Геннадий Гор - Факультет чудаков
День подъема все приближался.
Площадка северного портика была окружена широчайшими деревянными помостами. Длинный наклонный настил тянулся к площадке: по нему вкатят колонну. На площадке установили огромный деревянный стан для подъема колонны; множество блоков виднелось на нем. Он был выше колонны почти в полтора раза. Были привезены канаты особенной длины и прочности, наняты отставные матросы для снаряжения канатов в дело.
В комиссии шли споры о том, как снаряжать самые колонны. На монолитах, заготовленных еще до Базиля, были оставлены при обтеске шипы, специально для удобства поднятия, чтобы не скользили канаты, чтобы было за что зацепить их. Но оставлять шипы при обтеске оказалось весьма затруднительно. Шихин спрашивал за такие колонны дороже, да еще после пришлось бы шипы стесывать на поставленных уже колоннах. Тогда порешили обойтись без шипов, придумали поднимать колонны с бревенчатой обшивкой. Для колонн с шинами было бы достаточно обвертки войлоком или циновками, бревенчатая же обшивка сильно утяжеляла колонны. В комиссии стали спорить, как обойтись без нее. Спор оказался бесплодным, и для первого раза подымут колонну с шипами. А нужно бы просто посоветоваться с бывалыми мастеровыми…
Базиль узнал об этом от Шихина и принял так близко к сердцу, что Шихин был уже не рад, что сказал. Базиль стал рассеянно относиться к своим обязанностям, все время думал над усовершенствованием обшивки. Да и вообще с приближением дня подъема Базилю не сиделось в его сарае, он то и дело бегал смотреть на приготовления. Когда Шихин делал ему замечание, он горячо отвечал:
— Не могу я терять случай поучиться такому важному, интересному делу. Не забывайте, что мне самому придется когда-нибудь управлять постройкой.
На это Шихин лишь усмехался, и Базиль успокаивался. Базиль не мог пожаловаться на Шихина, тот относился к нему по-отечески, кормил, одевал, а Базилю пока и не нужно было большего. Когда же Базиль заговаривал с Шихиным о своем положении — до какого времени станет он продолжать работу у Шихина, когда, наконец, тот отправит Базиля в Париж доучиваться, — купец отвечал:
— А вот когда меня царь наградит, тогда и я тебя награжу.
Базиль смеялся:
— Царь-то, может, и не подумает наградить! Значит, и я на бобах останусь?
— Как так — не подумает, когда уже думает.
Базиль весело удивлялся:
— Вы и это знаете, Архип Евсеич?
— И не только это, а знаю даже, чем наградит, — серьезно говорил Шихин. — Золотою медалью на андреевской ленте.
— Да? — уже искренно удивлялся Базиль. — Как же так знаете?
— Ты же знаешь, чем я тебя награжу.
— Это другое дело, я у вас сам просил о Париже.
— Ну вот, и я сам просил. В комиссии знают, чего мне хочется, я комиссию ублаготворю, а она обо мне совету министров представит, а совет — государю, вот и я ублаготворен тоже. Я даже то знаю, какими словами обо мне в заседании совета министров напишут.
Шихин вытащил свой толстенный бумажник, достал из него записную книжку, тоже не тоненькую, в переплете свиной кожи, раскрыл ее и прочитал вслух торжественно.
— «Комитет министров постановил: купцу Шихину не как подрядчику, но как человеку, оказавшему особенную предприимчивость в работах со столькими затруднениями и убытками и доставившему казне значительную выгоду в сравнении с теми издержками, какие употребила комиссия при добывании колонн собственными распоряжениями, — пожаловать золотую медаль на андреевской ленте». Видал?
— Когда же комитет министров постановил?
— В тысячу восемьсот двадцать девятом году.
— Как? Но нынче всего пока, двадцать восьмой…
— А вот я знаю, что так постановят и такими словами в протоколе напишут.
Базиль не верил ушам.
— Да я тебе дальше прочту, это уж даже не обо мне постановят, а я вот знаю…
— «…что касаемо Жербина и Купцова, то в испрашиваемом награждении отказать, так как первый в деле сём есть обыкновенный подрядчик, а последний был у него приказчиком, награждения же за уступки и пожертвования по подрядам вообще воспрещены». Видал?
Базиль не знал, верить или принять за шутку. Он так и сказал Шихину.
— Чудачок, — отвечал Шихин. — Мне интересу нет шутки шутить, да еще в книжечку их писать, а мне есть интерес все знать, что до меня касаемо. Чтобы знать все о себе, о приятелях, недругах, конкурентах, начальниках и подручных. Все пригодиться может. Понял?
Базиль был подавлен, но все же решился спросить:
— Приказчик Купцов — это тот рябой, что меня к вам на остров вез?
— Этот самый. Не будет ему награждения. А Жербину все-таки будет, он уже после этого постановления награду выхлопочет. Это уж я по характеру его знаю. В порошок разотрется, а выхлопочет. А не то судиться пойдет с казной, такого сутяжника свет не видывал. Он никогда не простит, что уступки казне делал. Четыре процента с доставки каждой колонны — не шутка.
— Почему же комитет сначала откажет, раз Жербин уступки казне делал?
— Надо было, выходит, не казне уступки-то делать, а казенным людям.
Шихин, подмигивая, складывал книжку в бумажник, бумажник — в карман, хлопал себя по карману, а Базиля — по плечу.
Так он учил Базиля уму-разуму.
ПАРАД КОЛОНН
Хроника
Подъем был назначен на вторник 20 марта, на час пополудни. Последние приготовления были такие:
Колонну выкатили из сарая, втащили ее (по каткам же) наверх, на площадку, и вдвинули в стан между опорных станин. Над этим трудились больше недели.
Двадцать кабестанов установили на подмостках на двойном полу, расположив их полукругом от подъемного стана. Из числа двадцати кабестанов шестнадцать будут употреблены на поднятие колонны, прочие четыре послужат для направления ее при постановке на базу.
Людей научили занимать места у своих снарядов по удару колокола, по удару же колокола начинать вращать кабестаны и прекращать так же.
Наступило двадцатое число. Приготовления заканчивались. Лишние люди были удалены от места подъема. Число занятых на подъеме было точно рассчитано.
У каждого кабестана — тридцать человек и один десятник; из них шестнадцать человек будут вращать ворот, два — опускать канат, и двенадцать человек будут находиться в резерве для смены уставших. Десятник при кабестане будет наблюдать за рабочими, направлять их в один ровный шаг и сменять по мере надобности, не прерывая действия.
Шестнадцать человек были поставлены наверху, на стане, для наблюдения за блоками, шестнадцать — внизу на тот же предмет, тридцать два человека приставлены к каткам и салазкам, оттаскивать их из-под вздымающейся колонны; шесть каменщиков приготовились подливать известковый раствор между колонною и гранитной базой, пятнадцать плотников с одним десятником находились в резерве для непредвиденных случаев.
Обязанности руководства главный архитектор распределил между младшими архитекторами и каменных дел мастерами.
Господину Адамини было поручено командовать всей операцией. Он не должен иметь постоянного места, а должен находиться там, где нужно для удобнейшего распоряжения; при нем состоят два десятника для исполнения приказания.
Господа Глинка, Лукин, Паскаль и Яковлев должны находиться в четырех удобных местах, для наблюдения за четырьмя направляющими кабестанами, они станут получать и отдавать приказания, не оставляя своих мест.
Господам комиссару и экзекутору поручено было все, что относилось до соблюдения порядка. В их распоряжении находились инвалиды-гвардейцы, а также конная и пешая полиция (полиция была вызвана, чтобы охранять заборы от любопытных: толпы любопытствующих горожан с утра хлынули к Исаакиевской площади).
Глубокое молчание должно быть сохраняемо во все время подъема; замечания, если какие нужно будет сделать десятникам, приставленным к пяти кабестанам, пусть сообщаются через четырех помощников господину Адамини, который один сохраняет право давать приказания.
Все эти предписания о порядке были разработаны столь подробно, обусловлены строжайше и должны будут исполняться неукоснительно, потому что при операции будет высочайше присутствовать — царь.
В этом была вся особенность операции. В техническом успехе ее не сомневались, все было с великою точностью проверено на модели и, кроме того, сделаны две пробы вытягивания канатов воротами, чтобы узнать направление канатов, подложить там, где нужно, катки и установить блоки на разных высотах. Кабестаны были испытаны, прочность канатов проверена.
Опасались за порядок выполнения. Понравится ли он Николаю? Сохрани бог, если нет. А понравиться было трудно, потому что идеальный порядок в глазах государя был только по счету марша: «Ать! Два!»
