Джейн Веркор - Люди или животные
"В общем, - писал он, - вот я и уезжаю, помимо своей воли. Но если Вы считаете, что это хорошо, значит, это действительно хорошо. Одно Ваше слово заставило меня поехать, одно Ваше слово могло бы удержать меня. Как ни жестока подобная покорность, но мне приятно подчиняться Вашей воле. Бывают ведь такие горькие радости, не правда ли, Френсис? Все, что исходит от Вас, даже то, что причиняет боль, мне всегда будет радостью. Не злоупотребляйте этим, мой милый друг. Прощайте. Думайте обо мне хоть изредка.
Ваш Дуг."
В день отплытия корабля, когда уже в третий раз завыла сирена и Дуглас со сжавшимся сердцем вышел на палубу, чтобы еще раз взглянуть на английский берег, на набережной среди толпы провожающих он вдруг заметил неподвижную фигурку, и у него перехватило дыхание.
- Френсис! - крикнул он и бросился к трапу. Но слишком поздно: трап уже поднимался. Тогда он снова кинулся на корму. Френсис подошла к самой воде. Дуг видел обращенное к нему прекрасное, немного бледное лицо. Они оба молчали, потому что иначе им пришлось бы кричать. Френсис только улыбалась, и Дуг отвечал ей такой же улыбкой. И впервые они готовы были молчать хоть вечность, не боясь, что их улыбка превратится в гримасу. Напротив, с каждой минутой они улыбались все естественнее и нежнее. Когда судно медленно отвалило от берега, Френсис поднесла руку к губам, и Дуг сделал то же. И так, не переставая улыбаться, они посылали друг другу воздушные поцелуи, пока пароход не скрылся за молом.
Дуглас надеялся использовать долгий путь, чтобы хоть немного приобщиться к палеонтологии. Но его ждало горькое разочарование: его спутники готовы были делать все что угодно, лишь бы не говорить о своей профессии.
Их было четверо: трое мужчин и Сибила. Дуг только к концу путешествия разобрался в специальности каждого из них. Он искренне удивился, когда ему стало известно, что этот любитель поесть и выпить, который не выпускал изо рта трубку и не слишком стеснялся в выражениях, был не кто иной, как ирландский монах-бенедиктинец. Дуглас не раз слышал, как его называли "отец", но он решил, что это - прозвище, которому тот обязан своим возрастом.
- Ничего не поделаешь, это всегда будет чувствоваться, - сказала Сибила однажды вечером, заметив, что в коридоре промелькнула и исчезла седая кудрявая голова. (Они как раз проплывали мимо острова Сокотори). Дуг и Сибила лежали в шезлонгах.
- Что именно? - спросил Дуглас.
- Его скуфья, the cloth, - отрезала Сибила, которая несколько бравировала своим атеизмом.
- Что за скуфья?
- Эх, вы! Головной убор священников.
Судя по тому, как расхохоталась Сибила, удивление Дугласа было достаточно комичным.
- Как? Неужели вы до сих пор не знали? Он не только папист, он к тому же принадлежит к ордену бенедиктинцев. И, что хуже всего, является самым бешеным ортогенистом.
- Простите, как вы сказали?!
- Ортогенистом. Сторонником ортогенеза. Он считает, что всякое развитие имеет определенную цель или по крайней мере направление.
На лице Дугласа была написана самая трогательная мольба, и Сибила с некоторым раздражением пояснила:
- Он полагает, что мутации происходят не случайно, не в результате естественного отбора, но что их вызывает, подчиняет себе и управляет ими некая сила, воля к усовершенствованию. О черт! - воскликнула она, не выдержав тупости собеседника. - Словом, он полагает, что существует определенный план и его создатель и что Господу Богу наперед известно все, чего он хочет.
- Но в этом еще нет никакого преступления, - улыбаясь, заметил Дуг.
- Преступления, конечно, нет, но это просто нелепость...
- Ну а кто же вы сами?
- То есть как это "кто"?
- Если вы не ортогенистка, тогда кем же вы себя считаете?
- Я никто. Я свободомыслящая. Я считаю ортогенез мистикой, и, по-моему, прав был Дарвин, отводя главную роль естественному отбору. Но в то же время мне кажется, что естественный отбор - это еще не все. Развитие результат взаимодействия самых разнообразных факторов, внутренних и внешних. Думаю, что никогда нельзя будет свести развитие к одному какому-нибудь фактору. И тех, кто это делает, я просто считаю ослами.
- Объясните мне, пожалуйста, под внешними факторами вы понимаете климат, питание, других животных? Да?
- Да.
- А естественным отбором вы называете ту борьбу за существование, при которой выживают и развиваются формы, наиболее приспособленные к этим факторам, в то время как менее приспособленные погибают?
- Да, приблизительно так.
- Ну а что же тогда вы считаете внутренними факторами?
- Внутренние факторы - это преобразующие силы, источник которых - некая воля к постепенному самосовершенствованию, присущая тому или иному виду.
- В общем, желание хотя бы немного приблизиться к идеальному образцу?
- Ну, скажем так.
- И вы придаете одинаковое значение обоим этим факторам?
- Да, но есть еще и другие. Есть множество причин, которые не так-то легко объяснить.
- Например?
- Я не могу вам их объяснить, потому что они необъяснимы.
- Божественного происхождения?
- Конечно, нет. Просто они непостигаемы человеческим разумом.
- И вы верите в их существование, не понимая, что они собой представляют?
- Я не стараюсь их себе представить, потому что для меня они непознаваемы. Но я думаю, что они существуют. Вот и все.
- Но в таком случае это просто бессмысленно.
- Как так?
- Это то же самое, что верить в Деда Мороза.
Она засмеялась и посмотрела на него с уважением.
- Неглупо сказано!
- Я бы предпочел держаться того, что было бы мне доступно. Например, естественного отбора или этого... как его... ормогенеза...
- Ортогенеза. Что ж, это вполне разумно. Но существуют вещи, которые не могут объяснить оба эти метода, даже вместе взятые.
- Например?
- Например, внезапное вымирание некоторых видов в период их наибольшего расцвета. Или еще проще: работа человеческого мозга.
- Но при чем тут человеческий мозг?
- Это слишком долго объяснять. Но grosso modo [в общих чертах (лат.)] здесь мы сталкиваемся с десятками противоречий. Если наш мозг должен содействовать лишь биологическому процветанию человеческого рода, почему же он ни с того ни с сего начинает заниматься совсем другими вещами? И когда речь заходит об этих "других вещах", нам приходится только руками разводить.
- Значит, сделан еще только первый шаг...
- Вот именно. Когда мы сделаем последний, все причины нам станут ясны.
- Знаете, что я вам скажу?
- Да, что такое?
- В сущности, вы гораздо больший ортогенист, чем отец Диллиген.
- Это заключение идет не от логики, а от чувств, мой милый Дуг!
- От чувств?
- Видите ли, даже Диллигена сделали ортогенистом его научные взгляды по крайней мере он сам так считает. Он является ортогенистом не потому, что верит в божественное предопределение, а скорее даже наоборот: он ортогенист и потому вынужден верить в божественное предопределение. Очень большую роль здесь сыграл тот факт, что он занялся изучением форм свертывания у некоторых типов ископаемых раковин. Конечно, это было не единственной причиной... Он нашел разновидности, у которых свертывание зашло так далеко, что моллюски, полностью свернувшись, погибали замурованными, даже не успев развиться. Но, несмотря на такой гандикап, эти виды не вымерли. Исходя из этого, Диллиген пришел к выводу, что существует внутренний фактор, внутренняя "воля" к свертыванию, полярная всякому процессу приспособления. Кутберт, как верный последователь Дарвина, ответил ему, что этот внутренний фактор по своему происхождению есть не что иное, как процесс приспособления, просто плохо поддающийся контролю законов генетики. Уже года три они ссорятся по этому поводу, как базарные торговки.
- Разве ваш муж занимается также и раковинами?
- Если вы хотите, дорогой мой, хоть что-нибудь понять в происхождении человека, вам надо познакомиться сначала с тем, как произошло на земле все остальное...
- Вы в этом уверены? - с минуту подумав, спросил Дуг.
- Что за вопрос? Это же вполне очевидно.
- Ну, не совсем.
- Как "не совсем"?
- Мне кажется, - продолжал Дуг, - тут есть какая-то путаница. Между вашими раковинами и, например, слоном или даже большими обезьянами... хорошо... я понимаю, проблема остается той же, поскольку можно проследить каждый шаг в развитии от одного вида к другому. Но между обезьяной и человеком или, скорее, видите ли... между обезьяной и человеческой личностью и даже, если хотите, между животным, от которого произошел человек, и человеческой личностью лежит целая пропасть. И ее не заполнишь всеми вашими историями насчет свертывания...
- Вы, конечно, имеете в виду душу? Так, так, милый мой Дуг, уж не стали ли вы верующим?
- Вы хорошо знаете, дорогая Сибила, что во мне нет и крупицы веры. Я такой же безбожник, как и вы.
- Но о чем же в таком случае вы говорите?
- О том, если угодно, что пришлось все же придумать такое слово: Душа. Даже если не веришь в ее существование, надо все-таки признать, что, поскольку ее пришлось придумать, и придумать специально для человека, чтобы отличить его от животного, значит, в самом человеке, во всем его поведении есть нечто такое... Но вы, конечно, поняли, что я хочу сказать?
