Уильям Теккерей - Ревекка и Ровена
В том, что этим джентльменом оказался Ательстан, я полагаю, не усумнится ни один читатель, знакомый с жизнью и с романами (а это ведь копии жизни, к тому же высоконравственные и поучительные). Брачная церемония была совершена кардиналом Пандульфо, а чтобы уж не оставалось никаких сомнений (ибо тело Айвенго не было доставлено домой, и его даже не видели после того, как Вамба убежал от него), его высокопреосвященство добыл от папы решение, которым первый брак аннулировался, так что Ровена со спокойной совестью стала миссис Ательстан. И не будем удивляться, что она была счастливее с тупым и вечно хмельным таном, чем с кротким и печальным Уилфридом. Разве женщины не отличаются склонностью к дуракам? Разве они не влюблялись в ослов, еще задолго до любви Титании к ткачу Основе? Ах, Мэри, если б ты не предпочла осла, разве вышла бы ты за Джека Брая, когда тебя любил Майкл Анджело? Ах, Фанни, если б ты не была истой женщиной, разве любила бы ты так преданно Тома Икоткинса. который тебя бьет и приходит из клуба пьяный? Да, Ровена в сто раз больше любила пьянчугу Ательстана, чем благородного Айвенго; так любила, что садилась к нему на колени в присутствии всех своих девушек и позволяла ему курить сигары даже в гостиной.
Вот эпитафия, которую она заказала отцу Дроно (гордившемуся своей латынью) для могильной плиты в память первого мужа:
Рыцарь Уилфрид здесь зарыт, за битвы премногие
он знаменит.
В краю, где живут француз и норманн, супостатам нанес
он немало ран,
В Берберии он побывал, турок нещадно бивал;
Буагильбер убит был им, узрел он град Иерусалим.
Вдова его горевала, утешенья не знала,
Пока не вышла за Ательстана, славного саксонского
тана.
{Перевод В. Рогова.}
А вот эти же строки, переведенные стихоплетом Вамбой:
Requiescat
{Да покоится (лат.).}
Здесь под могильной плитой
Вечный вкушает покой
Уилфрид, бесстрашный герой.
В гуще безжалостных сеч
Многих противников лечь
Вынудил рыцаря меч.
Средь палестинских долин
В жарких боях паладин
Метко разил сарацин.
В Иерусалиме он был,
Честь паче жизни ценил,
Буагильбера сразил.
Ныне под камнем седым
Рыцарь лежит недвижим.
Кто же сравняется с ним?
Еле от скорби жива,
Горько рыдала вдова
Где утешенья слова?
Лишь успокоясь душой,
Жребий узнала благой,
Став Ательстану женой.
{Перевод В. Рогова.}
Ательстан громко захохотал, услышав последнюю строку, а Ровена приказала высечь шута, и это было бы сделано, если б не вступился тот же Ательстан. А ему, сказала любящая супруга, она ни в чем не может отказать.
Глава IV. Айвенго Redivivus. {Воскресший (лат.).}
Я надеюсь, что, несмотря на описанные в предыдущей главе события, никто не поверил, будто наш друг Айвенго действительно убит. Если мы сочинили одну-две эпитафии и поставили памятник, это еще не значит, что его нет на свете! Тут как в Пантомиме: когда Клоун и Панталоне обряжают тело Арлекина и плачут над ним, мы можем быть уверены, что Арлекин через минуту воспрянет, сверкая блестками своего камзола, надает им обоим затрещин и пустится в пляс с Коломбиной, или весело выглянет из циферблата часов, или спрыгнет с третьего этажа. Так и сэр Уилфрид, Арлекин нашей рождественской повести; хоть он и проколот в нескольких местах и прикинулся мертвым, но наверняка воспрянет в нужный момент и покажется нам.
Подозрительные личности, обратившие в бегство Вамбу, вовсе не были грабителями и душегубами, как вообразил бедный шут; то был не кто иной, как отшельник, почтенный друг Айвенго, и один из его собратьев, которые вышли на поле битвы, чтобы поискать, кого из христианских воинов требуется причастить и подготовить к небесам, а кому могут понадобиться услуги лекарей. Оба они были на редкость искусными врачевателями и имели при себе те драгоценные эликсиры, которые столь часто встречаются в романах и столь чудесно возвращают людей к жизни. Кинувшись бежать, Вамба уронил безжизненную голову своего господина, которая покоилась у него на коленях, так что она довольно сильно стукнулась оземь, и если б шут не убегал с такой поспешностью, он услышал бы, как сэр Уилфрид издал глухой стон. Но хотя шут не услышал этого, зато услышали святые отцы; опознать отважного Уилфрида, вынуть огромный кинжал, все еще торчавший у него в спине, промыть рану чудодейственным эликсиром и влить несколько капель его в рот раненому - все это было для добрых отшельников делом одной минуты. Оказав ему первую помощь, добрые люди осторожно подняли рыцаря, один - за ноги, другой - за голову, и унесли в свою келью, вырубленную в ближайшей скале.
Что касается графа Шалю и остальных жертв битвы, то отшельники были слишком заняты возней с Айвенго, чтобы подумать о них, и, очевидно, не потратили на них ни капли своего эликсира; так что если они на самом деле мертвы, то их хладные трупы по сей день лежат на крепостной стене; а если нет - то сейчас, когда занавес перед ними опустился, они могут встать, отряхнуться и выпить за кулисами по кружке портера или снять театральные костюмы и идти домой ужинать. Это уж, милые читатели, вы решайте, как вам будет угодно. Если вы хотите убить действующих лиц по-всамделишному пожалуйста, пусть себе будут мертвы, и точка, но, entre nous {Между нами (франц.).}, мне кажется, что они такие же мертвецы, как мы с вами; а иногда мне сдается, что во всей этой истории вообще нет ни слова правды.
Итак, Айвенго был унесен в келью отшельников, и там святые отцы принялись врачевать его раны, которые были столь тяжелы и опасны, что лечение длилось весьма долго. Придя наконец в себя, он спросил, сколько времени он пролежал, и представьте себе его удивление, когда он услышал, что находился между жизнью и смертью целых шесть лет! Сперва он решил, что святые отцы просто шутят, но в их профессии подобное легкомыслие не полагалось; к тому же он и не мог выздороветь быстрее; ведь если бы он появился на сцене раньше, это помешало бы ходу нашей повести. То, что он пролежал столько времени, лишний раз доказывает, что монахи сделали для него очень много, а негодяй Роджер де Вспинунож действительно едва не прикончил его своим кинжалом. И все это время монахи ходили за ним, даже не помышляя о том, чтобы представить счет. Я знаю и в нашем городе некоего доброго доктора, который иногда поступает так же, но, назвав его фамилию, я оказал бы ему плохую услугу.
Когда Айвенго был признан здоровым, он подстриг бороду, которая отросла у него ниже колен, попросил подать ему доспехи, прежде сидевшие как влитые на его стройном теле, и надел их; теперь они висели на нем, словно на вешалке, так что даже добрые монахи рассмеялись его нелепому виду. Разумеется, в таком наряде ему никуда нельзя было показаться; поэтому монахи дали ему. старую рясу, в которую он переоделся; тепло простясь со своими друзьями, он отправился на родину. По дороге он узнал о гибели Ричарда, о воцарении Иоанна, о том, как был отравлен принц Артур, и о других важных событиях, записанных в Катехизисе Пиннока и на Страницах Истории.
Впрочем, все это интересовало его куда меньше, чем собственные его дела; представляю себе, как подкашивались у него ноги, как дрожал в его руке страннический посох, когда он наконец, после многих опасностей, завидел отчий замок Ротервуд и увидел дым из труб, тени дубов на траве в час заката и грачей, роившихся над деревьями. Затем он услышал гонг, возвещавший ужин; дорогу он помнил отлично; и вот он вступил в знакомую залу, бормоча "Benedicite" {"Благослови" (лат.) - название молитвы перед едою.} и занял место за столом.
На мгновенье могло показаться, что седой пилигрим задрожал и его исхудалые щеки покрылись смертельной бледностью; но он быстро овладел собой и скрыл побледневшее лицо под капюшоном.
На коленях у Ательстана играл маленький мальчик;
Ровена, улыбаясь и нежно гладя бычий лоб саксонского тана, налила ему из золотого кувшина большую чару вина с пряностями. Он разом осушил целую кварту напитка и, оборотясь к монаху, спросил:
- Итак, святой отче, тебе довелось видеть, как славный король Ричард пал при Шалю от стрелы негодяя-лучника?
- Да, ваша милость. Братья моего ордена находились при короле в его последние минуты. Кончина его была истинно христианской.
- А как с лучника драли кожу, ты тоже видел? То-то, должно быть, была потеха! - спросил Ательстан, хохоча собственной шутке. - Вот уж, верно, орал!
- Ах, милый, не надо! - нежно упрекнула Ровена, приложив к губам белый пальчик.
- Вот бы и мне поглядеть! - воскликнул ее сын.
- Ну что у меня за Седрик! Увидишь, увидишь, мой умник! А скажи-ка, монах, но встречал ли ты там моего родича, бедного сэра Уилфрида Айвенго? Говорят, что он храбро бился при Шалю?
- Милый супруг, - снова вмешалась Ровена, - не будем о нем говорить.
- Это почему же? Потому, что ты с ним когда-то любилась? Втюрилась в его бледную физиономию, а на меня тогда и не смотрела.
