Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда
Поллард покачивал левой ногой, что у него всегда служило признаком удовольствия. В злых глазах Мюриель появилось почти умиротворенное выражение, Элен говорила об этих сумасшедших картинах на выставке: "Все-таки кое-что мне там нравится", а Грейвен посмеивался и называл ее притворщицей. В комнату вошло веселье; оно бродило и переливалось через край - жесты стали чуть свободнее, слова чуть живее и смех немножко громче. Никто, казалось, не вспоминал, что виновник этого веселья недавно умер, никто не думал о нем, мирно гниющем в своей могиле; даже в спокойном достоинстве его вдовы было что-то праздничное. Однако все они любили Антони Дина; Мюриель только его одного и любила. Маркэнд вдруг понял, что именно этим здоровым жизненным инстинктом и невозмутимым аппетитом они отдавали единственную возможную для них дань трудам всей его жизни.
Тиббетс, поигрывая пенсне, прикрепленным широкой черной лентой к жилету из белого пике, говорил Полларду:
- Ничего не поделаешь, сэр. Верховный суд признал это соответствующим конституции. Другими словами, сэр, подоходный налог уже существует, и всем нам придется его платить. Я никогда не поверил бы этому, сэр. Но как бы то ни было, он объявлен соответствующим конституции, и никто не осмелится оспаривать решение величайшего суда в мире. Конечно, это разорение. Уже сейчас деловой мир задыхается. Через несколько лет, сэр, вам придется наблюдать начало сильнейшего движения за изъятие из конституции этой дополнительной статьи. В делах застой. Вам это известно. И настоящая причина именно в этом налоге. Газеты пишут, что Уинстон Черчилль предлагает всем державам установить морское перемирие начиная с тысяча девятьсот четырнадцатого года. Теперь нам ясно, к чему все клонится? Если Англия пытается приостановить строительство военных кораблей, это значит, что она предвидит затруднения в налогах, затруднения в делах. Мир накануне депрессии. Нечего сказать, подходящий момент для того, чтобы оглушить нашу борющуюся верхушку подоходным налогом, выбить почву из-под ног у финансов, которые и так достаточно неустойчивы.
Поллард перестал покачивать ногой.
Дверь отворилась, и горничная доложила, что обед подан.
Это была Энн.
- Войдите, войдите, Энн! - воскликнула миссис Дин. - Я кое-что должна сказать вам, милая.
Маркэнду вспомнилась крепкая девичья фигура, грациозные движения, круглые кроткие глаза, дыхание, пахнущее молоком. Непривычное обращение хозяйки смутило Энн. Она подошла ближе. Молочный ее расцвет давно поблек, засыпанный пеплом жизни.
- Мы прочли завещание мистера Дина, - услышала Энн, - он оставил вам пять тысяч долларов.
Энн страдала, и Маркэнд вместе с ней. В первый раз усилие не оказалось тщетным; он снова может поверить в свою, давно похороненную близость с этой девушкой; эта близость реальная и полна чудесной неожиданности. Деньги не имели значения для Энн. Она стояла посреди комнаты, беззащитная в своем сознании, что от нее ожидают благодарности и что она должна быть благодарна. Она виновато покраснела, сложила руки и сжала их.
- О, благодарю вас, - сказала она, поглядела на свои руки, сделала паузу и подняла голову. Новым, спокойным тоном она произнесла: - Мистер Дин был очень добр, подумав обо мне, - и вышла из комнаты.
Все общество почти тотчас же последовало за ней. Благополучно завершившееся волнение вызывает голод.
Поллард хлопнул Маркэнда по спине.
- Вы успели позавтракать?
- И как еще!
- Превосходно! - прогремел Поллард, обращаясь к собравшимся вокруг стола, обремененного хрусталем, белоснежными салфетками и серебром, в ожидании, покуда миссис Дин займет свое место. - Дэв завтракал, а я нет. Так что я собираюсь поесть за двоих.
После обеда Элен подошла к мужу; она заметила, что за столом он сидел молча и почти ничего не ел.
- Дэв, - сказала она, - у тебя усталый вид. Ты бы поехал домой и вздремнул немного. Ведь ты помнишь, мы ужинаем сегодня на Восточной Шестьдесят пятой улице. Я буду ждать тебя там к семи часам.
- Ты занята до вечера?
Едва приметная скрытность в глазах Элен, прежде чем она ответила:
- Мы с мамой хотели сегодня познакомиться с кардиналом Лашезом. Ты, вероятно, читал о его приезде в Нью-Йорк? У доктора Коннинджа. Я обещала поехать с ней.
- Только не целуй перстень: это негигиенично.
Элен вспыхнула и отвернулась. Это удивило Маркэнда. Не раз он подтрунивал над ее увлечением гигиеной; поцеловать перстень кардинала на нее так же мало похоже, как разрешить детям пить из общего стакана.
- Элен, - сказал он, - может быть, нам извиниться перед твоими родителями и поужинать дома, с малышами?
- Ты ведь знаешь, как папа относится ко всякому нарушению данного слова. - (Она не хочет оставаться со мной наедине.) - Я тебе обещаю, добавила она, и ее слова - почему? - казались отягченными трудностью принятого решения, - сейчас же после ужина мы поедем домой.
Может быть, действительно поехать вздремнуть? Советы Элен всегда благоразумны. Маркэнд обвел взглядом широкую спину мистера Тиббетса, круглые тусклые глаза своей тетки, Полларда, у которого под давлением поглощенной им пищи лицо накалилось, словно клапан парового котла. Маркэнду не захотелось ни с кем из них разговаривать. Он выскользнул из комнаты.
У наружной двери его остановила Лоис.
- Куда это вы собрались?
- Спать.
- Великолепно. Я тоже еду.
Они спустились с крыльца и сели в автомобиль. В парке светило солнце и было тепло. Лоис повернула руль.
- Между прочим, Лоис. - Маркэнд смотрел прямо перед собой. - Я не особенно внимательно слушал. Как поделил все ваш папа?
- Как это на вас похоже! Ну вот, после уплаты всяких особых сумм, и взносов, и тому подобное он разделил остаток на десять равных частей. Пять идут маме. Страшно мило с его стороны, правда? Она теперь так богата, что может выйти замуж за какого-нибудь мальчишку, который убьет ее, чтоб завладеть ее деньгами. Остальные пять частей предназначены Мюриель, Барру, Чарли, милой Лоис и милому Дэвиду.
- Ловко! Таким образом, каждая из дочерей получает по две десятых?
- Если не разведется со своим мужем.
- Необычное для нашего времени завещание - без всяких оговорок оставить деньги жене и зятьям!
- Папа был настоящий человек. Только он так зарывался в свои дела, что подчас нелегко было отыскать в нем человека.
- И сколько же составляет все наследство?
- Вы и это прослушали? Старый Тиббетс очень подробно все объяснил. Он знал, что никто из нас не осмелится спросить! Всего около двух миллионов.
- Так... Значит...
- Значит, мой милый мальчик, не считая тридцати тысяч, завещанных Элен, Тони и Марте, вы получаете около двухсот тысяч долларов.
Маркэнд молчал.
- Недурно, - сказала Лоис. - Совсем недурно для мальчика из провинции. Но серьезно, Дэвид, я еще больше люблю папу за это. Он понимал, что вы настоящий Дин.
"Лозье" с трудом пробирался между кэбами, такси, "Поуп Хартфорд", "Панхард". - Двести тысяч в ОТП. Около двенадцати тысяч в год. Жалованье двенадцать тысяч в год. Городской дом ценой не менее тридцати тысяч. Я богат. - Маркэнд оглянулся на оголенные деревья (они достигли верхней, "романтической" части Центрального парка), на скалы, поросшие редким кустарником, на прохожих, обливающихся потом в зимней одежде, на скамейки, каменистые дорожки. Он, Маркэнд, возвышался над всем этим; радостное возбуждение охватило весь город, окаймлявший раскинувшийся под ним парк. Хозяин! Он чувствовал, что его рука властна остановить толпу прохожих или рассеять ее. Хорошо быть богатым! Лоис у руля, в синем твидовом костюме, с мехом, распахнутым на груди, вела машину мимо виктории, в которой сидели две пожилые дамы. Под шляпами, украшенными цветами, в рамке черного каракуля саков Маркэнд увидел высохшие, пергаментные лица, бессильно сложенные руки; потом мимо него промелькнул огромный кучер, подобно евнуху охранявший их, и два крутобоких мерина.
- Да, я богат, - вслух сказал Маркэнд. - Я принадлежу к тому же классу, что и эти мумии.
Лоис затормозила и поставила машину на стоянку.
- Пройдемся, - сказала она. Они взобрались на невысокий холм, миновали замусоренную рощицу, где среди голых стволов валялись номера воскресной газеты и уныло слонялись немногочисленные гуляющие. Достигнув вершины, они уселись на черном камне, выступы которого сквозь одежду врезались им в тело.
- Зачем это вам понадобилось все портить такими нелепыми разговорами?
- Мне везет в жизни, Лоис. С самого детства. Это противоестественно. Я не доверяю этому.
Она стянула свою тяжелую шоферскую перчатку и взяла его руку, но не пожала ее.
- Я не хочу, чтоб вы так говорили, потому что это нехорошо по отношению к папе. Он вовсе не собирался оставлять свои деньги скопищу высохших трупов. Во всяком случае, часть их он оставил настоящему человеку - вам...
- Бросьте глупости! Что во мне настоящего?
