Анатолий Афанасьев - Последний воин. Книга надежды
— Тебе слишком хорошо живётся, Хамид. Ты забыл, в чьей руке твоё дыхание.
— Я помню об этом, всевластный хан.
— На что ты годен, коли не можешь вылечить мой живот?
— Я предупреждал владыку, следует придерживаться правил, диктуемых возрастом. Ограничения в удовольствиях обременительны, но необходимы. Где же моя вина, если владыка не пожелал внять совету?
Амин уловил дерзость в ответе лекаря. Старик съёжился у входа, пристально разглядывая носки своих сапог.
— Подними глаза! — приказал хан.
Старик повиновался. Его взгляд блеснул всё той же юной неусмиренностью, которая приводила Амина в бешенство. Хамид знал, как нехорошо действует на владыку его взгляд, но ему редко удавалось притушить отчаянный огонь. Не помогали ни мудрость, ни страх.
— Ты намекаешь, что я стар?
— О нет, великодушный хан. Стар я, а не ты. Но в жизни человека, как в природе, есть четыре времени, в каждом он должен вести себя сообразно. То, что подходит юноше, не годится зрелому мужу. С годами развиваются одни органы, другие слабеют. Болезнь наносит удар в незащищённое место. Легче её предупредить, чем избавиться от неё.
— Что слабеет, это понятно… А что же укрепляется?
— Ты, владыка, слишком могуществен, чтобы я осмелился прикладывать к тебе мерки, годные для таких, как я, для праха земного у твоих ног.
Вероятно, Хамид хотел польстить хану, но ошибся. Его слова внезапно привели Амина в ярость, вспышки которой, всегда разрушительные, иногда кончались ужасно. У Амина побагровело лицо, глаза сомкнулись в две узкие чёрные щёлки. Он задышал тяжело.
— Твой язык ядовит, старик, и это не пройдёт тебе даром. Я долго был терпелив. Ты и прежде не раз обманывал меня туманными речами, да ещё ухитрялся получать награду. Я помогу тебе как можно скорее повидаться с такими же, как ты, негодяями, в иных мирах. Но не надейся, что смерть твоя будет похожа на сладкий сон. В муках и корчах ты успеешь сосчитать обиды, которые мне нанёс. Проклятое отродье шакала! Неужели я так и не встречу человека, умеющего ценить добро!
Хамид уже пал на колени, мерцая перед ханом наголо выбритой макушкой. Амин брезгливо отвернулся. Жалкий, злокозненный старик! Он не стоит ханского гнева. И если вдуматься, в его словах есть доля истины. Хан сдвинул с места шестой десяток, и хотя тело его по-прежнему молодо и полно желаний, это не значит, что ему уготована вечность. Увы, рок властен и над ним. Смерть можно пустить по ложному следу, и это ему удавалось, но никому не дано избавиться от неё окончательно. Вонючий сморчок, разумеется, обнаглел, напоминая о том, о чём и так невозможно забыть. Пока живёшь, надо жить. Есть разные способы взбодрить дух так, чтобы жилы зазвенели, как натянутые струны. Добрый глоток пьянящего зелья и красивая девушка, со стоном отдающая невинность, отлично утоляют печали, но ненадолго. Лучшее средство — пролитая кровь. Но не кровь раба, принимающего гибель с унылым покорством овцы — это забава для черни. О нет, истинно пробуждает и воспламеняет душу лишь агония врага, полного сил, оказывающего сопротивление, у которого из глаз брызжет огненная ненависть. Вот кому желанно вогнать в глотку неумолимое железо, разодрать грудь и жадными пальцами принять последние толчки чужого сердца. О, дивное торжество победы, лишь в нём вкус бессмертия! И завтрашний день принесёт ему эту радость.
Предвкушение выстудило боль из брюха, и хан поглядел на замершую, согбенную фигуру старца подобревшим взглядом.
— Приблизься, Хамид. Я не сержусь. Ты и впрямь не виноват, что голова твоя к старости превратилась в пустую тыкву. Вот сейчас мы проверим, осталась ли в ней хоть одна здравая мысль. Скажи, что ты думаешь о диком россиче, который прячется от меня в горах?
Хамид смиренно сложил руки на груди, стараясь предстать пред ханским взором мелкой букашкой, ползущей по складке шатра.
— Я слышал о нём разное…
— Ну!
— Он появляется, где захочет, и по следу его тянется беда. Большие воины пали от его руки, а сам он неуловим. Его никто не рассмотрел так, чтобы запомнить. Это наводит на дурные подозрения. Ты говоришь, он прячется от тебя, а вдруг, напротив, он ищет встречи с тобой?
Амин от изумления приподнялся:
— Уж не пугаешь ли ты меня, пёс?
— Предостерегаю, ты должен мне верить. Ибо понимаешь: моё благоденствие держится на ниточке твоей жизни.
— Ты сошёл с ума, бедный старик! — хан засмеялся с натугой. — Теперь я вижу, на тебя нельзя сердиться. Боги отняли у тебя разум. Что изрыгнул твой поганый рот? Мне, прошедшему как сквозь масло чрез росские земли, надо остерегаться скитальца, обуреваемого жаждой мести? Уж не посоветуешь ли ты отдать ему то, за чем он пришёл? Говори, я не трону тебя.
Хамид ответил уклончиво:
— Иногда бешеный пёс опаснее стаи волков, и разумно бывает обмануть его, бросив кость, за которой он гонится. Не только жажда мести привела его к нам, но и любовь. Когда эти чувства сливаются воедино, человек способен на чудеса. Духи способствуют ему.
Амин задумался.
— Чем сильнее враг, тем сладостнее победа. А ты видел эту женщину?
— Да, повелитель. В ней нет ничего особенного, но она свежа и красива. Как и тебе, мне трудно представить, что творится с рассудком человека, когда он совершает безумства ради обладания самкой.
Щёлочки ханских глаз раскрылись шире, ледяная, презрительная усмешка осветила их:
— У меня в шатре, вот на этом ковре, она долго сопротивлялась, чем доставила мне удовольствие. В ней есть такое, что тешит не только руки, но и сердце. Я остался доволен ею. Почему я должен дарить её безумцу? Вдруг мне придёт охота ещё позабавиться с нею, — хан рыгнул. — Ты не представляешь, как весело обладать женщиной, которая тебя ненавидит.
— И всё же лучше бы тебе избежать встречи с ним.
— Ты мне надоел. Пошёл прочь, пёс! — взъярился хан.
Старик истаял в мгновение ока.
Гнусное, нелепое предостережение. Но хитрость старика понятна. Предостерегая, он ничем не рискует. Будет несчастье — Хамид его предвидел. Ничего не случится — хан скорее всего лишь посмеётся над его бреднями. Не первый раз тщедушный прорицатель использует его доверчивость, но всему есть предел. Он внёс смуту в душу владыки и уменьшил радость предстоящей охоты. Поглядим, седобородый мошенник, какое предсказание ты изречёшь, когда глаза твои полезут из орбит…
Ущелье, куда загнали Улена, было капканом, и хазары вздохнули с облегчением, когда неистовый россич туда влетел. В этом был виден перст судьбы и её издёвка. Несколько дней боевые отряды преследовали смельчака по степи, ловко отрезая удобные дороги, тесня к горам по всем правилам большого гона, но было в долгой облаве что-то такое, что наводило на опытных гонщиков страх. Их было много, умелых, вооружённых людей, а он один; в любой час они могли назвать место, где он находится, а выходило так, что за всё время лишь изредка им удавалось засечь тень удивительного всадника и уловить чутким слухом топот копыт его коня. Всё это заставляло охотников сдерживать пыл погони и быть предельно осторожными. Кому помогают духи, против того бессильно целое войско. Они хорошо это знали, и потому, когда удалось, наконец, заманить его в ущелье, из многих глоток вырвался возглас ликования, подобный скрипу деревьев при грозовом порыве ветра. Поспешили послать гонца к хану с доброй вестью. Но не нашлось отчаянного, кто бы сунулся следом за беглецом в узкий проход, да этого и не требовалось. Начальнику облавы, многоопытному Урде, было указано сберечь россича живым. Он догадался: владыке степей пришла в голову блажь потешиться пленником.
За эти дни тысячник Урда тоже испытал некоторые сомнения, коими не хотел ни с кем делиться, он не завидовал хану. С Амином у него были давние счёты, он уже не надеялся свести их при жизни, но теперь, возможно, сама судьба оплатит за его обиды. Амин великий воин, это так, но когда в человеческие дела вмешивается небо, только дурак возьмётся предсказывать исход. С гримасой отвращения Урда пересчитал на пальцах, какой урон нанёс войску дерзкий россич, и в груди у него возникло тёплое облако. Конечно, его собственная воинская гордость была задета, и он сам не прочь был поставить ногу на грудь поверженного злодея, но не мог препятствовать желаниям хана.
Пока ещё чужеземец не был пленником в прямом смысле слова. И это хорошо. Не униженное пыткой достоинство заставит его в решающую минуту показать всё, что дала ему природа для главного мужского дела.
С вечера у двух входов в ущелье хазары разожгли столь обильные костры, будто там прятался не одинокий, приговорённый к смерти человек, а стая драконов.
Хан Амин прибыл на другой день, близко к полудню, во главе пышной кавалькады приближённых. Урда, поскакавший навстречу с конвоем, дабы отдать высокому гостю положенные почести, оглядывал всю эту шушеру, окружавшую хана, с высокомерием истинного степняка, напитавшегося силой из сосков полудикой кобылы и взрастившего дух с острия копья.
