что, это имя тоже в ходу у членов королевской фамилии? -осторожно осведомляется мосье Феррюс.
-- Насколько мне известно -- нет. Погодите, сейчас вспомню... Девочек зовут Изабелла, Клод.
-- Скажи, папа, правда, что граф Парижский мог бы сменить де Голля? Я читала в "Пари-матч", что он котируется как дофин.
-- Маловероятно, детка. Франция вряд ли пошла бы на...
Мадемуазель Феррюс воинственно вскидывает голову:
-- Почему вряд ли? Скажите на милость!..
-- У тети Мирей культ королевской семьи, -- шепчет мосье Феррюс, наклоняясь к снохе, словно доверяя ей тайну.
-- Ну, насчет культа ты преувеличиваешь! Но нельзя отрицать, что все они воистину порядочные люди. Я уверена, что граф Парижский правил бы страной не хуже любого современного политикана. Что ни говорите, а он все-таки последняя ветвь...
-- Да будь он хоть деревом, что из того? -- перебивает Жиль.
-- Вероника, вы любите сельдерей? -- вдруг спрашивает мадам Феррюс. Ее высказывания, вызванные какими-то смутными ассоциациями, часто бывают неожиданными. -- Я подумала, что, может быть, сегодня к ужину... Говорят, это очень полезно.
Вместо ответа Вероника кивает и глядит на свекровь с несколько усталой и натянутой улыбкой.
-- Один мальчик на пляже, -- говорит Жанина, -- уверял меня, что де Голля не переизберут... Его отец -- депутат, не знаю, правда, от какого округа, он в оппозиции.
-- Не переизберут! Смешно слушать! Они...
-- Что-то вы ведете на пляже больно серьезные разговоры, -- замечает Жиль. -- Я знаю этого мальчика?
-- Много они понимают, те, что в оппозиции. Лично я думаю, как тот обозреватель...
-- Я хочу знать, с кем ты дружишь?
-- ...который писал несколько дней назад в "Блокноте".
-- Вот еще! Я имею право дружить, с кем захочу, не спрашивая твоего разрешения!
-- Дети, не ссорьтесь!
-- ...Они просто как пауки в банке, словно во времена недоброй памяти Четвертой республики...
-- А почему он мне всегда все запрещает? Если бы я его слушалась, я бы жила как монашка.
-- Вот видите, Вероника, у нас всегда так, -- говорит мадам Феррюс. -Не знаю, будет ли Жиль так же строг к своим детям, как к сестре?
-- Зато я буду снисходительной. Для равновесия.
-- У нас в классе есть одна девочка из Алжира. Так вот, она рассказала, что ее брат всюду ходит за ней по пятам. Готов запереть ее на замок, чтобы она ни с кем не встречалась. Когда она идет танцевать в Сен-Жермен-де-Пре, он идет вместе с ней и никого к ней не подпускает. Ее зовут Ясмина.
-- Вот такие нравы мне по душе, -- говорит Жиль. -- Эти достойные люди заслуживают независимости. Ей столько же лет, сколько тебе?
-- Она даже на год старше.
-- В шестнадцать лет приличная девочка не пойдет танцевать в Сен-Жермен-де-Пре.
-- Послушай, Жиль, -- говорит Вероника. -- Ты, оказывается, чудовищный ретроград.
-- В этом вопросе я его полностью поддерживаю, -- решительно заявляет мадемуазель Феррюс. -- В остальном я редко с ним соглашаюсь. Но тут!.. Боже, теперь царит такая распущенность. Это недопустимо.
-- О! Ты всегда радуешься, когда угнетают молодых, -- говорит Жанина.
По летнему распорядку дня у Феррюсов после завтрака все расходятся по своим комнатам отдыхать.
-- Тебе хочется спать?
-- Нет. Какие у нас планы на сегодня?
Вероника скинула туфли, закурила сигарету и улеглась на кровать. С одной стороны у нее пепельница, с другой -- стопка иллюстрированных журналов.
-- Тебе решать, дорогая. Можно погулять вдоль моря после пяти, если ты не очень устала.
-- Как вчера?
-- Доктор велел побольше ходить.
Когда Жиль остается наедине с женой, у него появляются интонации и жесты, которых не знают за ним его домашние. Он говорит с Вероникой почти материнским тоном, но без сюсюканья. Он полон заботы о ней. Его движения становятся медленными, плавными, словно Вероника очень хрупкая вещь, с которой надо обращаться необычайно бережно.
-- И так красиво возвращаться на закате, вспоминаются...
-- Знаешь, дорогой, ты мне это уже говорил.
-- Ну да? Я уже стал заговариваться. (Он улыбается.)
-- Ты мне даже читал эти стихи. В Венеции.
-- Спорим, что ты не запомнила ни одной строчки?
-- Постой-постой... Помню! "Гиацинтовый, золотой..." Гиацинт -- очень красивое слово.
