Питер Устинов - День состоит из сорока трех тысяч двухсот секунд
- Но зачем вам это, мистер Эпплкот? - спросила мисс Батлер, начиная испытывать острое беспокойство.
- Чтобы быть готовым к даче свидетельских показаний, мисс Батлер. Не знаю, доводилось ли вам давать показания в суде, но они должны звучать ясно и внятно. Уж не знаю, заметили ли вы, я приучаю себя говорить более громким голосом.
- Это заметили звукооператоры. Вы создаете им немало затруднений.
Эдвин рассмеялся.
- А знаете, почему я прячу письма под матрас? Полиция обязательно их обнаружит, но ни у одного убийцы не хватит сообразительности туда заглянуть. - Он как-то неуверенно нахмурился. - А вдруг хватит? Пожалуй, надо подыскать другое место.
Отдел детских передач расстался с Эдвином Эпплкотом с неподдельным сожалением. Но слишком уж он рассеянно исполнял детские песенки, и поведение его вызывало все большее и большее беспокойство. Не сознавая жестокого смысла своего подарка, коллеги преподнесли ему на прощание настольные часы с красиво выгравированной надписью. Ни одни часы не способны долго показывать абсолютно точное время, и поэтому Эдвину предстояло провести немало мучительных минут, сверяя настольные часы с наручными и пытаясь определить, какие из них идут верно.
Инспектор Макглашан с большой картонной коробкой под мышкой ожидал в приемной доктора Фейндинста. Наконец доктор вошел в комнату, и они пожали друг другу руки.
- Ну как он? - спросил Макглашан.
- Он очень милый и славный человечек, - с легким австрийским акцентом ответил доктор Фейндинст. - Совершенно безобиден и не доставляет никаких хлопот, не то что некоторые другие наши пациенты - буйные параноики и прочие. Хотите навестить его?
- А можно?
- Разумеется, идите за мной.
- Можно оставить здесь коробку?
- Конечно.
Когда они шли по коридору, доктор Фейндинст сказал:
- Главная наша проблема - обеспечить ему полный покой. Он до того обостренно наблюдателен, что изнуряет себя, пытаясь заметить все происходящее вокруг и описать.
Макглашан вошел в комнату Эдвина. Шторы на окне были задернуты.
- Помните меня? Я - Макглашан.
- Конечно, помню. Немецкая овчарка.
- Что?
Эдвин был сама сердечность.
- Прошу вас, инспектор, присаживайтесь. Ну что ж, больше меня врасплох не застанете, нет. Они задернули шторы на окнах, создают мне покой, но я все равно подглядываю из-за них на улицу, когда никого нет. Я как раз подглядывал, когда вы шли по коридору. Вы едва не застигли меня, но не успели.
- Что вы поделываете? - спросил инспектор. И получил совершенно неожиданный ответ.
- Я? Сейчас расскажу вам. Встал в шесть тридцать семь, с шести тридцати семи до шести пятидесяти одной умывался, в шесть пятьдесят две почистил зубы, позавтракал вареным яйцом. Яйцо новозеландское, судя по надписи на скорлупе. Выпил чаю с одним куском сахара, съел две булочки с маслом. Завтрак продолжался ровно с семи девяти до семи двадцати одной. Читал газету "Ньюс кроникл", дополнительный выпуск, с семи тринадцати, когда я ее развернул, до семи двадцати девяти, когда я ее положил. После этого находился здесь, в своей комнате, если не считать короткой прогулки. Я вышел в десять девятнадцать и вернулся в десять сорок шесть. И было десять пятьдесят семь, когда вы вошли в комнату. Кстати, инспектор, который час на ваших?
- Ровно одиннадцать.
- Ваши часы спешат почти на целую минуту.
- О, благодарю вас, - Макглашан сделал вид, будто подводит часы.
- Послушайте, - прошептал Эдвин, - если там через дорогу будет совершено преступление, - и он показал пальцем на окно, - могу сообщить: в девять сорок одну голубой "остин"-универсал подъехал к дому восемнадцать и стоит там до сих пор. Номер "Бе Икс Ка - семьсот пятнадцать".
- Большое спасибо, - грустно ответил Макглашан, притворяясь, будто записывает номер. - Если мы его поймаем, то только благодаря вам.
Наступила неловкая пауза, во время которой Макглашан пытался гипнозом вернуть Эдвина в нормальное состояние.
- По кроликам не скучаете? - спросил он наконец.
- Нет, - ответил Эдвин, - они счастливы там, где они есть. И нет у них наших проблем.
- Может, и есть, просто мы совершенно не понимаем их языка.
- Да, возможно, и есть, - уклончиво вздохнул Эдвин.
- А по Би-би-си не скучаете?
- Нет, ведь я теперь занят по-настоящему важной работой собираю материал для свидетельских показаний.
- А по вас скучают.
- Кто?
- Дети.
- Мне не до детей сейчас. Это - взрослый мир. И здесь нельзя быть чересчур мягким, нельзя быть слепым к фактам. Эдвин с истовым благоговением пересказывал слова судьи.
Когда Макглашан вернулся в кабинет доктора Фейндинста, тот спросил:
- Как вы его нашли?
- Будь прокляты все юристы! - злобно ответил Макглашан. Чем они только занимаются? Чтобы выстроить свои доказательства, они подберут всегда из ряда вон выходящий случай, изобилующий извращенными и из ряда вон выходящими обстоятельствами, и представляют его как обыденное и естественное событие. Почему этот маленький человечек должен знать обо всех ужасах, которые вносят в жизнь люди, воспринимающие их как нечто само собой разумеющееся? Почему мы лишаем его права оставаться наивным простаком? Законники покарали убийцу и довели свидетеля до умопомешательства. И это называется правосудием! А где же теперь те, кто сделал это? Расселись по своим клубам, обдумывая, как бы еще вставить нам, работягам, палки в колеса. А этот бедный недотепа торчит здесь, изобретая прорву свидетельских показаний, которые его никто никогда не попросит давать. Меня от этого просто тошнит!
- Вас послушать, - ухмыльнулся доктор, - так вы уже созрели, чтобы занять одну из наших палат для буйных.
- Я вам кое-что скажу, доктор, - заговорщицки наклонился к нему Макглашан. - В этом человечке есть некая изюминка; нет-нет, никакая это не блажь, да и мысль, собственно, не моя. Я узнал об этом от моей пятилетней дочки. Зашел я вчера в спальню пожелать ей спокойной ночи, а она смотрит на меня и спрашивает: "Папа, почему у кролика Зигфрида стал другой голос?" Ей-богу, доктор, я чуть было ей все не рассказал. И когда-нибудь расскажу.
- Что ж, как знать, может, год или два спустя он сможет туда вернуться.
Макглашан покачал головой.
- Вы не хуже меня знаете, что это неправда, доктор. Слишком сильную травму нанесли они ему в своем судилище. Он этого не вынесет. Если порядок вещей изменился бы, жизнь, может, и стала б ему по плечу, - вот все, что я хочу сказать.
- Мы живем в жестоком мире, инспектор, - вздохнул врач. Наши с вами профессии тому свидетельства.
- Жестоком? - переспросил Макглашан. - Нет, он грязен! Грязен! И часто те, кто выглядят самыми чистыми, и есть самые грязные. Те, кто облечены ответственностью.
Осторожно подняв свою коробку, Макглашан направился к двери. Прежде чем открыть ее, он обернулся и сказал:
- Нам жаловаться не приходится. Мы за себя постоять сумеем. - И с непонятной робостью посмотрел на свою коробку. - Я принес ему подарок, но, пожалуй, после нашего разговора лучше не отдавать его. Подарю своей дочке.
- Что это? - спросил доктор Фейндинст.
Макглашан воткнул обратно в коробку высунувшийся оттуда краешек салатного листа и сказал тихо:
- Кролик.
