Геннадий Гор - Факультет чудаков
— Сделавшись жертвой страшной болезненности, — с чувством сказал мистер Берд, — они должны будут влачить жалкое существование, ибо в большей части случаев горестные признаки отравления ртутью проявляются только некоторое время спустя.
— Почему вы так думаете? — спросил граф.
— Я это знаю наверное, ваше сиятельство, — в меру обидчиво возразил мистер Берд. — Мне приходилось наблюдать ранее отравленных ртутью рабочих.
Граф был не в духе.
— Вы знали это ранее, милостивый государь, вы думали обо всем этом ранее, почему же вы согласились принять заказ?
— Я надеялся предотвратить сильные отравления, ваше сиятельство. Я предполагал рассеять пары ртути тем мероприятием, что и наиболее вредные операции будут производиться под открытым небом. Но… — мистер Берд показал на окно рукою.
Граф поглядел туда.
— Что такое?
— Дождь, ваше сиятельство.
— Ну?
— Нам помешала ранняя осень, ваше сиятельство. Стало невозможным производить работы под открытым небом. Между тем грандиозность и срочность заказа не позволяют нам пережидать неблагоприятные месяцы, время дорого, ваше сиятельство. Мы попробовали построить сарай с вытяжными трубами…
Граф отмахнулся.
— Какое мне дело до ваших вытяжных труб, говорите об этих вещах с архитектором.
— Но, ваше сиятельство, — поторопился закончить свое сообщение мистер Берд, — трубы отказались действовать, почти нет тяги. Осень, ваше сиятельство.
Мистер Берд опять показал рукой на окно, выходившее на Фонтанку, серую и рябую под моросившим дождем.
Граф снова непроизвольно взглянул туда и, раздосадованный настойчивостью чужого жеста, вторично заставившего его глядеть на общеизвестную петербургскую осень, ворчливо сказал:
— Милостивый государь, что вам угодно от меня? Вы хотите, чтобы я своим собственным ртом дул в ваши дурацкие вытяжные трубы?
— Простите, ваше сиятельство, — тихо сказал Берд, — но я не имею права рисковать чужой жизнью или по крайней мер здоровьем и способностью к труду моих рабочих людей.
Граф быстро взглянул на заводчика.
— Они — ваши люди? — он подчеркнул слово «ваши».
— Да, ваше сиятельство, часть из них — мои крепостные люди, а часть — наемные.
Ланской оказался умнее, чем ожидал мистер Берд. Он усмехнулся и произнес:
— Одним словом, вы не хотите, чтобы ваши, — граф опять подчеркнул «ваши», — рабочие люди теряли способность к труду?
Мистер Берд немного замялся.
— Да, откровенно говоря, да, ваше сиятельство. Заказ такой крупный, мы будем заняты им в продолжение целого года, а то и больше. Непрерывная работа над золочением окончательно подорвет здоровье моих рабочих…
— Другими словами, вы хотите, чтобы правительство заплатило вам за утраченную способность к труду ваших людей (о наемных нет речи). Еще проще говоря, вы хотите, чтобы правительство выкупило их после, уже явно негодных, по сходной для вас цене?
Смущенный определенностью высказываний председателя правительственной комиссии и неожиданно проявившейся его проницательностью, мистер Берд вынужден был еще раз пробормотать:
— Да, откровенно говоря, да, ваше сиятельство.
В тот же день в контракт было внесено соответствующее дополнение. Граф Ланской оказался не только более проницательным, чем то предполагал мистер Берд, но и несравненно более уступчивым, нежели можно было заключить по тону, каким вел он беседу с заводчиком.
Но для уступчивости были свои причины. Только недавно на собственную его, председателя, очередную записку о ходе работ по сооружению храма, поданную на высочайшее имя, последовало высочайшее замечание:
«Изыскать способы скорейшего окончания оного» (то есть строения).
Стало быть, теперь не должно входить в излишние препирательства с подрядчиками касательно денег и проявлять финансовую непримиримость. Необходимо лишь оговорить соответствующую поблажку в контракте как премию за быстроту выполнения подряда или заказа. И уж, разумеется, не следовало чинить препоны в таком важном деле, как золочение купола, ибо эта работа знаменовала собой окончание почти всех наружных работ по сооружению храма. Государь велит в 1840 году перейти к украшению храма внутри.
Через несколько дней мистер Берд снова посетил председателя.
— Ну? — сказал тот. — Вы опять с претензиями?
— О, нет! — улыбнулся Берд. — Я не с претензией, ваше сиятельство, нет. Я лишь хочу спросить вас, не разрешит ли нам его высокопревосходительство господин генерал-губернатор брать на работу по вредному производству… брать этих… — Берд, как и в прошлый раз, вдруг замялся.
— Ну, ну? — подбодрил председатель.
Берд перегнулся через письменный стол к председателю и тихо договорил:
— Беглых. Брать беглых, без паспорта. Это значительно упростит дело.
Граф улыбнулся.
— Я думаю, — он улыбнулся в первый раз за обе аудиенции, — я думаю, разрешит. Действительно, это благоразумно.
— Это будет экономично, ваше сиятельство.
— Я и говорю, это будет благоразумно и э-ко-но-мично.
Через несколько месяцев в кабинете состоялась аудиенция, ничуть не похожая на остроумные посещения графа заводчиком. На этот раз его посетила какая-то сволочь. Ее вид так поразил чиновников и лакеев, что они не сумели ее задержать и сами вбежали в кабинет не раньше, чем грязный призрак успел напугать графа. Затем, расталкивая всех, прибежал, запыхавшись, инвалид караульной гвардейской инвалидной команды при строении собора и тоже протиснулся в кабинет. Всем им представилось страшное зрелище.
Граф стоял во весь рост за своим столом, как бы отгородившись им от ворвавшегося незнакомца, а незнакомец стоял посреди комнаты и молча смотрел на графа.
Вид незнакомца был поистине ужасен. Мало сказать так, — он был просто невероятен. Суть была не в его одежда, хотя и одежда выглядела в кабинете скандально, суть была в том, что изо рта этого человека торчал распухший, как у повешенного, язык и непрерывно лилась слюна, обливая грудь и капая на зеркальный паркет.
— Что? — как-то робко сказал граф, напрягая шею, чтобы отворотиться, но не превозмогая обратного желания — смотреть на того, не открывая глаз. — Что? — визгливо закричал граф, отворотившись наконец, но сейчас же опять глянул на человека, как бы и впрямь сорвавшегося с виселицы.
Чиновники и лакеи хотели было по-молодецки подскочить, схватить, утащить и вытолкать вон, но отпрянули, когда он обратил к ним свое ужасное лицо. Лишь инвалид гвардейской инвалидной команды бойко вынырнул на первый план, подбежал и схватил того за руки, привычно вывернув их назад.
— Что? — опять крикнул граф.
Инвалид струсил, вообразив, что окрик относится к нему, и выпустил руки.
— Держи! — закричал граф, в свою очередь струсив.
Зато инвалид ободрился после второго окрика и с удвоенной силой заломил вражьи руки за спину, причинив, должно быть, немалую боль, потому что тот замычал. Замычал именно так, как только может замычать, а не застонать человек с распухшим языком, не помещающимся во рту.
— Кто таков? — граф старался смотреть мимо страшного лица на красное от излишней натуги, но ничуть не страшное лицо инвалида, выглядывавшее из-за плеча незнакомца.
— Работный человек, ваше высокосиятельство! — радостно закричал инвалид гвардейской инвалидной команды.
— Сумасшедший? Водобоязнь? Пьяный? — отрывисто спрашивал граф, понемногу успокаиваясь и мысленно перебирая еще другие возможные причины для столь мерзкого вида работного человека.
— Так точно, больной, ваше высокосиятельство, — подхватил инвалид.
— Чем болен?
Тут все присутствующие заметили, что больной вдруг затрясся всем телом, задрыгал коленками и безобразный язык его зашевелился, пытаясь убраться в рот и помочь губами выговорить какие-то слова, вроде:
— Туть…а, туска…
Граф было снова забеспокоился, но инвалид живо устранил недоразумение.
— Ваше сиятельство, это он хочет сказать: ртуть-матушка. Они, ваше сиятельство, все говорят то же самое… мол, ртуть-матушка…
В это время инвалид был вынужден весь спрятаться за спину работного человека, потому что тот вдруг обратил лицо к нему.
— Дюже смердит, ваше сиятельство, — оправдывался инвалид, выглядывая из-за другого плеча больного, — дух у них смрадный, а он как дыхнет на меня!..
— Уведите его, — слабо проговорил граф, не пробуя и не желая спросить больного или хотя бы всезнающего инвалида, что тому нужно, зачем он явился к графу. Аудиенция была окончена.
— Прикажете наказать его, ваше сиятельство? — с великой готовностью спросил инвалид.
Граф затопал ногами.
