Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры
- А ваша милость куда?..
Мигель тряхнул головой.
- Пойду искать путь к ней.
- Останьтесь со мной! - просит слуга. - Подождите меня! Через два-три дня я встану на ноги и пойду с вами, куда пожелаете! Не оставлю же я вас одного в этих Драконьих скалах!
Но Мигель не слышит. Он вышел на дорогу к горам, по которой недавно приехал сюда, и бросился бегом.
* * *
Забравшись в самую сердцевину скал, Мигель почувствовал дурноту от одиночества.
О, одиночество тяжелее дерева креста, тягостнее предсмертного обморока, бесплоднее отчаяния, глубже недвижной пустыни. О, день без света, наполненный безмерной тоской. Иду во тьме твоей, иду в тумане, который дышит морозом, - иду, ищу путь к ней.
Знаю, путь - один. Другого не остается. Не могу без тебя, Хиролама. Не могу жить без тебя. Иду к тебе.
В южном уголке неба блеснула звезда.
И тогда бросился в пропасть Мигель.
Но бог не желал его смерти. Самоубийца упал в кусты на дне пропасти и потерял сознание.
Когда взошел день, искристый, как желтое боабдильское вино, поблизости послышались человеческие голоса.
Несколько монахов, с четками за поясом, искали в урочище целебные травы.
Они нашли Мигеля. Уложили на росистую траву, привели в сознание, ласково заговорили с ним:
- Вы упали со скалы, сеньор.
- Нет, - упрямо возразил он. - Я бросился со скалы.
Монахи отодвинулись, переглянулись растерянно. Старший из них сказал:
- Сделаем носилки и отнесем его к нам.
- Куда это к вам? - с трудом выговорил Мигель.
- В наш монастырь, сеньор.
- Нет! Никогда не ступлю на землю монастыря! Не желаю иметь ничего общего с божьими обителями... Оставьте меня умереть здесь!
Но пока монахи ладили носилки, он заснул от изнеможения.
Так, сам не зная о том, очутился Мигель в монастыре босых кармелитов недалеко от городка Монтехаке.
В тот же день из ворот дворца Мигеля в Севилье вышла похоронная процессия, провожая Хироламу к месту вечного упокоения. А Мигель спит в монастырской келье, далеко от Хироламы, не сознает, что сейчас он должен бы идти за гробом, показывая народу слезы свои, не знает, что толпы людей суровее, чем за семь других грехов, осуждают его за то, что он не провожает жену в последний путь.
Проснувшись, он увидел над головой выбеленный потолок, а на стене, напротив зарешеченного окна Распятого.
Опять он! Вездесущий противник!
Если б только можно было ускользнуть от его преследования! Покинуть эту землю, что горше полыни уйти к теням, где нет ни жизни, ни смерти, где нет сознания, а есть лишь тишина вечной немоты... Но нет такого убежища! Есть вечная жизнь или вечное проклятие...
Он уснул опять, а проснулся уже на топчане в монастырском саду. Рядом сидел монах.
Теплый день, клонящийся к вечеру, насыщен терпкими ароматами и трепетом голубиного полета. Белые птицы снежными хлопьями опускаются на красную черепицу крыши, и воркование их - песня мира и покоя.
Из водоема по деревянному желобу вытекает струйка воды и, падая на камни, поет и сверкает. Пчелы садятся на цветы, мирно гудят шмели.
Монахи работают в саду.
Какой контраст этой мирной, прекрасной картине являет развороченная душа несчастного человека!
- Наконец-то ты проснулся, сыне, - ласково заговорил монах, перебиравший зерна кукурузы, отделяя лучшие.
Поток злобы и враждебности хлынул из глаз Мигеля. Он хотел приподняться, но монах удержал его.
- Что я, в тюрьме?!
- Ты в монастыре бедных братьев, сеньор. Я брат Бенедикт, слуга божий и твой.
- Я не хочу оставаться тут. Отпустите меня!
- Не вставай, сыне. Отец настоятель сказал, что тебе нельзя утомляться. Он сказал, ты болен. Ты должен слушаться.
- Должен? - вскинулся Мигель. - Кто смеет приказывать мне? Я господин сотен тысяч подданных, я...
- Мне неведомо, кто ты, сыне, - мягко перебил его Бенедикт. - И ты тоже не думай об этом, если это тебя беспокоит, Важно одно - чтобы ты поправился.
- Я граф Мигель де Маньяра.
- Красивое у тебя имя, сыне, - спокойно отозвался монах. - Прежде чем стать братом Бенедиктом, я звался Франсиско Саруа. Откуда ты, сеньор?
- Ты ничего обо мне не знаешь? Ничего никогда не слыхал обо мне?
- Нет, сыне, - простодушно ответил монах. - У нас здесь нет иной заботы, кроме как о боге и о работе. Смотри, какая славная уродилась кукуруза. Теперь надо отобрать лучшие зерна на семена. Взвесь-ка в руке. Отличная, правда?
Мигель невольно подчинился, но тут же отдернул руку и нахмурился.
- С оливами вот хуже дело, - продолжал брат Бенедикт. - Суховаты. Зато виноград налился чудесно. Сколь сходны меж собою разные стороны света! тихо засмеялся он. - В Египте я перебирал рис, здесь - кукурузу, а между тем это все я же, один и тот же человек, только зерно разное...
Оба умолкли: вечерний звон всколыхнул тишину.
Звон этот разбередил боль Мигеля, напомнив о Хироламе.
Бенедикт опустился на колени и набожно прочитал "Анхелус"*.
______________
* Вечерняя молитва у католиков.
Вечером Мигель сел с монахами за дубовый стол, и ему уделили лучший кусок сыра с хлебом и добрую крынку молока.
Когда он улегся на покой, из часовни донесся до него хор монахов: "Te Deum laudamus"*.
______________
* Тебя, боже, хвалим (лат.).
- Ненавижу тебя! - цедит сквозь зубы Мигель с тихой, непримиримой ненавистью. - Ненавижу смертельно. Ненавижу за то, что ты долгие годы отказывал мне в человеческом счастье. Ненавижу за то, что, дав однажды познать его, сейчас же отнял и нанес мне такой удар, от которого и умереть нельзя, и жить невозможно...
Затих монастырь.
Тишина обдает Мигеля холодом, терзают стоны долгих секунд в темноте. Ни жить, ни умереть...
Сон так и не пришел к нему, и вот занялся новый мучительный день.
Мигель бродит по монастырю, съеживается перед крестами, отводит взоры от всех символов бога, скользит по саду, лишний, бесполезный среди трудящихся монахов - тень с черной сердцевиной, полуживой среди живых, полумертвец у могил. Как противоположность тихому и скромному счастью монахов остро ощутил Мигель отчаянный разлад в душе своей. Смотри - мирно, как овцы на пастбище, живут здесь служители бога, покоряясь ему. Ах, как завидую я им за то, что их лица так спокойны, ибо моя кровь горит еще всем тем же жгучим пламенем...
Так, наверное, выглядит рай. Там царит мир и покой, и души праведников и взятых на милость в сладостном умиротворении приближены к лику бога. Твоя душа, Хиролама, среди них. Тебе, без сомнения, суждена была вечная жизнь. Если пойти за тобой - не найду тебя. Не встречусь с тобой. Потому что мой удел - отверженье.
Живой, я ближе к тебе, чем если бы умер. Не хочу больше умереть. Хочу жить воспоминанием о тебе. Пойду туда, где погребено твое тело, чтоб быть вблизи от тебя.
Настоятель ласково выслушал желание Мигеля вернуться в Севилью. Приказал запрячь повозку, и Бенедикт проводил его до города.
У Хересских ворот он простился, отказавшись от гостеприимства Мигеля.
- Спасибо, сыне, дай бог покоя тебе.
* * *
Давно я не видел тебя, город, и возвращаюсь, сокрушенный. Тяжек мне здесь каждый шаг. Что ни ступенька в моем доме, то болезненный укол. Как холодно мне в пустых комнатах. Как отчаянно я одинок...
А, зеркало! Лицо заросшее, осунувшееся. Это я. Но в глубине твоей, зеркало, я вижу отблеск ее очей. В нем сохранилось отражение ее губ, время забыло его в тебе...
Эти места, напоминая о ней, будут пробуждать во мне боль и сладость.
Пускай! Все-таки в ароматах твоих, город, я ощущаю ее дыхание, в движениях твоей жизни нахожу ее движения, в твоих звуках слышу ее голос.
Никогда больше я не уйду отсюда. Она здесь, здесь должен быть и я.
Мигель заперся, не принимая никого.
Общественное мнение Севильи расколото, как бывало всегда.
Одни забыли о своей ненависти и, узнав об отчаянии Мигеля, жалеют его. Другие подозревают его в притворстве и радуются его страданиям. Третьи же, сомневающиеся, качают головой, предвещая, что близок день, когда в Мигеля снова вселится дьявол и вернет его к греховной жизни.
Женщины охотятся за ним, надеясь привлечь его. Мужчины соблазняют приключениями.
Однажды вечером старая компания Мигеля ворвалась в его дом с гитарами, с развеселой песней.
Он вышел им навстречу.
Они разом стихли, в ужасе смотрят в ледяное, окаменевшее лицо, в глаза, неподвижно глядящие сквозь них вдаль.
Попятившись, они удалились.
- Как изменился! Это не он...
- Он больше похож на мертвеца, чем на живого.
- Глаза его жгут и леденят одновременно.
- Уж не помешался ли?..
- Как я живу, спрашиваешь? - Мигель обнимает Мурильо. - Лучше спроси почему я еще жив. Каким чудом еще существую...
Мурильо прослезился, оплакивая его тоску.
- Я все время ощущаю ее присутствие, и это удерживает меня при жизни. Что будет, когда выветрятся последние остатки ее аромата, рассеется последняя волна ее тепла из платьев, когда опустеет глубина зеркала и исчезнет отблеск ее лица в нем - что будет тогда, не знаю.
