Накамото Такако - Мать
Кацуё служила в центре города, в одном экономическом научно-исследовательском институте, где было много её сверстников. Они советовали ей прочесть эту книгу, так как решили в ближайшие дни собраться и поспорить о ней. И Кацуё каждый день после работы читала по нескольку страниц.
Накануне вечером, когда Кацуё читала, Фумиэ, сидевшая возле неё с шитьём, спросила, интересно ли.
— Очень интересно, есть просто удивительные места, — ответила Кацуё. — Говорят, что эта книга была издана в Японии ещё до войны, но сразу же запрещена. Знаешь, в ней написано, что мужчина и женщина должны свободно отдаваться своим чувствам и лишь после этого вступать в брак. Наверно, этим она и перепугала многих. Мне порой кажется — я говорю не только в связи с этой книгой, — что иногда у нас слишком перебарщивают. Не знаю, может быть, я ошибаюсь, у меня ещё нет опыта. Вот если бы ты почитала, ты бы правильно разобралась во всём.
— Да-а, мне хотелось бы иметь время, чтобы читать книги, — со вздохом ответила Фумиэ сестре, смотревшей на неё с ласковой улыбкой.
Фумиэ залюбовалась этой чистой улыбкой. «Нет, её не коснётся пошлость», — подумала она. Фумиэ нередко задавала себе вопрос, любит ли кого-нибудь Кацуё. И сколько ни старалась, не могла заметить в сестре ничего, что говорило бы об этом. Кацуё всегда была благоразумна, рассудительна, собранна, а это, как известно, не свойственно влюблённым.
Как же выросла Кацуё! — удивилась в душе Фумиэ.
В детстве она была непослушной и шаловливом девочкой, должно быть, по-тому, что отец очень баловал её. Фумиэ, старшая сестра, никак не могла справиться с ней. Когда Кацуё училась в женской школе в Надзэ, Фумиэ уже преподавала в школах префектуры Кагосима, и они редко виделись. Фумиэ почти ничего не знала о том периоде в жизни младшей сестры. Когда им доводилось встречаться во время каникул, они зачастую не могли понять друг друга и Фумиэ чувствовала со стороны сестры какое-то отчуждение. А теперь Кацуё так помогает ей и так ведёт себя, будто это она, Кацуё, старшая сестра.
Фумиэ задумалась. А почему всё-таки Кацуё живёт вместе с ними? Не связано ли это с какими-нибудь её планами? Конечно, они родные сёстры. Но у них разные характеры, разные интересы. Фумиэ даже не знала ничего о Кацуё как о женщине, о её сердечных делах. На какое-то мгновение у неё вдруг появилось мучительное подозрение. Но она тотчас же отбросила нелепую мысль… Они не только сёстры, они — амамичанки. У её сестры ясный, светлый ум, она чиста и благородна. Да, Кацуё вполне сложившийся человек. Фумиэ не о чем беспокоиться: сестра смело шагает по жизни и не оступится, она сумеет решить любой вопрос. Тут Фумиэ с заботливостью старшей стала думать, как бы поскорее освободить Кацуё от их семьи, так её связывающей, и помочь девушке устроить собственную жизнь.
Приедет отец, обязательно заведёт разговор о Кацуё. Когда-то он был против брака Фумиэ с Уэхарой. Потом у них появились дети, и он почти смирился. Но когда Уэхара после войны попал в тюрьму, её семья опять впала в немилость. И если теперь, воопользовавшись приездом в Токио по служебным делам, отец решил зайти к ним, то это можно объяснить лишь его желанием поговорить о младшей дочери. У Фумиэ щемило сердце при мысли о предстоящей встрече.
Фумиэ почти всю ночь не спала и утром встала с разламывающейся от боли головой. На улице моросил дождь. Тэцуо и Хироо могли ещё поспать: у них весенние каникулы. Но Кацуё нужно спешить на работу, а Фумиэ должна уже сегодня отвести Кадзуо в типографию, в район Усигомэ.
Кацуё раньше всех покончила с собранным на скорую руку завтраком.
— Ну, Кадзу-тян, не вешай голову! — сказала она племяннику на прощанье. — Надо бороться за свою судьбу, хоть это и не всегда легко. Держись бодрее!
Фумиэ уложила в небольшой чемодан самые необходимые сыну вещи, потом открыла окно, чтобы посмотреть, перестал ли дождь. И тут в глаза ей бросились лук и стрелы, висевшие на невысоких перильцах за окном. Лук был неумело сделан из бамбука, а стрелы — из металлических прутьев от зонтика. Конечно, это забавы Хироо.
— Хиро-тян, что это такое?
— Это оставил Ёси-тан, — испуганно ответил Хироо, сидевший за обеденным столом.
Фумиэ насторожилась.
— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не водился с ним, а ты даже в такие дикие игры играешь!
— Да я не играю… — продолжая сидеть к матери спиной, неуверенно протянул Хироо.
Но теперь Фумиэ не сомневалась, что Хироо всё ёще продолжает дружить с Ёсицугу.
— Сейчас же, на моих глазах сломай и лук и стрелы! — приказала она сыну.
— Ладно… — глухо отозвался Хироо, но даже не шевельнулся.
— Не хочешь? Ну, тогда я сама выброшу это.
Хироо продолжал сидеть. Ему никогда не покупали игрушек, и для него эти стрелы и лук были настоящим сокровищем. Вдруг неожиданно, как ружейный выстрел, раздался голос отца:
— Хироо! Что тебе говорит мать?
Голос этот как бичом хлестнул всех. Гнев обычно молчаливого Уэхары был страшен. Испуганный Хироо вскочил, схватил лук и стрелы и опрометью бросился на улицу…
Фумиэ задержалась. Она хотела дождаться возвращения Хироо. Но время шло, а мальчик не появлялся. Тогда она стала торопить Кадзуо:
— Пора идти. Видно, Хироо не скоро вернётся.
Кадзуо подошёл и опустился на колени у постели отца.
— Ну, будь здоров! Самое главное — поскорее привыкнуть к работе, — сказал Уэхара. — Будет свободное время — приходи. Мне о многом надо поговорить с тобой.
Кадзуо, потупившись, кусал губы, стараясь сдержать обуревавшее его волнение.
— До свиданья! Я пошёл… — произнёс он хрипловатым голосом и, поклонившись, отошёл от отца.
Уэхара тоже едва владел собой: на него нахлынула жалость к сыну. В глазах его можно было прочесть: «Подожди, не уходи!». Фумиэ поняла его взгляд. Ей всей душой хотелось, чтобы Уэхара остановил Кадзуо. Вдруг он закрыл глаза и кулаком прикрыл рот, как бы надеясь таким образом помешать вырваться наружу непрошеным словам жалости.
Фумиэ, очнувшись от оцепенения, охватившего её, уже печалилась не только о том, что ей приходится провожать сына из дома: её сейчас больше беспокоило поведение Хироо, чем будущее Кадзуо. «С него ни на минуту нельзя спускать глаз», — подумала она.
Когда они пришли в типографию, там уже собралось около десяти подростков, которые так же, как и Кадзуо, окончили в этом году среднюю школу новой системы и теперь в поисках работы пришли сюда с отцами или старшими братьями. Для всех них это было первым столкновением с пасмурной стороной жизни, и они поёживались, как от холода в ненастную погоду. Вскоре появился старый рабочий Такэмура-сан, которого Фумиэ просила помочь Кадзуо устроиться на работу. На его попечение она и оставила сына. Отныне Кадзуо будет жить в общежитии.
Простившись с сыном, Фумиэ пошла домой. Почему-то ей вспомнилось вдруг, как после суда над мужем она ходила к нему в тюрьму на свидание. «Что это я печалюсь, будто Кадзуо попал в неволю… — успокаивала она себя. — Сколько ещё воды утечёт, прежде чем для японских рабочих настанет светлое, желанное будущее! Сколько ещё перемен произойдёт в жизни Кадзуо до этого!..»
Возвратившись, Фумиэ застала Хироо дома: он сидел у окна, подперев щёку рукой, и безучастно смотрел на моросящий на улице дождь. Она подошла к нему, но он даже не пошевелился. Его сжавшаяся в комочек фигурка с втянутой в плечи шеей выражала беспомощность и обиду; он не привык к окрикам отца. «Что-то получится из него?» — спрашивала себя Фумиэ. Опустевшая после ухода Кадзуо комната казалась ей непривычно большой и печальной. Ей стало жаль Хироо. Она положила руку ему на плечо.
— Ну, Хиро-тян, будешь хорошим мальчиком? Я сейчас иду на работу, смотри не балуйся такими опасными вещами. Я куплю тебе какую-нибудь игрушку.
Фумиэ ушла, но сердцем она всё время была с сыном, как будто её связывала с ним невидимая нить.
В тот же день вечером к Фумиэ неожиданно пришёл её отец Мацуока Митимори. Дядя позвонил Кацуё на работу, и та вернулась пораньше домой.
Когда отец, официальный и натянутый, появился в их тесной комнатушке, Фумиэ до того растерялась, испугалась и сконфузилась, что всё её маленькое тело стало трясти мелкой дрожью.
Отцу исполнилось шестьдесят лет. У него были правильные и благородные черты лица. Его внешность несомненно выигрывала от больших усов и крупного лба. Роста он был небольшого, но своей гордой осанкой выделялся даже среди жителей столицы. По окончании войны он оставил место директора начальной школы и устроился на работу ответственным чиновником гражданской администрации города Надзэ. По служебным делам он и приехал в Токио.
С появлением Мацуока Митимори Уэхаре пришлось волей-неволей встать с постели. Он температурил и от долгой болезни так исхудал, что от него остался один скелет. От слабости его покачивало.
Митимори тяжело сел на пододвинутый Фумиэ дзабутон и с суровым видом, плотно сдвинув густые брови, стал молча крутить усы. Уэхара, Фумиэ и Кацуё опустились на колени против отца и приветствовали его церемонными поклонами, как было принято у них на родине. Мацуока лишь кивнул им головой, не произнося ни слова. На внуков, робко забившихся в угол комнаты, он даже не взглянул.
