Хуан Гойтисоло - Цирк
– Ладно, ладно, – успокоила ее Викки, – не сердись…
– Хорошо, вернемся к нашему разговору, – настаивала Мария-Глория, – ты пойдешь завтра к Лус-Дивине?
– Я уже сказала, что не могу, – повторила Викки. – В восемь я должна идти на surprise-party.
– Ты могла бы прийти раньше, – предложила Лус-Дивина, – а потом, в восемь…
– Нет, я не успею. Мне пришлось бы еще возвращаться домой, чтобы привести себя в порядок, и…
– Кажется, я тоже не смогу, – сказала Лусила.
– Что ж, после матча мы с сестрой придем.
– А мальчикам можно прийти? – поинтересовался Панчо.
– Да, – ответила Лус-Дивина.
– Тогда, ешли хотите, мы поиграем в полицейшких и гангштеров. У меня ешть два пиштолета, рогатка и нож. В шаду мы поштроим баррикаду и будем брошать бомбы в другие дома…
– Знаешь, Панчо Вилья, – сказала Викки, дергая его за уши, так что они стали пунцовыми, – если ты будешь строить такие гнусные планы, я скажу маме, чтобы она отняла у тебя костюм of cowboy.
– Я не штрою гнушные планы, – возразил глубоко оскорбленный Панчо. – Я только шкажал, что мы можем поиграть в гангштеров и полицейшких, чтобы вешело провешти время.
– Нечего тебе об этом думать, – сказала Мария-Глория. – Хочешь быть с нами – веди себя как взрослый.
– Тогда, – сказал он, засунув ручонки в карманы техасских штанов, – что, черт возьми, вы будете делать? Вешь вечер ешть?
– Мы сядем под миндальным деревом и будем разговаривать, – ответила Мария-Глория, – а когда нам надоест, станем загадывать загадки.
– В таком галучае я думаю, что не приду, – объявил Панчо. – От ваших жагадок можно умереть шо шкуки… Может быть, я жагляну, когда подадут ужин, а потом пойду ш Карлитошом в другое мешто…
Убаюканная жужжанием голосов, Лус-Дивина, как сквозь сон, глядела на стол, заставленный бутылками, тарелками, стаканами. Слева от нее американские моряки громко хлопали в ладоши, и самый пьяный из них, фальшивя, подпевал пластинке. Потом музыка смолкла и накупила долгая пауза. У дальнего края стойки перешептывались парочки. Слышалось энергичное пыхтение кофейного аппарата и гудение микстера, сбивавшего гоголь-моголь для Панчо. Наконец Викки вытащила из кармана портсигар и бережно раскурила сигарету.
– Кто-нибудь из вас слышал, что говорил глашатай? – спросила она.
Сделав над собой усилие, чтобы стряхнуть сонливость, Лус-Дивина переломила пополам соломинку, которую держала в руках.
– Я шла с Ненукой по Главной улице, – сказала она, – и, проходя мимо школы…
В этот миг из проигрывателя полилась новая мелодия, какая-то чужая и в то же время знакомая.
* * *Такси, на котором ехал Ута, было «ситроеном» устаревшей модели. Хозяин держал машину на стоянке против большого ресторана, в двадцати метрах от Гран Виа, и, когда швейцар обратился к нему, тут же вызвался довезти пассажира до Лас Кальдаса.
– Только мотор ведет себя не очень-то по-христиански, – не вдаваясь в подробности, сказал он Уте, когда тот сел в машину, – поэтому я предпочел бы захватить с собой механика.
Развалившись на кожаном сидении, Ута ответил, что он может брать с собой столько механиков, сколько пожелает.
– Если случится авария, мы составим партию в карты.
Искусно миновав все уличные заторы, водитель такси подвез Уту к огромной станции обслуживания.
– Подождите меня, сейчас я его поищу, – сказал он. – Тем временем машину проверят.
Ута вытащил из кармана портсигар и не спеша раскурил сигару. Он оперся локтями о пружинистый подлокотник сиденья и с увлечением стал разглядывать рабочих гаража.
Отделенный от них стеклянной перегородкой, в новом, с иголочки пальто, кашне и перчатках, он был склонен сурово судить о рабочих – со смесью высокомерного презрения и утонченного ужаса. Заурядные люди. Вот именно – заурядные. Работают целый день, у них грязные руки и лица в мазуте, получают пособие на каждого ребенка и состоят в каком-то профсоюзе. Поскольку его отец говорил, что они «социально полезны», Ута с гордостью думал, что сам он паразит – столапая гидра с головой водяной лилии, вызывающе бесполезная, предательски фальшивая.
К счастью, отъезд дело решенное, вскоре он покинет этот гараж. На следующий день к ужину он снова будет в Лас Кальдасе. Правда, у него не хватит денег, чтобы расплатиться с хозяином такси, но, если подумать хорошенько, это не так уж важно. Во-первых, люди тотчас же возмещают свои потери. С другой стороны, дома нетрудно будет найти заимодавца, который ссудит ему нужную сумму. Шофер удалится со сказочными чаевыми в кармане, не переставая кланяться. Кто знает, может быть, он даже попытается поцеловать ему руку!
Ута подумал об этом со смутной улыбкой… Во время своей последней поездки в Севилью он, как и теперь, совершенно запутался в долгах, но удача поспешила ему навстречу в обличье майора-баска. «Здесь, – сказал ему Ута, – у меня нет даже жалкого крова, мне негде преклонить голову, в то время как два выставочных зала в Барселоне оспаривают друг у друга исключительное право на показ моих полотен. Если бы благородный человек, подобно вам, испанец и католик, помог в решающий момент Эль Греко, ныне все исторические труды превозносили бы его до небес».
Ослепленный этим доводом, майор со щедрым гостеприимством распахнул перед ним двери своей виллы. Но через несколько дней, устрашенный количеством и жадностью кредиторов, которые набросились на него, он отвез своего гостя в джипе на аэродром; там ему нетрудно было отыскать знакомого летчика, который из дружеских чувств к майору согласился переправить Уту в Барселону, спрятав его в кабине своего самолета.
Так и теперь он благополучно прибудет к месту своего назначения, и никто, как и тогда, не потребует у него денег за проезд. Утешенный этой приятной мыслью, Ута снова принялся разглядывать людей, которые его спасут, на этот раз более благосклонно. Хороший народ. Всегда внимательный, самоотверженный и трудолюбивый, движимый идеалами справедливости. Сокровище, Настоящее сокровище.
Повторив несколько раз про себя эти слова, он почувствовал, что у него пересохло горло, и решил немедленно промочить его. На углу находился кабачок, освещенный зелеными кольцами неоновых трубок «Ута открыл дверцу такси и не спеша направился к заведению.
– Дайте мне две бутылки коньяка.
Пока человек, стоявший за прилавком, ходил за коньяком в комнату позади бара, Ута лениво облокотился о стойку.
– Ах да, – ворчливо прибавил он, – принесите мне еще бочонок.
– Бочонок? – Голова бармена тотчас же высунулась из-за двери.
– Да, бочонок, – подтвердил Ута, – чтобы поставить туда коньяк.
Им внезапно овладела потребность импровизировать, и он прибавил непринужденно:
– Красного или черного дерева – все равно. Главное, чтобы его не пробивали пули.
– У меня нет такого бочонка, сеньор.
Бармен оперся о косяк двери и некоторое время разглядывал посетителя с явным недоверием.
– Мои приятели только что проделали славную работенку, – объяснил Ута, делая вид, что ничего не замечает, – чистую работенку, мастерскую.
Человек снова исчез за дверью, но при этом следил, чтобы она не захлопнулась.
– За десять минут. Настоящий рекорд. – Ута наклонился вперед, словно собираясь сообщить дополнительные подробности, но вдруг выпрямился. – Словом, завтра у вас будет возможность прочитать об этом в газетах.
Бармен вернулся с двумя бутылками и осторожно поставил их на стойку.
– Вас устраивает терри, сеньор? Или, может быть, вы предпочитаете другой сорт?
– Принесите фундадор,[5] – ответил Ута. – Это любимая марка Джимми. От фундадора у него наверняка прекратится кровотечение.
Бармен унес обратно в кладовую обе бутылки. Через некоторое время он возвратился с двумя другими бутылками требуемой марки.
– Желаете чего-нибудь еще? – спросил он.
Ута снова погладил бородку и сделал вид, что не слышит.
– Нам казалось, что это дело безнадежное, тем более при таком скоплении публики. Но Джимми был великолепен. Никогда не видел, чтобы он действовал так быстро и ловко.
Теперь человек за стойкой глядел на него с откровенной неприязнью.
– Вы что-то сказали? – спросил Ута, внезапно приблизив к нему лицо.
– Сеньор?
– Ну! – Ута стукнул кулаком по стойке. – Что вы сказали?
– Ничего, сеньор, я ничего не говорил.
Молчание длилось несколько секунд, Ута подозрительно разглядывал бармена.
– Завернуть бутылки, сеньор?
– Нет, пока нет. Сначала дайте мне выпить.
– Чего прикажете, сеньор?.
– Чего? То есть как это чего? – воскликнул Ута. – Разумеется, того же, что и всегда.
– Я вас не понимаю, сеньор.
– Уж не хотите ли вы сказать, что не помните меня?…
– Вы ошибаетесь, – сказал бармен. – Я вижу вас впервые.
– Ну и что? – сухо ответил Ута. – Разве я уверял вас в обратном?
Он пытливо оглядел бармена и весело поставил диагноз:
