Томас Гарди - В краю лесов
Он возвратился в сарай и, увидев Джайлса, сообщил ему о своем намерении.
- Она приедет не раньше пяти; ты успеешь закончить дела и встретить ее, - сказал Мелбери. - Возьми зеленую двуколку, на ней ты доедешь скорее, и вам не придется возвращаться в потемках. За вещами можно послать фургон.
Не подозревая, что лесоторговец стремится загладить свою вину, Уинтерборн счел все это счастливой случайностью; он еще более мистера Мелбери торопился сбыть саженцы до приезда Грейс и поэтому был готов отправиться в путь сейчас же.
Мистер Мелбери позаботился о том, чтобы выезд имел достойный вид. Колеса двуколки, которые в зимнее время мыли редко, ибо их тут же залепляла дорожная грязь, были сегодня надраены до блеска. Сбрую начистили ваксой, и, когда уже была запряжена старая белая лошадь, а Уинтерборн сидел на козлах, готовый тронуться в путь, мистер Мелбери вышел с сапожной щеткой и собственноручно обмахнул сверху желтые копыта лошади.
- Видишь ли, Джайлс, - приговаривал он, - она ведь из новомодной школы, и простые домашние вещи могут ей не понравиться. Женский глаз приметлив. Мы тут живем в стороне ото всего и не замечаем нашу грязь, а она только что из города, и сразу все углядит.
- Углядит, - подтвердил Джайлс.
- И будет нас презирать.
- Не будет.
- Верно, верно, это я только так сказал. Она очень хорошая и не будет нас презирать. Но ведь она столько знает, да еще с последнего приезда столького навидалась, что надо уж постараться, чтобы мы ей понравились. Она не была у нас целый год, потому что летом ездила за границу; я на все иду только бы ей было лучше. Понятно, мы ей покажемся мелкими поначалу, конечно, только поначалу.
Мистер Мелбери старался делать вид, что осуждает собственную незначительность, но его интонации выдавали гордость, - еще бы, разве это возвышенное, утонченное существо не было его безраздельной собственностью? Иные чувства испытывал Джайлс; его терзали сомнения, он больше не ждал ничего хорошего, ибо все слова мистера Мелбери относились непосредственно и к нему. Поэтому он неодобрительным взглядом оглядел свой костюм.
В сезон посадок Джайлс обычно возил на рынок яблоньку как -образец и рекламу своего дела. Эту яблоньку, сегодня привязанную к двуколке, придется отдать кому-нибудь в городе, чтобы она не смущала взгляда возвращающейся домой мисс Грейс Мелбери.
Двуколка тронулась; веточки яблоньки затрепетали; мистер Мелбери скрылся за дверью. Но не успела двуколка исчезнуть из виду, как он выбежал на улицу и прокричал:
- Эй, Джайлс! - Задыхаясь, он нагнал Уинтерборна и вручил ему несколько пледов. - Вдруг вечером похолодает. Она, может быть, захочет укутаться во что-нибудь теплое. И еще, Джайлс, - добавил он, когда молодой человек уложил пледы и натянул вожжи, - объясни ей, что я бы, конечно, приехал сам, но у меня важное дело с управляющим миссис Чармонд. Не забудь.
Он стоял и смотрел на дорогу, по которой удалялась двуколка с Уинтерборном и, как с ним часто бывало в минуты волнения, отрывисто бормотал:
- Ну вот, теперь, может, они столкуются - и делу конец! Жалко отдавать такую дочь за него... Черт знает как жалко... И все же надо... ради его отца.
ГЛАВА V
По дороге в Шертон-Аббас Уинтерборн не испытывал ни воодушевления, ни подавленности. Займись он рефлексией, к которой все больше склоняются влюбленные наших дней, он вероятнее всего почувствовал бы гордость, признав за собой редкое достоинство - способность в трудные минуты сдерживать чувства и не терять здравого смысла. Но ни о чем подобном он не задумывался. Не размышлял он и над тем очевидным обстоятельством, что хотя и питал самые теплые и искренние чувства к Грейс Мелбери, но рабом ее никоим образом не был. Тут надо вспомнить, что он не видал ее целый год.
Выезжая на длинный плоский тракт, утоптанный в те времена, когда путешествовать означало ходить пешком, Уинтерборн заметил перед собой съежившуюся фигурку в деревянных башмаках; весь вид решительно шагавшей и занятой своими мыслями девушки ясно говорил, что идет она по делу, а не ради удовольствия. Нагнав ее, он узнал Марти Саут.
"Клик-клик-клик", - стучали деревянные башмаки; девушка не оборачивалась.
Она давно уже догадывалась, что приближающейся повозкой правит Джайлс. Ей было не по себе, но, зная, что от встречи не уклониться, она только сжала задрожавшие губы и, чтобы не выдать себя, зашагала еще решительнее.
- Марти, отчего вы в деревяшках? Дорога, правда, грязная, но обочины ведь сухие.
- Оттого, что берегу ботинки.
- Но идти двенадцать миль в деревяшках - вы же собьете ноги. Ну-ка, влезайте сюда.
Подумав, Марти сняла башмаки, постучала ими о колесо, чтобы вытряхнуть набившиеся камешки, и уселась в двуколку перед подрагивавшей яблонькой. В дорогу она надела большой чепец, скрывший отсутствие волос так искусно, что ее внешность почти не пострадала; впрочем, Джайлс видел все и прекрасно понимал, в чем дело, так как подобная купля-продажа в этих краях совершалась хоть и нечасто, но не впервые. Он не подозревал только, что проданное сокровище совсем рядом, в каких-нибудь двух футах от него. Длинные каштановые пряди Марти лежали у нее в корзинке в пакете из оберточной бумаги, который она не могла никому доверить ради сохранения тайны.
Неуверенным голосом Джайлс осведомился о здоровье мистера Саута.
- Отцу лучше, - ответила Марти, - через день-два он сможет работать. Да он бы давно был на ногах, если бы не дерево. Ему все кажется, что его вот-вот придавит наше дерево.
- Вы, должно быть, поняли, отчего я не часто справляюсь о вашем отце, продолжал Уинтерборн.
- Кажется, да.
- Вы думаете, дело в домах? Марти кивнула.
- Поймите меня, Марти, я в самом деле беспокоюсь о вашем отце, а не о домах, которые потеряю, если он умрет. Хотя дома, конечно, не шутка - от них идет половина моих доходов... Как нелепо, что дома сдаются пожизненно из-за этого возникают такие сложные отношения!
- После смерти отца они перейдут к миссис Чармонд? - Да.
"Как и мои волосы", - подумала Марти. Так, разговаривая, они подъехали к городу. Но Марти не могла позволить себе проехать рядом с Джайлсом по улице.
- Это право принадлежит другой, - сказала она с шутливым вызовом, надевая деревянные башмаки. - Хотела б я знать, о чем вы сейчас думаете! Спасибо, что подвезли на такой красивой двуколке. До свиданья.
Он слегка покраснел, покачал головой и въехал в город; его путь лежал мимо церквей, мимо аббатства и других зданий, которые этим ясным светлым утром обладали четкостью линий первоначального замысла, словно на несколько мгновений перед нашим равнодушным веком вспыхнула мечта их строителя, какого-нибудь Виларса или другого средневекового зодчего, так и не познавшего славы. В прозрачном воздухе это видение предстало перед Джайлсом, но он не был способен понять его и равнодушно свернул во двор трактира.
Марти, шедшая той же дорогой, спешила в парикмахерскую мистера Перкомба. Перкомб был главным лицом в своей профессии на весь Шертон-Аббас. К его клиентуре принадлежали боковые отпрыски знатных родов, поневоле скромно живущие в небольших особнячках этого старинного города, местное духовенство и прочие знатные персоны. Для некоторых из них он изготовлял парики; но и те, кто не прибегал к его услугам при жизни, неизбежно попадали в его руки после смерти для последнего туалета. В силу этих обстоятельств на его доме не было вывески, сам же он именовал себя "аристократическим куафером".
Тем не менее подобная деятельность не давала ему возможности прокормить семью, а ведь дети должны быть сыты. Поэтому во дворе лицом к переулку на его доме висела обычная вывеска обычной цирюльни, которая ничего общего не имела с солидным салоном, выходившим на главную улицу. Здесь субботними вечерами с семи до десяти он без передышки взимал по два пенса с работников окрестных ферм, стекавшихся к нему толпами. Так он и жил.
Марти, разумеется, вошла в салон со стороны улицы и молча вручила ему пакет.
- Спасибо, - сказал обрадованный парикмахер. - Я совсем было отчаялся после того, что услышал от тебя вчера вечером.
При упоминании о вчерашнем разговоре она отвернулась, чтобы скрыть стоявшие в глазах слезы.
- Ни слова о том, что я тебе сказал, - проговорил он шепотом, так как в салоне были посетители. - Впрочем, я вижу, что на тебя можно положиться.
Исполнив это мучительное обязательство, Марти безразлично зашагала по другим делам. Разделавшись с ними часам к четырем, она на обратном пути вновь оказалась на рыночной площади, где нельзя было не заметить Уинтерборна. Каждый год в эту пору осени он стоял на площади со своей яблонькой, которая высоко поднимала над толпой свои ветви и наводила людей на благую мысль о садах среди тесных зданий. Когда Марти в последний раз взглянула на Джайлса, он стоял в стороне и сжимал деревцо, как древко знамени, но сам смотрел в землю и не старался выставить свой товар напоказ. Его торговля как сидром, так и саженцами обычно шла не слишком успешно, ибо если он заговаривал с покупателем, он никогда не старался расхвалить свое добро, а это, разумеется, не служило к пользе дела.
