Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры
- Да будет, дитя мое, по воле твоей.
* * *
Обманутые женщины, и те, кто когда-то рассчитывал на Мигеля, и те, кто не был причастен ни к чему непосредственно, - все вне себя от ярости. Пока в несчастье равны были мещанки с дворянками, обольщенные и брошенные доном Мигелем, они могли еще сносить свое горе. Теперь же, когда выигрывает одна, остальные чувствуют себя оплеванными, втоптанными в грязь.
Собираются женщины, сдвигают головы - морщины негодования на лбу, брань, ругательства, проклятия.
- Господи, покарай его за всех нас!
"У херувима" волнение.
Руфина молчит, медленно теребя складки своего платья.
- А что вы скажете, госпожа? - пристают к ней девки.
Она мягко улыбается:
- Я предсказывала ему, что он найдет... И нашел!
- Будет ли счастлива... эта?
- Будет, - говорит Руфина.
- А он?
- Не знаю. Трудно сказать что-либо о нем. Он - как пламя.
Помолчали. Потом одна из проституток заметила:
- Госпожа, у вас слезы на ресницах...
- Вы тоже его любили? - тихо спрашивает другая.
- Вина! - поднимает Руфина голову, заставляя себя принять веселый вид. - Выпьем за здоровье и счастье дона Мигеля!
Огненное старое тинтийо мечет алые и кровавые блики.
* * *
Наемники герцога Мендоса разлетелись по городу и окрестностям, оповещая о помолвке герцогини Хироламы с графом Маньяра.
Прекраснейший цветок испанской знати отдаст перед алтарем руку ненавистнейшему из мужей Испании.
Голубка в когтях льва...
Как можно еще верить в бога, если он допускает, чтобы этот бесчестный нечестивец украсил грудь свою столь дивной и добродетельной розой?
Сотни рук украшают дворец Мендоса. Гирлянды желтых и алых цветов. Дворец светится, как кристалл хрусталя, внутрь которого упала сверкающая звезда.
Музыка в зале, в саду. У ворот толпы нищих, слуги наполняют серебром протянутые ладони.
Факелы окружили дворец сплошной цепью, дымя в небеса.
В это время графиня Изабелла де Сандрис велела доложить о себе донье Хироламе.
Вот они, лицом к лицу, их взгляды настороженны, движения сдержанны.
Изабелла рассказывает о страсти своей к Мигелю, приведшей к двойному несчастью: потере чести и смерти отца.
Хиролама находит изысканные, мягкие слова сочувствия.
- Я пришла сюда не для того, чтоб услышать о вашем сочувствии ко мне, но чтобы предостеречь вас от человека, чьи руки в крови.
Хиролама, глядя поверх головы Изабеллы, тихо отвечает:
- Я люблю его.
- Я тоже любила его! - взрывается Изабелла. - Сколько ночей не спала я, рыдая, сколько жалоб, мольбы, заклинаний слышало ложе мое, сколько горя, сколько новых морщин на моем лице видели утра, какие муки сотрясают мое сердце...
- Вы его еще любите? - пораженная, выдохнула Хиролама.
Изабелла мгновенно обратилась в статую, в камень, в лед.
- Ах, дорогая, что вы вздумали! - фальшивым звуком скрежещет смех Изабеллы. - Дело не во мне, а в вас. В том позоре, которого вам не избежать, если...
Хиролама встала.
- Каждый должен нести последствия своих поступков, донья Изабелла. Я готова страдать из-за него.
- Он притягивает вас, как бездна. Я испытала это. Но я не знала тогда, что он злодей, а вы это знаете.
- Ничто не изменит моего решения.
- Проклинаю вас и его! Нет греха, который был бы прощен, нет долга, который дозволено не возвращать. Небо отомстит вам за меня!
Хиролама смотрит на дверь, через которую вышла в гневе Изабелла. И, улыбаясь вдаль, шепчет:
- Любимый, приди!
* * *
- За счастье обрученных!
- За красу невесты!
- За любовь!
Чаши звенят.
Хиролама при всех поцеловала Мигеля - и пирующие разразились ликующими кликами.
За воротами толпятся бедняки. Блюда с жарким, бочки вина услаждают сегодня их горькую жизнь. Пьют, превозносят благодетелей. Призывают на головы обрученных благословение господа.
Перед дворцом, на цоколе памятника кардиналу Мендоса, сидят две девушки, не знакомые между собой: обе сдерживают слезы.
Разве важно, что одну зовут Мария, другую - Солана? Разве можно знать, сколько девушек оплакивает блаженство того, кто родился под счастливой звездой?
Но разве Сатурн, планета Мигеля, планета недобрых страстей, и впрямь счастливая звезда?
Посмотрите на дворец Мендоса. Посмотрите на лица жениха и невесты и склоните головы перед сомнениями, которые посеяла в вас лженаука, вздумавшая связывать судьбы людей с огарками, светящимися в ночном небе!
* * *
Когда-то звуками лютни люди приручали дельфинов.
От звуков флейты Галезский источник, обычно спокойный и тихий, взметывается вверх и переливается через край.
У аттических берегов море само играет на свирели.
Демокрит и Теофраст музыкой и пением исцеляли больных.
Давид игрою на арфе смирил ярость Саула.
Пифагор пением и музыкой укротил юношу необузданных страстей.
Голос Хироламы в сумерках - темно-синего цвета и глубок, как горное озеро. Лютня под пальцами ее звучит величественным органом.
О музыка, одушевленная любовь, удваивающая счастье! И каждое слово песни преображается в заклинание, обретая новые значения.
- Пой, милая, пой!
Хиролама поет:
Быстротечною рекой
В голубой простор морской
Жизнь уходит...
Так любой державный строй,
Трон любой, закон любой
Смерть находит.
- Почему ты поешь такую грустную песню?
Хиролама отвечает вопросом:
- Не кажется ли тебе, что в любви много печали? Словно она рождается со знамением смерти на челе.
- Молчи! - восклицает, бледнея, Мигель.
- Что с тобой, милый? - удивляется Хиролама.
- Нет, ничего. Пой!
Сел у ног ее, слушает, покорный и тихий, как дитя, но мысль его точит червь страха.
* * *
- ...годы провел я в себялюбии, безделье и злых делах, я испорчен насквозь...
- Замолчи, Мигель. Не говори ничего.
- Позволь мне говорить, дорогая! Меня это мучит. Я должен высказать...
- Нет, нет. Не хочу слушать о твоем прошлом.
- Что ты знаешь обо мне? Только то, что тебе сказали. А все, вместе взятые, еще мало знают. Я хочу, чтобы ты знала все.
- Нет, Мигель, пожалуйста, не надо!
- Но я обязан рассказать тебе...
Хиролама закрыла ему рот ладонью. Он в отчаянии оттого, что она не дает ему говорить.
- Твоя обязанность в том, милый, чтоб не думать о прошлом. Разве оно важно? Не хочу ничего знать о нем. Не хочу ничего, кроме одного - чтобы ты любил меня.
- Могу ли я любить больше? - вскричал Мигель. - Когда я не с тобой - я пуст, я глух, я не чувствую почвы под ногами. Я не существую. Разговариваю с тобой на расстоянии, зову тебя, криком кричу... Ты ведь слышишь мой зов из ночи в ночь?
- Слышу, любимый. - Хиролама склоняется к его лицу. - Твой зов будит меня посреди ночи и приводит в волнение, я поднимаюсь на ложе, чувствую тебя где-то рядом и хочу, чтоб ты был со мною, чтоб согреть тебя моим теплом. Все для меня начинается и кончается твоим дыханием. Я плачу от преданности тебе, мне хочется взять на себя все, что гнетет тебя. Я хочу, чтобы мы смотрели на мир одними глазами, одними устами пили то, что дает нам жизнь, чтобы ты стал мною, а я тобой...
Мигель смотрит в восхищении и забывает ту боль, которая пронизала его, когда Хиролама не дала ему исповедаться.
- Ты как чистая вода, Хиролама. Сквозь тебя я по-новому вижу мир. Сейчас - утро жизни, и веру в нее дала мне ты.
- Утро нашей жизни, Мигель.
Страх коснулся его.
- А не поздно ли? Нет, нет, не поздно, пока светишь мне ты, единственный свет! Ах, Хиролама, скажи - и я куплю судно, и мы уплывем с тобой в дальние страны, где никто нас не знает...
- Чего ты желаешь, того желаю и я. Пойду за тобой, куда повелишь, потому что исполнять твои желания - радость для меня. - И девушка вкладывает руку в его ладонь.
Он привлек ее к себе.
- До сих пор, Хиролама, я не знал любви. Что, кроме горечи, оставалось на устах у меня после всех поцелуев? Сколько лет тоски, ожидания, веры! Сколько лет ненависти, гнева, бунта! И вот наконец ты со мной. Я держу тебя в объятиях и никогда не отпущу. Ты моя - и никто тебя у меня не отнимет!
* * *
Накануне свадьбы Мигеля сидели над чашами его друзья.
- Не узнаю его, - сказал Вехоо. - Он изменился в корне. Это уже не он. Это другой человек. Он упростил свою жизнь до одной-единственной ноты.
- Не верю я ему, - сомневается Альфонсо. - Ничто не может до такой степени изменить человека. Он постоянно напряжен. И теперь тоже. В один прекрасный день напряжение это лопнет, инстинкты вырвутся на волю, и он очутится там, где был.
- Сохрани его от этого бог, - вставил Мурильо. - Наконец-то он нашел свой истинный путь.
Альфонсо рассмеялся:
- Так вот он, истинный путь дон Жуана из Маньяры! Греет руки у семейного очага. Дон Жуан в шлепанцах и ночном колпаке сыплет корм в клетку цикадам, поливает цветочки в горшках, по вечерам обходит дом, проверяя, заперты ли замки на два поворота! Дон Жуан - токующий тетерев, ха-ха-ха!
