Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 2
По мере того как говорил Игорь, лицо Павлова покрывалось красными пятнами.
— …Последнее, что прошу. Пройдите в лагерь и посмотрите на дела своих рук. Вы увидите завтрашний архив, а сколько их уже легло…
Игорь помолчал.
— Ну а теперь я готов к ответу…
— Вы можете продолжать, я слушаю, — тихо сказал Павлов.
— Кажется, я наговорил больше, чем следовало, но мне как-то легче и уже не страшно. — Игорь посмотрел прямо в глаза Павлову и мягко добавил — Вы понимаете, как больно за Родину, за всё, за всё…
Павлов неловко залез в карман и вытащил платок.
— Значит, ты считаешь меня врагом или дураком? — спросил он задумчиво.
— О, Если бы только я…
— Значит, многие?
— Могу отвечать только за себя.
Павлов нажал звонок и попросил предупредить, что намерен пойти в лагерь.
— Сказал ты мне немало. Не часто такое бывает. А за это можно крепко ответить. Ты думал об этом? Ты понимаешь, что ты наговорил?
— Да.
Павлов взял шинель.
— Ну что же, пойдём в лагерь и посмотрим, что там за страсти, которыми ты меня тут корил.
— Позвольте мне не ходить, — настойчиво попросил Игорь.
— Ну, как хочешь. — Павлов вышел.
Всё произошло не так, как представлял себе Краевский. Он ожидал разноса, ругани и немедленного ареста.
Игорь ждал. Никто не заходил в Его кабинет, не звонил. Впервые было так тихо.
Значит, уже похоронили. Игорь подошёл к окну. Проехала подвода с дровами. Где-то на складе разворачивался автомобиль и грузчик кричал: «Вправо крути, вправо!»
От тишины на душе стало Ещё горше. Он посмотрел на часы — уже обед, а Павлов всё Ещё не возвращался. Игорь сел на диван. Донеслись тяжёлые шаги. Он встал и надел шубу.
Павлов вошёл тихо. Вид у него был задумчивый и хмурый. Он грозно пошевелил бровями и, не глядя на Игоря, сказал:
— Чего стоишь? Садись.
— Я жду. — Игорь взял шапку и узелок.
Тот молча прошёл к столу, сел не в кресло, а на стул рядом, опустил голову на руки и долго глядел на Краевского.
— Ты вот что, распорядись выдать все копии твоих приказов. А виноватых будем искать после.
— Больше мне оставаться тут нельзя.
— Глупость, — резко оборвал Его Павлов.
— Я химик. На прииск пришёл по комсомольскому призыву. Не горняк я.
— Будешь работать до выполнения плана по золоту. Раньше закончишь, раньше уйдёшь. — Павлов поднялся и протянул руку. — Работай смело. — И вышел.
Что же произошло? Не знал обстановки? Или заговорила совесть? Так кто же такой Павлов? Игорь разделся и сел в кресло…
ГЛАВА 19
Солнечный луч проник в оттаину стекла. Белоглазов, почувствовав Яркий свет, очнулся, открыл глаза. Пахло карболкой и дымом. У дверей коптила плохо закрытая печь. На топчанах лежали люди в одном белье и тихо разговаривали. За фанерной перегородкой кто-то басил:
— Ну что ж. Теперь геолога можно перевозить. Потребуется Ещё длительное лечение и квалифицированный надзор…
«Геолога? Длительное лечение?» — Анатолий напряг память, Из тумана забытья начало всплывать что-то страшное. Он отбросил одеяло, поднял голову. Ноги?
В груди резануло, в голове затрещали сверчки… Превозмогая боль, оглядел ноги. Нет, на месте, только в гипсе. Грудь перебинтована, руки как чужие. Он вздохнул и хотел спросить у соседа по топчану, как он тут оказался. Но стены закачались, перед глазами поплыли жёлтые круги. Белоглазов опустил голову и закрылся одеялом.
— Гляди-ка, наш инженер, кажется, оклемался, — Голос за спиной тихий, доброжелательный.
— Да-а… Собрали парня из кусков. Не наткнись на него тогда эта начальница из санчасти — конец. А она, видать, душевная. Просто повезло ему. Где она раздобыла этого костоправа, как он его…
Замолчали.
В голове Ещё путалось, меркло. Но Анатолий чувствовал, что к нему возвращается сознание. Он попытался вспомнить, что произошло.
…Неожиданно раскрылся скип. Его подхватило, ударило о шпалы, сдавило…
Снова удары в висках и звон. Остался жив, и хорошо. Значит, не следует пока разбираться, как и почему. Боль в голове стала утихать.
Снова разговор, но уже рядом.
— Незакономерности в своём аресте не нахожу. Мы вместе сидели в варшавской тюрьме, вместе нас привезли в Советский Союз. Вместе работали в польском отделе Коминтерна. Вы представляете моё удивление и негодование, когда на очной ставке он подтвердил, что Является капитаном польской контрразведки. Какие же были основания верить мне?
Голос знакомый. Кто же это?
— Получается, вы оправдываете всё?
— Конечно, не всё. Но нельзя же главное смешивать с наносным. Разве направление генеральной линии утеряно? Нет, товарищ. Страна успешно движется к социализму. Конечно, достижения могли быть Ещё значительнее, Если бы не эти помехи…
— Ну, Если уж после всего вы считаете это только помехами… Тогда молчу.
— Видите ли, дорогой мой. Всё это зависит от мировоззрения. Так сказать, от объективной зрелости. Одни рассматривают только своё личное и видят только одну болячку на носу.
— Прекратим, Улановский. Опять поскандалим..!
Да это тот самый из Коминтерна, которым интересовался уполномоченный. Анатолий приподнял уголок одеяла.
Снова тихо. Напротив заскрипел топчан. Мужчина с бледным лицом и расширенными зрачками поднял голову.
— Темнеет в глазах. Чувствую начало приступа. Это, надо полагать, второй звонок. — Он схватился за сердце.
— Бредит? — снова тот же голос.
— Нет, умирает. Их привезли с лесоучастка. Нашли какой-то Ядовитый мох. Накурились…
— Поторопились, сердешные. Приказы свои начальник Дальстроя отменил. В лагере ввели двухнедельный отдых и дополнительное питание для ослабленных. Кажется, начинает понимать, что наломал…
— Может, понял, а возможно, заставили понять…
Белоглазов заснул. Утром после врачебного обхода он лежал, закрывшись с головой. Было стыдно своего малодушия.
— Вот видите, бывший. Когда здоровый организм и сильное сердце, даже из обломков можно заново собрать человека.
Кротов? Когда он вошёл, Анатолий не слышал, но почувствовал на себе чей-то взгляд. Он откинул одеяло и поднял голову. Кротов стоял с пакетом под мышкой и смотрел на него с упрёком. Он был такой же худой и такой же весёлый.
— А, это вы? Здравствуйте, — Голос Белоглазова прозвучал против воли виновато. Он сдвинулся на край топчана, давая место. Боль в теле и груди была меньше, чем вчера вечером.
Кротов принёс самодельную скамеечку и сел рядом.
— Зачем вы это сделали, геолог?
Анатолий покраснел, поправил одеяло и ответил не сразу.
— Когда у человека чего-то нет, он ищет. А когда кажется утраченным всё, тухнет последний огонёк, тогда начинается страх, отчаяние и, наверное, действует инстинкт. Но почему вы решили, что всё это не случайно? — спохватился Белоглазов.
— К сожалению, вы не первооткрыватель. Но Если человек борется, это уже неплохо, значит, он живёт.
— Вы не осуждаете меня?
Кротов пожал Ему руку и тихо сказал:
— Возможно, в тот момент это было выходом, для вас, конечно… Терпение — это больше нежели мужество..
— А комдив?
— Комдив, он как старый дуб: не смог наклониться и рухнул…
За стенами палатки загремел голос технорука. Он подходил к двери и уже кого-то ругал. Лицо Кротова потеплело. Он повернулся к окну.
— Всё Ещё грохочет? — поморщился Анатолий.
Попов вошел с лагерным лекпомом и с высоким худым человеком лет сорока пяти.
— Положи Его, у него аппендицит. Вечером придёт машина, направишь в центральный стационар. Пусть вырежут, а потом я пошлю его в лес. На черта мне держать больных?
— Это как определит врач и распорядится начальник, — попробовал возразить лекпом.
— А я кто тебе? И зачем тогда ты здесь? Если не разбираешься, иди в забой. Я завтра же позвоню в стационар, пришлют понимающего врача. Там вашего брата как сельдей в бочке. — И уже миролюбиво закончил: — Вот так-то. Начальнику я скажу. А ты врачу передашь, мол, распорядился Попов, и всё. Пусть только попробует… Да и зачем он тебе нужен? Включи в список и сунешь в машину. Стационар примет, я уже договорился.
Лекпом принёс бельё и отдал больному. Технорук хотел уже уходить, но, увидев Кротова, подошёл.
— Ты здесь? Вот что, горняк. Тут пришёл наряд на двадцать человек специалистов на механическую базу управления. Я тебя всуну. Поезжай, чёрт с тобой, хотя и жалко. Там ты место себе найдёшь.
— Гражданин технорук. Прошу оставить меня на прииске, — поднялся Кротов.
— Это почему же? Там голода нет, там хлеб на столах остаётся. Здесь такое и не снится.
— Работаю хорошо и хотел бы остаться.
— Да разве я потому? Тут можно только пока здоров.
— Оставьте, — в третий раз повторил Кротов.
