Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
— И я не пойму.
— Не знаю точно, но думаю, что вы мечтаете о таком же будущем для всех людей, как и я. Я это чувствую, хотя понимаю, что сейчас вы со мной не согласитесь. Чувствую наперекор здравому смыслу, наперекор всякой логике.
— Что правда, то правда, — подтвердил он. — Я с вами, конечно, не соглашусь. Но к чему здравый смысл и логика, если вам что-то подсказывает чувство?
— Одного чувства мало, — перебила Нина. — Чувство может обманывать.
— Но может и не обмануть.
— Дай бог, — сказала она, ласково высвобождая пальцы из его руки потому, что ее снова позвал Роланд. — Я бы не пережила, если бы это чувство меня обмануло и мы бы оказались врагами.
Глава тридцать седьмая
Вид у Федора был какой-то загадочный и даже зловещий. В городском костюме— белом плаще и шляпе — он казался другим человеком. Он был сух, неразговорчив, пожалуй, враждебен.
— Как это вас угораздило? — спросил он лежавшего в постели Руперта.
— Не задавайте таких вопросов, — ответил Руперт. — Почем я знаю?
Федор передернул плечами. Он посмотрел на Нину, которая не находила себе места и, пытаясь скрыть это, еще больше выдавала свое волнение. Глаза Федора перебегали с Нины на Руперта, с Руперта на Нину — было ясно, что он обо всем догадался.
— Почему бы вам не присесть? — обратился к ней Федор.
— Не знаю, — ответила она. — А я вам нужна?
— Да, я ведь иногда не понимаю Руперта, а мне с ним надо поговорить.
В Крыму у них выработался свой метод разговора: Руперт говорил по-русски или по-английски, а Федор понимал по-английски, но сам говорил по-русски. Они с грехом пополам объяснялись, пока разговор не затрагивал тем, требовавших более точного выражения мыслей.
— Хорошо, я останусь, Федор Николаевич, — сказала Нина.
— Почему вы так торопитесь домой? — неторопливо начал Федор, словно показывая, что предварительные переговоры окончены и пора перейти к делу. — Почему вы нас покидаете, Руперт?
— Я сделал все, ради чего приезжал сюда, — пожал плечами Руперт.
— Вы не осмотрели и половины древнегреческих колоний. Не заехали даже в Фанагорию. Вам, кажется, хотелось побывать в этом знаменитом месте?
— Не совсем так. Мне нужен был остров Змеиный, и все, что я там искал, я нашел, — храбро заявил Руперт, решив не играть в кошки-мышки, тем более что ему отводилась роль мышки. Он будет играть в открытую, хоть и не собирается ни в чем сознаваться. Он не должен врать хотя бы себе самому, чтобы не запутаться в собственной лжи.
— Нашли? Что же именно? — спросил Федор.
— Признаки того, что там побывали греки.
— И это все, что вы искали? — в голосе Федора внезапно прозвучала ирония.
— Может, и нет, — признался Руперт, испытывая облегчение оттого, что намерения собеседника — пусть и опасные — начинают проясняться. — А что? Чего еще я, по-вашему, искал?
Федор лениво улыбнулся.
— Знаете, Руперт, — сказал он, — вы, кажется, напрасно тратили время.
— Вот как?
— Да. Разве вы не могли узнать у наших специалистов все, что вас интересовало, без всяких хлопот?
— Это совсем не то, что искать самому. Особенно, если что-то находишь, — возразил Руперт. — Спросите Нину. Помните, как вы нашли монету, Нина?
Но Нина явно решила держаться в стороне. Она только кивнула. Вид у нее был немного озадаченный, и ей как будто не терпелось уйти. Была ли это просто застенчивость или она чувствовала, что должно произойти нечто жестокое, а может быть, и трагическое? Федор не обращал на нее никакого внимания. Он был спокоен, холоден, насторожен.
— Пусть так, — произнес он, — но мне часто хотелось вас спросить: какой смысл ехать в этакую даль, в страну, вокруг которой кипит столько страстей, лишь для того, чтобы порыться в остатках мертвой цивилизации? А?
— А почему бы и нет? Не все же интересуются современностью и политикой, Тедди.
— И вы не интересуетесь?
— Совсем не интересовался, когда ехал сюда. Во всяком случае, не так, как вы.
Федор рассмеялся.
— На Западе все думают, будто мы интересуемся только политикой…
— Так оно и есть, — перебил его Руперт. — Вы не видите ничего, кроме коммунизма и капитализма.
Федор встал и снял плащ. «Он как будто устраивается надолго, — подумал Руперт. — Кажется, это будет длительная осада». Но Федор улыбался.
— А что вы можете знать о коммунизме и капитализме, — задал он ехидный вопрос, — если ваши мысли витают в заоблачных высотах античности?
— Не так уж много. Но. наверно, немножко больше, чем до приезда сюда.
— Например? — спросил Федор; он бросил плащ на спинку кресла и снова развалился в нем, закинув руки за голову.
— Сейчас вы меня об этом не спрашивайте, — ответил Руперт, — я еще этого не продумал.
— Вам нечего бояться, Руперт, — сказал Федор. — Можете говорить откровенно.
Руперт пристально на него посмотрел. Что он ходит вокруг да около? Или хочет, как инквизитор, выпытать, что у жертвы на уме, а потом уже решит, как с ней поступать. «Похоже, что я сейчас борюсь за свою жизнь, — несколько театрально подумал Руперт, — но пресмыкаться и двурушничать я не стану. Буду говорить правду, чего бы мне это ни стоило. Да ничего другого мне, пожалуй, и не остается».
— Бояться? — переспросил он. — Чего мне бояться?
— Не знаю, — отозвался Федор. — Но большинство людей, приезжающих с Запада, ведут себя так, словно страшатся заразы, страшатся нас, нашей дружбы. А вам разве не было страшно?
— Пожалуй, было чуть-чуть, — ответил он, взглянув на Нину. Неужели и она чувствовала в нем этот страх? Он вспомнил, с каким подозрением относился вначале к ней и к ее мужу. Да, это так, весь мир охвачен подозрительностью. — Во всяком случае, это не столько страх — сказал он, оправдываясь, — сколько глупая подозрительность.
— А какая разница? — спросил Федор. — Разве одно не вытекает из другого?
— Может быть, но…
— Вы и сейчас думаете, что нас надо бояться?
От этого вопроса у Руперта перехватило дух, будто его ударили в солнечное сплетение. Легко сказать «нет», спасая свою шкуру. Легко сказать «да» из чистой бравады и отделаться полуправдой.
— Нет, — сказал он. — Я не думаю, что мы должны бояться вас, то есть России. Но я думаю, что мы должны бояться коммунизма, а ведь это почти одно и то же.
— С чего вы это взяли? Коммунизм не только русское явление.
— Нет. Но иностранные коммунисты слушаются ваших приказов.
— Откуда вы это знаете, Руперт? Как вы можете с такой уверенностью это говорить? — вступила в спор Нина; это его удивило; теперь он понял, что борется не за одну, а за две свои жизни: за жизнь физическую, которой угрожает Федор, и за жизнь духовную, накрепко связанную с Ниной несмотря на разделяющую их стену разногласий, непонимания и предрассудков.
— Я этого не знаю, — сознался Руперт. — Но почему иностранные коммунисты всегда думают и поступают, как вы?
— Потому что и они, и мы — коммунисты, — горячо воскликнула Нина.
— Все это было бы хорошо, — возразил он с такой же горячностью, — если бы не делалось так прямолинейно. Вы говорите, что Сталин бог, и они соглашаются. Вы говорите, что Сталин уже не бог, и они опять соглашаются. Они послушны вам, как собака своему хозяину.
— Неправда! — крикнула Нина.
— В общем, правда, — спокойно заметил Федор.
— Федор!.. — сердито обернулась к нему Нина.
— Только они послушны не как собака, а, скорее, как солдат, — ответил Федор, не обращая внимания на Нину. — Мы все сражаемся уже не первый год, Руперт, против общего врага. Конечно, они шли за нами. Наша страна — первая социалистическая страна, и каждый капиталист на свете хотел бы увидеть ее поверженной и разбитой. И какие бы важные задачи ни стояли перед коммунистами всего мира, важнее всего им было, чтобы первая социалистическая страна уцелела. Важнее всего, — повторил он, — чтобы уцелели мы.
— Вот они и поступают, как вы прикажете, — упорствовал Руперт.
— Нам ничего не приходится приказывать. Они все знают сами, — услышал Руперт лаконичный, сухой ответ Федора и вдруг подумал, что за эти недели стал неплохо понимать по-русски. Сердце его громко стучало от волнения и страха, он чувствовал, что загнан в угол (притом не одним, а обоими собеседниками), и тем не менее русские фразы легко текли у него с языка.
— Так или иначе, — продолжал Федор, — теперь это все позади. Мы уже не нуждаемся в помощи. Мы достаточно сильны, чтобы защитить себя от врагов, и коммунисты в других странах могут больше не оберегать нас и заниматься своими делами.
Руперт снова пожал плечами. Все это его, в сущности, мало интересовало.
— Никто не требует, чтобы вы стали коммунистом, — говорил Федор. — Все, чего мы хотим от вас, да и от любого англичанина, — это чтобы вы не готовили против нас войну.
