Роберт Кармер - Я - сыр
- Похоже, ты самый подходящий кандидат для "Номера.", - Эмми сказала это в первый же день их знакомства, рассмотрев его щуря глаза. Она была близорукой, но ненавидела очки. - Застенчивый, может быть, но я думаю, что ты тип, не теряющий хладнокровия. А хладнокровие нуждается в "Номере."
- Что такое "Номер"? - спросил он, доверчево и наслаждаясь, он не встречал раньше никого, подобного Эмми Херц.
- Ты узнаешь потом, Асс. Завтра - после школы. А сейчас, жди меня у главной двери, и если будешь покладист - зажжется свет.
Он буквально плясал около библиотеки с книгами в руках. Он заглядывал в окна, чтобы не упустить момент, когда подойдет очередь Эмми к библиотекарю, и когда она вернет книги. Он ощущал внутри себя взлет энергии, переходящей в буйность. Ему хотелось петь, даже не петь, а кричать. Свойственная ему застенчивость исчезла. Ему нужно было говорить, чтобы больше не быть посторонним для нее, и сказать ей, что день чудесный, как прекрасно светит солнце, и как оно заливает Майн Стрит, ослепляя все в безветрии, вращаясь вокруг всего этого золотого мира.
На следующий день, он ждал ее, когда она возвращалась из школы. "Я рада тебя видеть, Асс." - сказала она, и он жадно слушал ее, когда она говорила о своей школе и своем классе, и об ужасной контрольной по алгебре, которую, в чем она была уверена, запустила.
Она внезапно остановилась и повернулась к нему: "Ты стесняешься? Ведь ты почти ничего не говоришь. Или это потому, что мой рот не закрывается?" Ее глаза были, словно синие цветы.
"Я стесняюсь..." - сказал он, удивляясь тому, что он действительно не чувствовал стеснения в ее присутствии. Обычно он стеснялся постороних. Его отметки в школе часто страдали потому, что он был ужасен и косноязык в устных ответах, речах и еще где-либо, где всеобщее внимание фокусировалось на нем, хотя он и блистал в письменных тестах и контрольных по композиции.
- Почему я раньше не видела тебя здесь вокруг? - спросила она, когда они медлено прохаживались.
- Не знаю. - отрезал он. Он и не знал, конечно. Он был просто "здесь и вокруг". Обычно, после школы он сразу же возвращался домой. Мать была дома, ждала его, сидя в своей комноте; она расстраивалась, если он приходил на пять минут позже; говорила напряженно и нервозно, если она не знала о его местонахождении. Ему иногда хотелось знать, что должно было произойти с ней, и что превратило его мать из веселой и нежной женщины, чей аромат сирени заполнял все вокруг, в бледную, подавленную и ворчливую старуху, которая просто уходила из дому или затаивалась у оконной занавески. Но он не хотел рассказывать Эмми Херц о своей матери. С его стороны это было бы предательством Эмми и ее потерей. Во всяком случае, его ужасная застенчивость или неспособность воспринимать взгляды людей со стороны были ничем по сравнению с эмоциями и поведением его матери. Он чувствовал, что его застенчивость лежит в основе его характера; он предпочитал читать книги или слушать старый джаз в своей комноте походам на танцы и тусовкам со сверстниками в нижнем городе, или играм в "классики", когда он был помладше. Во всяком случае он всегда без сожаления уходил от всех прочь - это был его выбор. Быть очевидцем, наблюдать, присутствовать в очаге развития событий, записывать внутри себя на какую-то собственную пленку в каком-то, спрятанном от всех "черном ящике" то, что никто вокруг не замечал, кроме него. Все это пришло к нему позже, в одинаддцатом классе, когда он твердо и бесповоротно решил, что хочет быть писателем: все его наблюдения и, тогда же, все его эмоции и ощущения стали служить этим целям. Он осторожно, как мог, преподносил все это Эмми Херц - словно переполненные ладони орехов, которые нельзя было рассыпать.
Они пришли в дом Эмми, и он ждал, пока она сменит джинсы. Ее мать рослая, стройная женщина, еще не видя его ни разу, уже все знала про него от дочери - после того, как он звонил ей домой по телефону. Она собиралась уйти по каким-то своим делам. Адам все-таки позвонил своей матери. Он сообщил ей, что в этот вечер он будет поздно, задержится на встрече в Литературном Клубе - он был страшным вруном, и чувство вины за собственную ложь стало брать его за горло. Он, было, подумал, что делает ошибку встречаясь с Эмми Херц после школы, как сегодня. Что делать ей с таким как он? Она была молнией, а он был тучей - серой тучей. Но он услышал поэму, затаившуюся в мире, и хотел ее записать.
"Я была права!" - закричала Эмми из ванной. Адам побрел туда, услышав ее голос. Из-за запертой двери доносились шум душа, спуск воды в унитазе и то, как канализация давилась экскриментами и всем, что в нее поступало. Он в смущении старался всего этого не слышать. Эмми вышла наружу, и кровь прилила к его щекам. Забавляясь, она сказала: "Смотри, Асс, не стоит так сильно пердеть за все, что беспокоит тебя. Все это - лишь часть природы и бытия." Позже она сказала ему, что выбрала слова преднамеренно - "Кусочек шоковой терапии." - как она это объяснила.
Они направлялись в матазин сети "АР", проделывать тот самый "Номер". Основная идея "Номера" была проста: наполнить тележку, а еще лучше несколько тележек до отказа каким-либо товаром, зарегистрировать все это у кассира, под каким-либо предлогом вернуться с этими тележками обратно в торговый зал, не заплатив ни цента, и скопить все тележки где-то не на самом приметном месте и улизнуть, оставшись незамеченными, сохранив чеки кассового аппарата и карточку покупателя. Эмми как бы и не удалялась из торгового зала. Она предугадывала все возможные варианты. Прежде всего, это были разные возможности в разные дни недели. Например, полдень вторника был полон риска из-за того, что в магазине было мало покупателей, и сложно было остаться необнаруженными при участии в каких-либо подозрительных акциях. В вечер пятницы и в субботу покупатели заполняли магазин до отказа, но Эмми так же осознавала риск. В один день она утверждала, что только консервы могут быть загружены в тележку, или в другой - только банки, и она в тот день провела целый галлон банок. Один раз она загрузила полную тележку детского питания; надо было перебрать пятьсот банок. И ей пришлось оставить все это перед кассой.
О, боже! Любо-дорого было посмотреть на Эмми, что она вытворяла, когда выделывала "Номер". Процесс носил серьозность, без малейшего намека на какой-либо вред. Иногда она выносила список покупателя, а настоящий список они делали потом, дома, после школы. Она проверяла список так же часто, как ее семья закупалась, следя за марками и названиями, проговаривая все по частям. Один раз они с Адамом взяли с собой маленького ребенка, ее соседа, чтобы привнести в "Номер" видимость закупки для семьи. Эмми говорила очень важно, чтобы все выглядело естественно, как если бы все, что в тележках, принадлежало им, и всегда действовала с некоторой злостью и беспристрастностью, чтобы никто не смог их в чем-либо заподозрить. Иногда она специально просила продавца о помощи. "Эй, а где сардины, между прочим?" - требовала она и угрожала всем работникам магазина поркой, если ей не покажут, где лежат сардины. Это была Эмми.
Вечер пятницы больше всего подходил для нее. Она заполняла столько тележек, сколько было возможно. "Слушай," - сказала она Адаму. - "C твоей помощью мы можем поломать все рекорды." И они установили рекорд в один из пятничных вечеров - во время большой годовой распродажи. Работая порозень они наполнили двенадцать тележек: восемь Эмии, и четыре Адам. Тележки переполнялись до опасного высоко, и Эмми завершала каждую с пачкой солений, внося этим некоторый гротеск в значимость каждой горки. Они расставляли все тележки во всех проходах магазина и получали большое удовольствие, когда продовец проходил мимо, осматривал тележки, удивлялся и шел дальше. Но Эмми на этом просто так не останавливалась. Она решила, что все тележки должны быть составленны одновременно в последний проход, где находится отдел овощей и фруктов. Впоследствии они там были выстроены, как солдаты в строю. "Don't rush, act nonchalant," - Эмми предостерегала. Она произносила: "nonchalant" по-французски без t на конце.
Дальше они сидели на решетке или стояли на стоянке машин у входа в магазин. Откуда они могли наблюдать за рядом наполненных ими тележек. Рано или поздно подошел продавец. Он с недоумением осматривал каждую, видимо, пытаясь себе объяснить ее происхождение. Одна женщина взяла пачку солений из одной из тележек и переложила в свою. После чего было интересно наблюдать за сумотошными действиями продавцов. Двое из них стали разгребать то, что было в тележках, чему-то очень сильно удивляясь. За несколько минут уже пять или шесть продавцов удивленно рассматривали все эти переполненные до верху тележки, не понимая, что же это за мистика, почесывая головы, подозрительно осматриваясь вокруг. В конце концов пришел менеджер - маленький лысый человечек. Он взорвался от злости, стал размахивать руками и прыгать вверх-вниз, как фигурка на карикатуре. Стадо продовцов принялось увозить все эти тележки прочь. К великому удовольствию Эмми - ее смех был чудом для ушей.
