Рейчел Кляйн - Дневник мотылька
Конечно, я пролетела.
Если бы я удосужилась задуматься о том, что Боб совсем не похож на поэта. Клочковатые каштановые волосы, залысины у лба, очки с толстенными стеклами. Типичный остолоп. Поэт на его месте читал бы Китса или Шелли, а не вечернюю газету. Девчонки вызверились на меня — еще бы, я истратила попытку впустую. Мы помчались наверх, ведь наши повара приходят затемно, чтобы испечь булочки на завтрак. София очень расстроилась. Пришлось ей ложиться спать на пустой желудок.
ОКТЯБРЬ
1 октября
Вторая попытка — «продавец в обувном магазине» — тоже не удалась. Идею подкинула обкуренная Чарли. Не думаю, что мы вообще сможем угадать. Разве что выследим его в лесах, как того самого Гнома-Тихогрома. Сегодня мы ни о чем другом не могли говорить. Люси пришло в голову позвать Эрнессу. Она считает, что у той найдется свежая идея. На это я не сказала ни слова.
2 октября
Ну вот, наволочка с провизией у нас. Но у меня пропал аппетит.
Эрнесса явилась в комнату Люси сразу после полуночи, и мы все вместе отправились вниз — на кухню. Боб все так же сидел с газетой в руке и жевал свой дежурный крекер, словно три дня напролет с места не двигался. Его серый свитер был весь усыпан крошками.
И как всегда, он прикинулся, что не видит нас в упор, пока мы не подошли к нему вплотную.
Эрнесса молча обшаривала его взглядом.
— Я смотрю, вы привели новую подругу? — спросил Боб, глядя на нас поверх колонки спортивных новостей. — Это мухлеж, девочки. Думаете, ей больше повезет?
— Тоже мне тайна, — сказала нам Эрнесса. — Он работает в мертвецкой.
У Боба челюсть так и отвисла. Газетные листы выпали из рук и ворохом посыпались к нему на колени.
— Это правда! Днем я служу в погребальной конторе моего дяди. Бальзамирую покойников, одеваю их, гримирую, делаю им прически, надеваю ювелирные украшения. Но как ты догадалась?
— По запаху. Как только вошла в кухню.
— А откуда ты знаешь, как пахнет в погребальных конторах? — Я подозрительно посмотрела на Эрнессу.
— Мне приходилось бывать в одной из них, когда умер мой отец. Такое не забывается.
Она говорила, а сама сверлила Боба взглядом. Но девчонки не обратили на это внимания. Они побежали набивать наволочку провиантом. И только я слышала, что сказала Эрнесса. Я втянула носом воздух и ощутила сладковатый запах маринованного мяса — на ужин нам давали лондонское жаркое. Какая несусветная дурь: и эта наволочка с едой, и эта игра, и этот ночной сторож, грызущий соленые крекеры.
Эрнесса ничего не взяла из наших трофеев. Чарли тоже отказалась. У нее последнее время дикие причуды насчет еды, по каждодневной укурке. Уж не знаю, что девчонки думают о финале нашего приключения. Все молчат. София взяла в кровать пачку овсяных хлопьев. Потом мы спрятали наволочку у Люси в глубине шкафа и повалились спать.
Запах тут ни при чем. Она уже все знала, когда входила в кухню.
4 октября
Иногда я забываю о том, что Резиденция — место очень загадочное. Я уже так привыкла, что все кажется совершенно нормальным. Сегодня мы с Софией сидели в кресле у столика дежурной и ждали звонка на обед. Я устроилась у Софии на коленях, перекинув ноги через подлокотник. За столом сидела мисс Оливо — она весь день там торчит, отвечая на телефонные звонки и отмечая входящих и выходящих девочек. Вот и вся ее работа.
— Девушки! — раздался ее раздраженный голос. — Не сидите так — это крайне неприличное поведение для юных леди!
Я подскочила как ужаленная. По ее резкому тону мне стало ясно, что я совершила нечто ужасное, а не просто безмятежно сидела у подруги на коленях. Как только я встала, мисс Оливо тут же отвернулась. Я внимательно посмотрела на нее. Она сидела, аккуратно положив руки перед собой на синюю регистрационную книгу. Весь день она поворачивает голову то в одну сторону, то в другую и что-то невнятно бурчит себе под нос.
А это приличное поведение?
Грянул звонок, и София за руку поволокла меня в столовую. Оказавшись вне досягаемости, мы чуть не лопнули от смеха.
5 октября
Почему бы нам с девчонками не обсуждать книги, политику или что-нибудь еще, кроме секса, еды и наркотиков? Как это надоедает. Все талдычат об одном и том же без конца и края. Вчера мое желание отчасти исполнилось. После ужина мы тихо сидели в общей комнате. Ни у кого не нашлось темы для разговора. Люси и Эрнесса шептались в стороне. Уж не знаю о чем, но сомневаюсь, что о немецкой поэзии. Мне мало верится, что Люси вообще знает, кто такой Рильке. И вот среди общего уныния София вдруг сказала:
— Я немножко поговорила с мисс Руд и поняла, что жизнь вовсе не бессмысленна. Вокруг нас столько прекрасного. И в наших силах это увидеть и обрести смысл для своего существования.
— Обрести смысл для своего существования? И чем это она тебя потчевала? — оживилась Дора.
— Вальтером Патером, — ответила я.
Я знала, что у Софии давно вылетело из головы все, что я ей прочитала, поэтому процитировала:
— «Вечно гореть этой безжалостной, ослепительной страстью, вечно подпитывать это вдохновение — вот что значит преуспеть в жизни».
— Вот-вот! — подтвердила София.
— Эта идея почила с миром и была похоронена еще в девяностых годах прошлого века. Замшелая, как сама мисс Руд. Не давай себя одурачить. Она — дутая персона, ископаемое.
— Наверное, только искусство может нас спасти, — сказала я. — Оно доказывает, что существует нечто совершенно непохожее на наши уродливые жизни.
— И чем же лично тебе помогло искусство? — спросила Дора.
Она всегда завидовала моему происхождению из «артистической среды». Мне надо было парировать и уйти, но Доре я была уже неинтересна. Она слишком увлеклась, читая лекцию Софии, а та слушала с раскрытым ртом.
— Жизнь есть абсурд. И нужно учиться преодолевать страх и побеждать абсурд, и не говори, что это неправда. Нужно поступать так, как призывает Ницше: взять в руки тирсы и возродить трагедию.
Упоминание Ницше окончательно добило Софию — она даже не знала, как произносится его фамилия, а уж книг Ницше вообще в глаза не видела. Но это звучало так по-немецки, так внушительно.
— А тирсы — это что за хрень такая? — выкрикнула Кики из-за моей спины.
— Это такие ритуальные палки у древних греков, увитые виноградной лозой, — объяснила Дора. — Ну, у Вакха такой жезл, ты же у нас спец по этому делу.
— Кто? Я? — изумилась Кики.
— Вакх олицетворяет пьянство и секс. Эта дубинка и есть огромный член.
Девчонки грохнули.
— Вашу мать! — До Кики дошло наконец.
Все знают, что невинность она потеряла лет в пятнадцать или даже в четырнадцать и с тех пор у нее перебывало немало парней.
Пока мы ржали над Кики, а я размышляла о том, как меня бесит эта Дора, в комнату вошла Эрнесса. Она встала за спиной у Софии и сказала, обращаясь к Доре:
— Я полагаю, что идеи Ницше, если тебе угодно называть их таковыми, довольно упрощенческие, если не сказать — примитивные.
— В чем же это, поясни? — Дора не привыкла к тому, что ей возражают.
— Он делит мир на две части: дионисийскую и аполлоническую. Рациональную и иррациональную. Черное — белое, высокое — низкое, а между — ничего.
— Ничего, кроме скуки, лицемерия, обыденности. Большинству этого вполне достаточно, но это не значит быть по-настоящему живым. Все равно что живые на празднестве мертвецов.
— А что означает быть по-настоящему живым? — спросила Эрнесса.
— Не ведать страха, — ответила Дора.
— И всё? Тебе пора бросить твоего драгоценного Ницше. На самом деле быть живым — это совсем другое, это наслаждаться, не теряя своей личности. — И Эрнесса пояснила специально для Кики: — Это значит получить оргазм, не закрывая глаз.
Отвернувшись от Эрнессы, Дора обратилась к остальным:
— Она — лжепророк! Уверуйте вместе со мной в дионисийскую жизнь и в возрождение трагедии. Время сократического человека миновало: возложите на себя венки из плюща, возьмите тирсы в руки ваши и не удивляйтесь, если тигр и пантера, ласкаясь, прильнут к нашим коленям. Имейте только мужество стать теперь трагическими людьми, ибо вас ждет искупление[6].
— «Рождение трагедии», — сказала Эрнесса.
Мы все потеряли дар речи.
Обе они были посвящены в тайну, мне недоступную. Потом я ходила в библиотеку, чтобы отыскать эту цитату. Мне такого ни в жизнь не запомнить.
Никто и не подумал смеяться.
— Да ну, опять тирсы эти. А мне бы настоящую штуку. — Кики встала и собралась уходить.
Я представила, как Дора в своей комнате чахнет над книгами Ницше, заучивая цитаты, только для того, чтобы заставить нас, плебеек, почувствовать себя круглыми дурами. Что ж, Эрнесса сегодня предоставила ей великолепную возможность выпендриться по полной.
