Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 2
— Это вам для раскура. Ну, вы тут не особенно. Пройдёт зима, настанет лето, — Он бросил на стол газету и ушёл.
Кротов развернул газету и прочитал.
— «Нагаево. Газета «Советская Колыма». Осъмакову, Ромашову, Ягнёнкову.
Копия Далъстрой Павлову».
— Осьмакову?.. — Анатолий вскочил и подбежал к столу. Поднялись и остальные. Старик встал и замер, только глаза Его вспыхнули и засветились.
Белоглазов наклонился и взглянул на число. Это был номер за семнадцатое Января. На первом листе крупным курсивом был напечатан текст телеграммы.
— «…Получил длинную телеграмму Осъмакова, Ромашова и Ягнёнкова с жалобой на порядки в Дальстрое и недостатки в работе Павлова.
Телеграмма не учитывает трудностей в работе Дальстроя, специфических условий работы Павлова. Телеграмму считаю демагогической и необоснованной. Газета должна помогать Павлову, а не ставить палки в колеса.
Сталин».
Кротов замолчал.
Голос старика заставил вздрогнуть всех. Так он был незнаком и необычен.
— Прочитайте Ещё раз.
Кротов протянул газету.
— Прочитайте сами.
— Ах да… — как бы очнулся тот. — Нет, нет, достаточно. Только взгляните, остался ли редактором Осьмаков.
Кротов посмотрел последнюю страницу.
— Да, редактор уже другой, — тихо проговорил он.
— Встать! — скомандовал старик.
Поднялись все.
Анатолию казалось, что у него остановилось сердце, и он боялся вздохнуть.
— Вольно! — приказал Русинов и вышел к столу. — Простите, но я как солдат не мог не отдать им чести. Это были мужественные бойцы партии, и они сделали всё, что было в их силах. Они честно выполнили свой долг… — Голос Его сорвался, он быстро повернулся и отправился в свой угол.
Белоглазов не сразу пришёл в себя. Он даже удивился, когда увидел у двери старосту и одевающегося Кротова.
— Ну, топай, бригадир. Да считай, что хорошо отделался. Кум не стал заводить дело, а выписал постановление на кондей. А то вместе с шапкой могла бы и голова… Да, видно, он и сам хвост прижал. Дело-то тонкое… — доверительно говорил староста, ожидая Кротова.
Они тут же ушли. Люди разбрелись и легли. Старик молчаливо перебирал свои вещи.
Заключённые давно привыкли ничему не удивляться и не проявлять своих чувств, но телеграмма заставила многих долго ворочаться. Заснули поздно.
Русинов вышел с узелком и вернулся после отбоя. Ложиться он не стал, прошёл, к столу, развернул вычищенную и наутюженную гимнастерку с серой заплаткой на груди и принялся подшивать белую тряпочку под воротничок. Делал он всё спокойно и любовно. Потом по-брился.
Наступила глубокая ночь. Было слышно, как проскрипели шаги и сменился на вышках караул. Русинов взялся чистить пуговицы на гимнастёрке, потом протёр ремень, оделся, сел на свою постель.
Белоглазов подошёл к бачку с водой и стал пить.
Ведро воды заменяет килограмм хлеба, вспомнил он кем-то брошенную шутку.
— Много пьёте, геолог. Так можно распухнуть, а это Ещё хуже, — заметил Русинов и протянул Белоглазову узелок. — Возьмите, может, пригодится.
— А вам?
— Отдаю, значит, не нужно.
— Как всё это понимать? — Анатолий показал глазами на Его гимнастерку.
— Завтра бегу, геолог. Молчать больше не могу.
— Бежать? Куда?
Они незаметно просидели до утра. Вот уже неторопливо прошаркали по снегу тяжёлые шаги старосты. Значит, скоро подъём.
Старик надел бушлат, встал.
— Ну, давайте попрощаемся, геолог. Я рад, что нет бригадира. Он мог вмешаться. — Русинов обнял Анатолия, ласково взъерошил Его волосы. И Анатолий увидел, как по щекам комдива скатились слёзы.
Утром проходила генеральная поверка, присутствовало всё начальство. Прошёл снегопад. Очевидно, было неблагополучно с учётом.
Дважды проводили перекличку. Несколько раз староста и начальник оперотдела с кипой личных дел ходили в палатки больных, выкрикивая фамилии. Наконец начальник перехватил шпагатом оставшиеся формуляры и передал лагерному лекпому.
— Этих оформишь через санчасть в архив, — шепнул он и ушёл.
Староста повёл колонну к проходной.
Анатолий шёл позади старика. Дорога тянулась по руслу речки. Потом сворачивала по ключу, на котором велись горные работы. Широкая полоса льда уходила вниз по долине.
Передние ряды повернули в устье ключа на снежную дорогу. Бригада Кротова уже подходила к забоям. Вдруг старик сбросил бушлат, шапку, одёрнул гимнастерку и, не оглядываясь, спросил:
— Ты слышишь меня, инженер?
— Да, комдив.
— Тебе донести правду! Тебе! Ну, будь здоров. Кланяйся бригадиру. Прощайте, товарищи! — крикнул он и стал уходить по льду в сторону. Колонна остановилась без команды.
Конвой не сразу понял, в чем дело: неожиданно остановилась колонна, человек в военной гимнастерке, с обнажённой головой уходил по льду в сторону.
Напряжённую тишину пронзил крик Тагирова:
— Это он! Старик! Стой, стой! Стрелят буду!
— Охрана, в готовность! Колонна, ложись!.. — неслись крики конвоя.
Сопровождавший колонну капитан выхватил пистолет.
— Куда? Стой! Конвой, на прицел!
— Я чист перед Родиной. Пусть слышат Её сыны и враги! И это придётся вам записать в донесении, капитан! — отчётливо произнес Русинов, не останавливаясь.
Белоглазов лежал в снегу, уткнувшись лицом в рукавицы, и с силой сжимал виски. Видеть и слышать дальнейшее не было сил…
Анатолий бы потрясён. Отчаяние било в набат. Сверлила мысль: надо уйти из забоя, но не так, как старик. Надо жить.
Вечером из лагпункта увозили группу актированных инвалидов. А что Если?.. Он уже думал об этом всю предыдущую ночь, но всё, что приходило в голову, было мучительным или грозило осложнениями.
Он размышлял о том же, снова и снова шагая в забой. Кротова не было, да и вряд ли он вернётся.
Вытоптанная ногами колея походила на желобок. По сторонам Ещё белел снег, а ниже уже синел лёд. Он обратил внимание на серые пятна, выступившие на льду.
Какой-то мужчина вдруг наклонился и, поправляя голенища бурок, отстал от своего ряда. Нагоняя, он побежал по обочине и наступил несколько раз левой ногой на серые пятна. Оставленные следы сразу же заполнила наледь.
— А-аа… — протянул Анатолий. — А что? Это неплохая мысль…
Но пока он решал, снова заблестел зеленоватый ледок. Да и в памяти сохранилась мучительная боль после обмораживания на Среднекане.
Выше по забою, под сопками, нарезали новые шахты. Высокими конусами чернели над леском поднятые пески. Скипы террикоников поднимали породу и с грохотом скатывались обратно по рельсам.
Тут, пожалуй, можно быстрей и точней… Лучшего и не придумаешь.
Приняв такое решение, Анатолий сразу успокоился. Пройти к шахтам было нетрудно.
Краснов открыл дверку «эмки» и нажал на сигнал. Водитель Пегов закрыл капот и повернул голову.
— Вы что, сами за баранку?
— Да, Саша. Ты пойди в машину Александра Дмитриевича, а мы тут с ним кое о чем посоветуемся.
Краснов сел за руль и позвал секретаря парткома. Батов подобрал полы тулупа и тяжело плюхнулся на сиденье. Краснов ещё раз оглянулся на Магадан.
— Вот и вырос город. Чем плох?
— Когда-нибудь будет хорошим, — неопределённо ответил Батов и, откинув высокий воротник, посмотрел на часы, — Скоро рассвет. Часикам к четырём доскрипим?
— А может, махнём по пути на прииски? Надо хоть раз обскакать Павлова, — засмеялся Краснов, включая передачу.
На аэродроме трещали трактора, таская за собой тяжёлые катки. По дороге прошла колонна солдат. В конце поля чернел силуэт самолета. По узкоколейной дороге тащился паровозик с несколькими платформами, загруженными дровами. Батов тяжело вздохнул и посмотрел на Краснова.
— Вот и отвоевались, Степаныч.
— Ну, как сказать… Что бы там ни было, а он все жё успел выслушать много полезного, партийно-принципиального, чего, может быть, Ещё никто Ему и не говорил.
Батов довольно усмехнулся:
— А начали просто здорово. Думал, будет разгром, а видишь, как всё сразу повернулось.
— Ну что ты хочешь? Телеграмма, да Ещё какая! Теперь в лоб не возьмёшь.
— Жаль Осьмакова, толковый мужик, принципиальный. Сгорит, — вздохнул Батов.
— Подписан приказ — завхозом на Спорнинскую базу для начала. А там хорошего не жди.
Позади раздался зычный гудок. Краснов взял к краю дороги. Мимо со свистом пролетели три легковые машины.
— Вот и обскакал, — заметил Батов. — Видал? — Оп поскрёб ногтем боковое стекло и задумчиво спросил: — Как ты считаешь, начальник Дальстроя представляет себе всю обстановку, какая сложилась с рабочей силой на приисках?
Краснов пожал плечами.
— Трудно сказать. В общежитиях он не бывает, в лагеря не заглядывает. От народа оторвался, всё сам. Больше в забоях, на дороге и на складах. Вот Если бы не скомкали конференцию…
