Мор Йокаи - Венгерский набоб
Опять он вышел к Майерше спросить, сказала она дочери, что он женится на ней.
- О да, и видно было, что она рада очень.
Это его немного успокоило, и, вернувшись в гостиную, стая он развлекать мосье Гриффара.
Уже чай подали и графиня Х. спела "Casta diva" ["Невинная богиня" (итал.) - ария из оперы Винченцо Беллини (1801-1835) "Норма"], когда к Абеллино протиснулся его лакей.
- Барышня Майер только что из кареты вышла, я видел, - шепнул он ему на ухо.
Абеллино сунул ему несколько золотых, - все, что нащупал в кармане, и воспрянул немного духом. Встал, посмотрелся в зеркало. Внешности он был привлекательной, надо отдать ему должное. Завит безукоризненно, усы и борода самые живописные, лицо чистое, шейная косынка восхитительна и жилет великолепен.
"Quanta species" ["Какие мы важные" (лат.); так говорит у Федра лиса, насмехаясь над неживой, неодушевленной трагической маской], - сказала бы про него Эзопова лиса.
Вошел камердинер доложить о гостях (Абеллино его в зеркало увидел) и возгласил по-французски с салонной торжественностью:
- Madame Fanny de Karpathy, nee de Mayer! [Госпожа Фанни де Карпати, урожденная де Майер! (франц.)]
"Тьфу ты, - подумал Абеллино, - девица-то всерьез моим именем пользуется. Ну да пусть, коли ей так нравится. Вреда от этого не будет".
- Ах, брак? - воскликнул г-н Гриффар. - Вы браком сочетались?
- Морганатическим, - отшутился Абеллино.
Часть гостей с любопытством устремилась навстречу новоприбывшим, хозяин (г-н Кечкереи) подошел к дверям, камердинер их распахнул, и на пороге явилась молодая дама в сопровождении мужчины. Удивленье на миг сковало все языки. Красота ли ее лишила всех дара речи? А дама поистине была красива. Простое, но дорогое кружевное платье мягкими складками облекало изящную ее фигуру, по моде тех времен чуть приоткрывая полные ножки для восхищенных взглядов; воздушного брюссельского кружева косынка обвивала пышные волосы, которые длинными локонами по-английски ниспадали с двух сторон на беломраморные плечи и дивной красоты грудь. А это нежно-розовое личико, этот величественный взор; эти жгучие черные очи, полные чувства, страсти, в противоположность детским еще губкам, которые выдавали спящую сном невинности душу, - но так в свой черед гармонировали с нежными ямочками на щеках и подбородке, едва она улыбнется! Ямочки эти с ума могли свести.
А она улыбалась, подходя к г-ну Кечкереи, который не знал, что и сказать.
Фанни поклонилась.
- Сударь, я с радостью приняла любезное ваше приглашение пожаловать к вам с семейством; _вот муж мой, господин Янош Карпати_! - указывая на вошедшего с ней, промолвила она.
Кечкереи не мог ничего придумать, кроме того, что безмерно рад, в явном замешательстве ища между тем глазами Абеллино.
Но тот в соляной столп там, у своего зеркала, обратился, как Лотова жена.
А Янош Карпати - веселый, сияющий, блистательный - все жал хозяину дома руку, словно старому знакомцу.
- Пожелайте мне счастья, уважаемый друг! - беря под руку свою супругу, сказал он. - Нынче приобрел я сокровище неземное, и нет никого меня блаженней. Теперь и рая мне не нужно, я и на этом свете, как в раю!
И, смеясь, лучась радостью, присоединился к остальному обществу, представляя всем и каждому свою жену, осыпаемый поздравлениями в ответ.
И на все это вынужден был смотреть Абеллино.
Смотреть и думать: девушка, которую он столь упорно преследовал своей любовью, отдала руку его дяде и для него теперь навек недосягаема.
Если б на небо ее забрели или в пекло самое, в замке держали на отвесной скале или ангелы мести охраняли с подъятыми огненными мечами, и то не была бы она столь недоступна, как огражденная магическим этим именем: "Супруга Яноша Карпати".
С супругой Яноша Карпати отношений никаких не завяжешь.
Все взоры, устав любоваться прекрасной новобрачной, обратились на Абеллино. И во всех читались ирония, откровенная насмешка.
Денди, вместо собственной свадьбы угодивший на чужую!
Посрамленный фанфарон, чью дульцинею похитил его собственный дядюшка!
Абеллино почти облегчение доставило увидеть еще одного человека, ошеломленного происшедшим: мосье Гриффара. Но и тут он себе не изменил, осведомясь у него в обычной своей глумливой манере, будто все это только банкира и волновало:
- Qu'en dites vous, Monsieur Griffard? [Что вы на это скажете, мосье Гриффар? (франц.)]
- C'est bien fatale! [Весьма фатально! (франц.)]
- Mon cher Абеллино, - раздался вдруг возле фальцет Фенимора. - Похоже, что это вы задолжали мне тысячу золотых. Ха-ха-ха!
Абеллино обернулся в ярости и оказался лицом к лицу с дядей, который как раз к нему направлялся с супругой.
- Дорогая, это мой драгоценный племянник, Бела Карпати, - с самой доброжелательной улыбкой отрекомендовал он их друг другу. - Дорогой племянник, поручаю мою жену _родственным твоим заботам_.
Вот он, сладчайший миг, который предвкушался им заранее; миг утонченной мести, зародившейся в сердце преследуемой девушки и воспламенившей взоры незлобивых существ, коим Фанни о ней поведала.
Охотник в яме! В вырытой им самим западне. Перехитренный, презираемый, наказанный.
Поджав губы, Абеллино сдержанно поклонился, белый, как мел.
Янош Карпати двинулся дальше - познакомиться с самим мосье Гриффаром, который выразил живейшую радость по поводу того, что видит его в столь добром здравии.
Абеллино же, едва они отвернулись, заложил большие пальцы за края жилета и как ни в чем не бывало непринужденной поступью прошествовал с высоко поднятой головой через всю гостиную, что-то напевая и, казалось, ни шепота, ни смешков не замечая вокруг себя.
Он спешил в ломберную.
Уже открывая дверь, услышал он общий смех, даже хохот и резкий фальцет Фенимора, выделявшийся среда других голосов. При появлении Абеллино смех и оживленный разговор разом смолкли, все постарались принять вид серьезный и спокойный.
Что может взбесить сильнее?
Абеллино подвинул стул к столу, сел.
Какого шута не смеются они, не продолжают разговора? И чего пыжится этот Фенимор, серьезность на себя напускает, отворачивается поминутно?
- Сдавайте, что ли, наконец!
За картами хоть посмеяться можно - выиграл, проиграл, все равно. Предлог есть.
Теперь черед Абеллино метать банк.
И начинается невезение.
Сидящий на другом конце стола Фенимор выигрывает беспрерывно, иногда в четверном, восьмикратном размере, удваивая, утраивая ставку.
Абеллино начинает терять хладнокровие, становится все рассеяннее. За ставками не следит, выигрыши не забирает, а проигрыши не платит. Раздраженный ум его занят другим, и от этого страдает игра.
Вот опять учетверенную ставку забрал Фенимор - и не удержался от торжествующего смеха.
- Ха-ха-ха! Мосье Карпати, а вы тоже с поговоркой не в ладах: и в любви вам не везет, и в карты. Бедный Абеллино, ей-богу, мне тебя жаль. С тебя тысяча золотых.
- С меня?
- А с кого же? Не будешь же ты утверждать, что и сейчас Фанни обольстишь; она богаче тебя теперь, деньгами ей голову не вскружишь; а захочется ей кавалера иметь, другого может выбрать, вон хоть меня, или Ливиуса, или Конрада. Тебе уж скорее остерегаться впору, как бы ей не приглянуться, а то прощай майорат: вот чем может для тебя кончиться такая авантюра. Великолепно, клянусь богом! Абеллино от объятий дядюшкиной супруги спасается. Новый Иосиф и жена Пентефрия. И тебе же еще следить придется, как бы она не влюбилась в другого молодца! Ой-ой-ой! Абеллино блюститель нравственности! Абеллино - garde des dames! [паж, провожатый, телохранитель (франц.)] Нет, это прелестно. Это тема для водевиля!
Каждое его слово впивалось ядовитой занозой, ранило, задевало за живое. Абеллино побледнел, онемел от ярости. Верно говорит Фенимор, придется теперь от страха дрожать, как бы она не полюбила кого-нибудь. О, проклятье, проклятье.
И он проигрывал и проигрывал.
Почти даже смотреть перестал, кто сколько ставит. Фенимор опять сорвал четверной куш. Абеллино выплатил, но лишь в двойном размере.
- Ого, ошибка, дружок: я ведь два раза поставил.
- Я не заметил.
- Как? Это же flibusterie [разбой, пиратство (франц.)], - воскликнул Фенимор с заносчивой самоуверенностью.
При этом оскорблении Абеллино вскочил вдруг и всю дюжину карт запустил ему в физиономию.
Белое лицо мгновенно пожелтело, позеленело. Схватив стул, на котором сидел, Фенимор кинулся с ним на обидчика. Окружающие вмешались и удержали его.
- Пустите! Пустите меня! - не своим голосом вопит вспыльчивый юноша.
Пена выступает у него на губах, хриплый визг рвется из перехваченного яростью горла.
Абеллино молчит, хотя его грудь высоко вздымается и глаза налиты кровью. Приятелям стоит немалого труда его укротить.
- Пустите же! Нож дайте мне, нож! Убью! - взвизгивает Фенимор и, не в силах вырваться из стиснувших его рук, вымещает злобу на ни в чем не повинном стуле, пиная его и лягая.
На безобразный этот шум прибегает с перекошенным лицом сам г-н Кечкереи, и, встав между вздорящими в картинную позу, возглашает:
