Артур Кестлер - Слепящая тьма
- Они ее забрали, сегодня ночью, вот какое дело, - проговорил Рихард, по-прежнему глядя в глаза Рубашову, и Рубашов прочел в этом взгляде надежду, что он, Курьер Центрального Комитета, совершит чудо и спасет Анни. Рубашов потер пенсне о рукав.
- Вот как? И список попал в полицию?
- Да нет, - ответил Рихард, - не попал. Когда они пришли ее забирать, в квартире была еще моя свояченица, и Анни успела передать ей список, вот какое дело. Свояченица - наша; зато у ней муж служит в полиции, вот какое дело; ее не тронут.
- Ладно, неважно, - сказал Рубашов. - А вы что делали во время ареста?
- Меня там не было, - ответил Рихард, - я уже три месяца не живу дома, вот какое дело. У меня есть друг; ну и вот, а работает он киномехаником, и, когда вечерние сеансы кончаются, я пробираюсь спать в его будку. Я залезаю туда со двора, по пожарной лестнице... И кино бесплатно. - Он умолк и сглотнул слюну. - Мой друг и Анни давал билеты, бесплатно; а она, как потушат свет, все оборачивалась и смотрела назад. Меня-то она разглядеть не могла, зато я иногда видел ее лицо - если на экране было много света, вот какое дело...
Рихард умолк. Напротив них висела картина, изображавшая сцену Страшного Суда, - кудрявые херувимы с жирными задами выдували из труб грозовые вихри. Слева виднелся рисунок пером какого-то старого немецкого мастера, но он был закрыт, головой Рихарда и спинкой зеленого плюшевого диванчика; Рубашов рассмотрел только руки Мадонны - худые, протянутые вперед руки с чуть согнутыми, сложенными горстью ладонями да кусочек пустого заштрихованного неба. Рихард все время сидел неподвижно, немного склонив обветренную шею.
- Вот как? А сколько ей лет, вашей жене?
- Семнадцать,
- Вот как? А вам?
- Девятнадцать.
- И дети есть? - Рубашов чуть вытянул шею, пытаясь учше рассмотреть рисунок, однако это ему не удалось.
- Анни беременная, - ответил Рихард. - Это наш первый. - Он сидел неподвижно, напоминая отлитую из свинца статуэтку.
Они помолчали, потом Рубашов попросил продиктовать ему список партийцев. Рихард назвал человек тридцать. Рубашов задал пару вопросов и внес несколько фамилий с адресами в книгу заказчиков датской фирмы, делавшей инструменты для зубных врачей. У него был заранее заготовленный перечень городских дантистов с пропущенными строчками, - их-то он теперь и заполнил. Немного подождав, Рихард сказал:
- А теперь я отчитаюсь о нашей работе. - Ладно, давайте, - согласился Рубашов. Рихард сделал подробный доклад. Он сидел совершенно неподвижно, немного ссутулившись и наклонившись вперед, а его красные рабочие руки тяжело и устало покоились на коленях. Он рассказывал о флагах и лозунгах, о листовках, расклеенных в заводских уборных, - монотонно и тускло, словно счетовод. Напротив него толстозадые ангелы недвижимо плавали в грозовых вихрях, которые они сами же и выдували; слева, скрытая диванной спинкой, протягивала худые руки Мадонна, и со всех сторон их окружала плоть мясистые ляжки, мощные бедра и огромные груди фламандских женщин.
"Груди, что чаши с пенным шампанским", - вспомнилось Рубашову. Он остановился - на третьей черной плитке от окна - и прислушался. Четыреста второй молчал. Рубашов подошел к дверному глазку и выглянул - туда, где Четыреста седьмой протягивал за хлебом худые руки. Он увидел черный зрачок очка и стальную дверь запертой камеры. Коридор тонул в глухом безмолвии и бесцветном блеске электрических ламп; было почти невозможно поверить, что за дверьми камер живут люди.
Рубашов терпеливо слушал Рихарда. Из тридцати партийцев, переживших катастрофу, в группке осталось семнадцать человек. Двое - рабочий и его жена, - догадавшись, что их пришли забирать, выбросились из окна и разбились. Один дезертировал - уехал, исчез. Двоих считали агентами полиции, но точно никто ничего не знал. Трое сами вышли из Партии, выразив свой категорический протест против политики Центрального Комитета. Четверых и жену Рихарда, Анни, взяли накануне рубашовского приезда; причем двоих сразу же убили. Семнадцать оставшихся расклеивали листовки, вывешивали флаги и писали лозунги.
Рихард рассказывал очень подробно - так, чтобы Курьер Центрального Комитета понял структуру связей в группе и причины наиболее важных акций; он не знал, что у Центрального Комитета имелся свой осведомитель в группе, который ввел Рубашова в курс дела. Он не знал, что этим осведомителем был его друг, киномеханик, давно уже спавший с его женой. Рихард не знал, но Рубашов знал. Партия как организация умерла, выжил единственный партийный орган - Комитет Контроля и Контрразведки - и возглавлял его именно Рубашов. Этого Рихард тоже не знал - он знал, что его Анни арестована, но лозунги и листовки должны появляться, что товарищу из Центрального Комитета Партии следует доверять, как родному отцу, но открыто показывать свою веру нельзя, так же как нельзя проявлять слабость. Потому что чувствительные и слабые люди не годились для борьбы за всеобщее счастье: их безжалостно сметали с пути - в одиночество и тьму беспартийного мира.
Коридор наполнился стуком шагов. Рубашов быстро подошел к двери и, сняв пенсне, заглянул в очко. Двое охранников с кобурами на ремнях вели по коридору деревенского парня; следом за ними шагал надзиратель, негромко позвякивая связкой ключей. Один глаз у парня заплыл, на верхней губе запеклась кровь; проходя мимо Рубашовской камеры, он вытер кровоточащий нос; лицо его было тупо терпеливым. Процессия скрылась, потом в отдалении отворилась и с лязгом захлопнулась дверь. Надзиратель и охранники прошли обратно.
Рубашов принялся шагать по камере, и память снова унесла его в прошлое: над ним сомкнулась тишина музея - Рихард закончил свой длинный доклад. Он сидел неподвижно, в двух шагах от Рубашова, положив руки на колени, и ждал. Казалось, он только что закончил исповедь и готовился принять благословение исповедника. Рубашов довольно долго молчал. Потом негромко спросил:
- Все?
Рихард кивнул, его кадык дернулся.
- Кое-что мне в докладе не совсем ясно, - сказал Рубашов, - давайте уточним. Вы упоминали о своих листовках. Их неоднократно и резко критиковали. Там имеется несколько положений, которые не могут быть одобрены Партией.
Рихард испуганно посмотрел на Рубашова. На щеках у него выступили красные пятна; прожилки, испещрившие глаз, обозначились еще отчетливей и резче. С другой стороны, - продолжал Рубашов, - мы постоянно посылали вам материалы, специально предназначенные для раздачи населению; среди них были пропагандистские брошюры, изданные Центральным Комитетом Партии. Вы получали эти издания?
Рихард кивнул. Его лицо горело.
- Вы не распространяли наши материалы, а сейчас ни словом о них не обмолвились. Вы предпочли распространять свои - не только не одобренные, но осужденные Партией.
- У н-н-нас же н-н-не было д-другого в-выхода, - выговорил Рихард с большим трудом. Рубашов внимательно посмотрел на него; он не замечал, что парень заикается. Вот ведь странно, пришло ему в голову, третий случай за две недели. Интересно, обстоятельства так на них подействовали или само Движение привлекает дефективных?
- В-в-вы сами д-д-должны п-понять, т-товарищ, - продолжал Рихард с возрастающим отчаянием, - у в-в-вашей п-пропаганды н-неправильный тон...
- Успокойтесь, - резко сказал Рубашов. - Говорите тише и не смотрите на дверь.
У входа в зал появилась пара - высокий юнец из преторианской гвардии и с ним дебелая юная блондинка; он обнимал девушку за талию, а она положила ему руку на плечо. Они остановились у картины с херувимами, спиной к Рубашову и его собеседнику.
- Продолжайте говорить, - приказал Рубашов тихим, но совершенно спокойным голосом и машинально вынул из кармана папиросы. Потом, вспомнив, что здесь не курят, опять положил пачку в карман. Рихард, словно разбитый параличом, завороженно смотрел на вошедших. - Вы давно заикаетесь? - спросил Рубашов и жестким шепотом прошипел: - Отвечайте! И сейчас же прекратите на них таращиться!
- С-с-с-с д-детства, в-временами, - ответил Рихард. Пара медленно продвигалась к диванчику. Она задержалась у пышной женщины, лежащей без одежды на атласной кушетке, с головой, повернутой в зал, к зрителю. Преторианец сказал что-то смешное, потому что девушка негромко хихикнула, мимолетно оглянувшись на Рубашова и Рихарда. Потом они прошли чуть дальше, к натюрморту с фруктами и мертвым фазаном.
- Может, уйдем? - прошипел Рихард.
- Сидите, - коротко сказал Рубашов. Он боялся, что Рихард, встав, чем-нибудь обязательно себя выдаст. - Мы сидим против света, наших лиц не видно. Вздохните, да поглубже. Это помогает.
Девушка все еще продолжала хихикать, и пара медленно двигалась вперед. Проходя, они посмотрели на сидящих. Потом вроде бы собрались уходить, но девушка показала пальцем на Пиету, и оба остановились около рисунка.
- Это очень мешает, когда я заикаюсь? - спросил Рихард, опустив голову. - Владейте собой, - ответил Рубашов. Он не хотел, чтобы их разговор приобрел оттенок дружеской беседы.
![Александр Маркьянов - Слепящая тьма [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)