Джуд Морган - Тень скорби
— Моя вера тысячу раз непоколебима, — заявляет месье Хегер, хотя его подбородок подскакивает вверх, а зубы сильнее сжимают сигару.
— В общем, это что-то вроде лицемерия…
— Ха! — Растянувшиеся в улыбке губы, нахмуренные брови, причмокивание.
— Я не знаю, как иначе это выразить. Грядет Великий пост, когда вам всем придется терпеть лишения, а вы устраиваете пиршество, во время которого предаетесь всяческим утехам. Но ведь весь этот маскарад и обжорство не что иное, как признание, что Великий пост не имеет смысла. Если собираетесь смирять плоть и считаете, что это хорошо, делайте это последовательно. А не потому, что так написано в каком-то бессмысленном календаре.
— Значит, мадемуазель Бронте, вы полагаете, что за пределами вашей личной совести нет никаких нравственных или духовных авторитетов?
— Да. И это, на мой взгляд, является определением протестанта. Простите, месье Хегер, мы опять вернулись к старым баррикадам.
— Нет, нет, нет, я просто-таки очарован. Во мне все решительно восстает против ваших слов. Но когда их говорите вы, я должен уделить им внимание. Должен бросить оружие, отстегнуть нагрудник доспехов и пойти им навстречу с раскрытой грудью.
— Фи, месье, если бы вы использовали эти фигуры в сочинении, мне пришлось бы, на ваш собственный манер, свирепо нацарапать на полях: «Притянутый за уши образ, избавьтесь от него».
— Я действительно настолько суров? — Он качает головой и грустно улыбается. — Не отвечайте. Но карнавал, знаете ли, эти маски… разве это не чудесный выход эмоциям, хотя бы время от времени? Быть в маске, быть другим, быть — на украденный, но дозволенный миг — не самим собой?
Шарлотта устремляет взгляд вдоль резко очерченного желоба улицы, ведущей к пансиону Хегер.
— С какой стати вам может захотеться побыть не самим собой, месье Хегер?
— Вы ошибочно принимаете общее утверждение за частное.
Он шагает вперед, оставляя за собой дым сигары.
— Нет, постойте, думаю, это звучит чудесно, но ведь потом все равно придется возвращаться к своему настоящему «я».
А на самом деле она думает: «Как чудовищна нижняя часть лица, закрытого маской. Сверху все стилизовано и гладко вылеплено, а внизу видны подбородки, трясущиеся на шарнирных челюстях. И эта влажная сморщенная жадность красных ртов».
— Разве? — Он обращает к Шарлотте взгляд почти чистой любознательности, как будто никогда не знал ничего подобного. — Но что это? Разве у нас не много этих «я»?
— И у вас в том числе, месье Хегер?
Он слегка краснеет.
— О, мы еще сделаем из вас католичку. Вы уже ищете исповеди.
Шарлотта вырывает взгляд из тисков его глаз, чувствуя на собственном лице жар прилипшей маски.
— Луиза в последнее время такая беспокойная. Думаешь, ей нездоровится?
— Она немного переутомляется, стараясь ни в чем не отставать от Мари. Кроме того, — мадам Хегер наблюдает, как муж дергает себя за галстук, — она говорила, что почти не видит папу.
— Обезьянка. Она видит меня после обеда. По другим случаям. — Он отчаивается в борьбе с галстуком, идет к камину и раздраженно ворошит угли. — Быть может, нужно уделять немного больше времени. Как думаешь?
— Что ж, я действительно считаю, что ты слишком изводишь себя работой.
Он окидывает жену быстрым подозрительным взглядом.
— Я всегда был таким, Клара. Ничего не изменилось.
— Знаю. Думаю, даже малыши понимают. Но, видишь ли, мы все хотим получать долю твоего внимания. — Она подходит к мужу и развязывает галстук. — Я тоже. Я не хочу наблюдать, как ты себя изнуряешь. Выжимаешь до последней капли. Оставляй и мне чуть-чуть — чуть-чуть сока в лимоне.
Он смеется, выражение его лица смягчается.
— Могла бы выбрать фрукт и послаще.
— О, нет. — Она целует его. Его ладони скользят вверх. Мадам Хегер посасывает и покусывает его нижнюю губу, как умеет только она. — О, нет, не могла.
Время месье Хегера, который так много работает, очень ограничено, поэтому придется прекратить уроки английского. Он уверен, что мадемуазель Бронте поймет.
— Да. — Шарлотта, находясь в классной комнате, смотрит на своих учениц ничего не видящим взглядом. Возня и щебетание, туманность, похожая на стайку птиц. — Да, да, Габриель, что такое?
Вздох и недовольная гримаса. Мадемуазель Бронте в последнее время такая раздражительная.
— Это предложение. Я не понимаю.
— Конечно, понимаете.
Нет, она не понимает. Увы, не понимает.
— Ничего, Константин. Обыкновенная глупость. Мадемуазель Бланш опять ведет себя нелепо, и я сказала ей об этом.
— Уверен, ты ничего такого не делала, ты слишком мягкосердечна. На что она жаловалась?
— Ах… это по поводу мадемуазель Бронте. Она говорит, будто мы покровительствуем ей, относимся к ней иначе, чем к остальным учителям, и тому подобную чушь. Нет, я действительно сказала ей, что это глупости, потому что мне неприятно слышать, когда мадемуазель Бронте так обижают. Разве это правда, что мы как-то особенно ее выделяем? И даже если бы это было так, надеюсь, мы бы честно в этом признались.
— Совершенно верно. Конечно, нельзя позволять, чтобы мадемуазель Бронте считала, будто к ней относятся иначе, потому что это, безусловно, было бы несправедливо.
— Возможно. Да, пожалуй, так. Но с другой стороны, она, в конце концов, далеко от дома, поэтому, вероятно, мы и в самом деле ее немного балуем. Не знаю. — Мадам Хегер садится, поглаживает маленькую округлость своего живота. — Должна признаться, что меня выматывает, когда мадемуазель Бланш плачет.
— Месье… — Шарлотта подходит к нему на Allée Défendue. Он хмурится, поворачивается, неохотно обрывая мысль. — Месье, полагаю, я должна благодарить вас за подаренную книгу.
— Хм? Ах, это. Почему, где вы ее нашли?
— В своем столе. Вместе с предательским запахом сигар. Вы никогда не сможете совершить убийство и успешно скрыть следы преступления, месье.
Он смеется.
— Ах, моя дорогая мадемуазель Бронте, как я уже говорил, у вас чересчур богатое воображение.
Она рада видеть, что месье Хегер смеется — в последнее время он такой отстраненный, — но крепко держится за холодную мысль: «Вы никогда не говорили мне этого раньше».
— А что это за разговоры про вас с мадемуазель Бланш? Это правда, что вы не разговариваете с несчастной?
— Мы… живем отдельными друг от друга жизнями, месье.
— А потому никогда не начнете понимать друг друга лучше. Ну же, я прошу вас сделать усилие. Вы ведь довольно хорошо ладите с остальными учителями, не так ли?
Шарлотта смотрит на него.
— Наверное. Меня это не слишком беспокоит, месье.
— Полно, вспомните Теренция[88]: ничто человеческое мне не чуждо.
— Но мы говорим о мадемуазель Бланш.
Нетерпение, а может, еще больше нетерпения, сквозит в его мимолетной улыбке.
— Знаете, вам следовало бы теснее с ними общаться. Мне не нравится видеть вас такой уединенной.
— Если таково ваше желание, месье.
— Да, таково мое желание. — Нахмуренный лоб почти сводит на нет улыбку. — Но не более. Это не приказ, ради всего святого. Мы больше не состоим в отношениях учителя и ученика.
«Нет. А в каких мы отношениях? — думает Шарлотта. — Я не понимаю».
— Вы допоздна засиживаетесь за уроками, мадемуазель Бронте, — говорит мадам Хегер, входя в столовую неслышно, как кошка. Шарлотта надвигает пресс-папье на лист бумаги, хотя мадам Хегер очень слаба в английском.
— Не за уроками, мадам. Над письмом.
— Вашему чудесному отцу? В таком случае передавайте ему наилучшие пожелания, мои и месье Хегера. Нам тревожно слышать о проблеме со зрением, которая у него возникла.
— Нет, я пишу брату.
— Ах, тому, который работает гувернером. Надеюсь, он преуспевает на этой должности, мадемуазель Бронте?
Шарлотта никогда раньше не замечала, что у мадам Хегер есть привычка стоять к человеку немного ближе, чем надо: тихое дыхание и мягкая припухлость груди; такое впечатление, что она вот-вот тебя обнимет.
— Из того, что сообщает мне моя сестра Энн, его высоко ценят наниматели и он очень счастлив. Лично от него я этого не слышала — он не балует меня частыми письмами.
— Меня не удивляет успех вашего брата, если позволите сказать. Я собственными глазами видела достижения двух его сестер и не могу сомневаться, что он разделяет семейный интеллект. Когда вы откроете свою школу в Англии — что, конечно же, должно произойти совсем скоро, — он, возможно, присоединится к вам в этом начинании. Принято ли в английских школах для девочек, чтобы некоторые уроки давал преподаватель-мужчина?
— Подобные случаи известны, но не распространены.
