Джуд Морган - Тень скорби
Обзор книги Джуд Морган - Тень скорби
Джуд Морган
Тень скорби
Предисловие
Феномен семьи Бронте вызывает удивление и восхищение вот уже много лет. Действительно, это уникальный для мировой литературы случай, когда произведения родных сестер не уступают друг другу по силе и яркости. Что послужило вдохновением для Эмили, Энн и Шарлотты? Как родились сюжеты «Грозового перевала», «Агнес Грей» и «Джен Эйр»? Такими вопросами задается каждый, кто читал эти книги. Ответы на них, конечно же, нужно искать в биографии писательниц.
О жизненном и творческом пути сестер Бронте написано множество книг, статей и монографий. Но книга, которую вы держите в руках, — это художественное осмысление биографии сестер Бронте. Под пером талантливого писателя Джуда Моргана сухие факты биографии Шарлотты, Эмили и Энн Бронте оживают, превращаясь в глубокий эмоциональный рассказ о дороге к мечте. С поразительной силой автор воссоздает атмосферу, царившую в их доме. Достоверность книги поражает. От страницы к странице, идя дорогой Бронте, восхищаешься их силой и упорством. Казалось, дочерям бедного священника нечего ждать от судьбы. У отца не хватало денег для приличного приданого, а значит, они обречены были оставаться старыми девами, гувернантками в доме богатых господ. Но к счастью для поколений читателей, их судьба сложилась иначе.
«Тень скорби» — прекрасный подарок всем ценителям творчества сестер Бронте. Автор не опровергает и не подтверждает легенды, связанные с писательницами. Он оставляет читателю возможность самому определить, могли ли произойти такие события или они плод фантазий и домыслов.
Джуд Морган, опираясь лишь на сухие факты биографий, создает восхитительную историю жизни семьи Бронте, не переходя при этом границу достоверности и правдоподобности.
«Тень скорби» напоминает, что за громкими словами «классик английской литературы» скрывается живой человек. И это несомненная заслуга Джуда Моргана. Он не пародирует манеру письма викторианской Англии, но пишет так, что герои и места оживают — картина быта и нравов XIX века воссоздана очень ярко и осязаемо.
Именно поэтому «Тень скорби» удостоилась лестных отзывов от авторитетных изданий. Например, газета «Гардиан» назвала этот роман «потрясающе доскональным исследованием». А журнал «Мари Клер» разместил на своих страницах такую рецензию: «Морган глубоко открывает нам души этих удивительных женщин, заставляя восторгаться смелостью, с которой они бросали вызов условностям».
Героини этой книги действительно вызывают восхищение, в них нет приторности и вычурности. Они не идеальны, это девушки, которых общество того времени наставляло: «Женщина должна писать о милых вещах, равно как и сама должна быть милой». Конечно, женщине XIX века лучше было вообще не писать. Именно поэтому сестры Бронте вынуждены были, как и Жорж Санд, скрывать свои имена под мужскими псевдонимами. Их жизненный путь не был долгим, но оставленное литературное наследие поистине трудно переоценить.
Перевернув последнюю страницу книги «Тень скорби», хочется взять в руки «Джен Эйр». Ведь теперь события, описанные там, воспринимаются совсем иначе. Шарлотта Бронте из безликого классика превращается в человека — женщину, достойную преклонения.
Все персонажи в книге вымышленные, и любое сходство с реальными людьми, живыми или умершими, абсолютно случайно.
Посвящается Энн, с благодарностью
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Спасение
— О, мои дети! О Господи, бедные мои дети! — часто вскрикивает женщина в комнате наверху в безумстве боли и крайней степени страдания. Обрывки слов, сожаления и даже — ее муж, возносящий на коленях молитвы, вздрагивает, заслышав их, — жестокие проклятия. Но этот возглас, звучащий снова и снова, перерастает в вопль, совсем как грубый, неповоротливый ветер, что ворчит и бродит вокруг дома, а потом вдруг бросается на штурм пронзительным, мощным порывом.
— О, мои дети! Что станет с моими детьми?
И это его бой, его величайший бой, думает аскетически красивый, сухопарый мужчина в черной одежде священнослужителя, который стал тем, кем он сейчас является, благодаря неустанной закалке воли и преодолению себя. Теперь он должен сражаться с дьяволом. Ибо ничто иное, даже исступление смертельного недуга, не могло заставить его нежную, терпеливую жену произносить такие слова. Дьявол ловит момент, когда решается судьба души, и входит в нее.
(Входит в нее… Нужно отринуть темную волну чувства, похожего на ревность, что накатила при мысли об этом. Властвование над ее душой — вот что на кону.)
Временами боль настолько сильна, что несчастную скручивает в страшные узлы: подбородок врезается в ложбинку между грудей, ступни, словно когтистые лапы, дерут стену за кроватью. Тогда он хватает ее, обнимает, произносит слова утешения, умоляет о спокойствии, просит отдать боль Господу. Но этой ночью — последней, она наверняка станет последней, — когда он прижимает ее к подушкам и вдыхает такой знакомый запах ее дыхания, мечущийся взгляд жены находит его глаза и захлопывается. Она разражается хохотом. Безумным, дьявольским.
— Ах, Патрик, ты ищешь свободы моего ложа сейчас — даже сейчас?
Он отскакивает от жены, отпуская ее исхудавшие плечи. Но потом вспоминает о дьяволе и снова прижимает ее к подушкам; он пытается не обращать внимания, как пламя свечи играет с их тенями на стене, изображая знакомое сгорбленное соитие.
— О, дорогая, ты должна молиться, — увещевает он. — О, великий Господь на небесах, сатана с нами, в этой комнате. Я узнаю его голос — я слышу, как он говорит твоими несчастными измученными губами…
— Но что, если… — Она замолкает, и Патрик видит, как ее поддевает огромное копье боли; и даже насаженная на этот непотребный кол, она хватает ртом воздух, давится, но продолжает: — Что, если это говорю я? Что тогда?
— Тише, милая. Борись с этим, не поддавайся. Я боюсь за твою душу…
— Плевать я хотела на свою душу!
Охрипшим голосом она швыряет ему в лицо это богохульство согласных. А он настолько ошарашен — нет, он просто устал, это наверняка усталость от бесконечных ночей у постели умирающей, — что может только отшатнуться к стулу и закрыть лицо руками.
Наконец он говорит:
— Вспомни, милая. Вспомни, какой ты была. Ты всегда ходила перед Богом.
Она отворачивается от него, вдавливая голову в подушку.
— Ты ничего об этом не знаешь.
Он силится перепрыгнуть через ужасную пропасть, разверзающуюся между ними.
— Любимая, я понимаю — тебе не дают покоя мирские заботы. Однако настало время забыть о них. Ты не можешь предстать перед Создателем, по-прежнему цепляясь за какие-то бренные вещи, ты должна…
— Они не вещи.
О, как жестоко она с ним сражается или, точнее, как жестоко сражается с ним дьявол! Однако он знает ответ, хотя сомневается, поймет ли она: они тоже мирские сущности. Конечно, он любит их, как и положено отцу, но эти маленькие жизни, как и все жизни, даны нам лишь на время. Мы должны быть готовыми вернуть их в любой момент. Почему она не хочет этого понять? Почему не пытается вырваться из пучины слепоты?
Пучина… Она все время вспоминает о море — о своем море, о крае, где она родилась, таком далеком от этих северных вересковых пустошей. Когда они встречались, а потом еще в первое время после свадьбы она рассказывала ему о своей юности в Пензансе, маленьком оживленном порту, уютной гавани на скалистом побережье Корнуолла. Великолепный, сверкающий на солнце залив, проплывающие косяки сардин, чудесным образом собирающие в себя миллионы рыб, магазин ее отца, пропахший чаем и перцем. Трудно сейчас вспомнить, когда она перестала упоминать об этом. (Он — занятой человек, его огромный приход разбросан по обширной территории, и потому ему приходится строго распределять свое внимание.) Быть может, это действительно произошло, когда они переехали сюда… Его старый приход в Торнтоне, где родились дети, в целом был более мягким и оживленным краем, но тут лучше условия жизни и здание пастората больше. Ему здесь понравилось с самого начала. Холодная прочность, каменная лестница — слава Небесам, не легковоспламеняющаяся древесина, потому что он жутко боится пожара, — и просторный кабинет. Он всегда проводил в своем кабинете значительную часть времени, отгородившись от шумной непредсказуемости шестерых маленьких детей. Ему это необходимо; и он уверен, что жена всегда понимала его. Она в высшей степени послушна долгу.
Он знает, что здешние места в чем-то угнетали ее: мрачные баррикады вересковых пустошей, переполненное церковное кладбище, заглядывающее своими могилами в каждое окно. Но со временем, конечно, на такие вещи перестаешь обращать внимание. Одним из важных уроков, которые, по его мнению, он помог усвоить жене, является то, что все жилища, по большому счету, одинаковы. Научись самодостаточности, и с ней, как с палаткой, можно отправляться в любые края.
