Белькампо - Избранное
Если верить карте, я должен был теперь миновать большое озеро Этан-дю-Мулен — Мельничный Пруд, — но вместо него увидел справа от себя низину с возделанным полем. Нечто подобное мне доводилось видеть и раньше; впоследствии мне разъяснили, в чем тут дело. Здешние польдеры бывают поочередно то сухими, то под водой; воду из них просто можно спускать. Когда их осушат, то используют под пахоту, засевают зерном, снимают урожай, а через несколько лет опять напускают воду и рыбу; все водоотводные канавы перегораживают решеткой, которая при спуске воды задерживает крупную рыбу. Стало быть, здесь не так, как в Харлемском польдере, — ясито вместо рыбы, а попеременно: жито, рыба, жито, рыба.
Под вечер я пересекал один из самых широких польдеров с воинственным названием Лe-Гран-Батайар — Большой Воин. Польдеры бывают всегда частично подтоплены, и все-таки в этом пейзаже много настроения; весной здесь, наверное, особенно красиво, тростник покрывается рыжеватым пухом, а вода — ярко-желтыми кувшинками.
Перед наступлением темноты я набрел на большую ферму «Ле-Гранд-Руссьер». Ужинали все вместе за длинным столом, было вино. Человек шестнадцать сидели рядком друг возле друга, но никто не проронил почти ни слова, только убогий подросток все время хихикал в кулак. Я сидел в самом конце стола, точь-в-точь средневековый странник. Потом, лежа на сене, предавался мыслям о разнице между итальянским путешествием Гёте и моим собственным. Ведь если вообразить, что когда-нибудь я прославлюсь и будет учреждено специальное общество, которое начнет всюду, где я ночевал, ставить мемориальные камни, то потребуется настоящее расследование, чтобы отыскать все риги, сараи и сеновалы. Как бы там ни было, один пункт вам уже известен: ферма «Ле-Гранд-Руссьер» в деревне Сен-Поль-де-Варакс. К этому можно прибавить, что крыша сарая протекала, так что мне без конца приходилось передвигаться с места на место, а неровный профиль моего ложа заставлял меня принимать самые мучительные позы, и в довершение всего по лицу то и дело ползали крохотные паучки. С неровным ложем обстоит так: когда ложишься спать, то вначале ничего не чувствуешь, но через два-три часа просыпаешься с ощущением, будто тебе в спину врезался горный хребет. Происходит это потому, что беспрестанное и неослабевающее давление на спину с течением времени достигает непереносимой степени, а кроме того, еще и потому, что в полудреме все наличное сознание концентрируется в мозгу на импульсах неудобства, и чувство Досады бывает от этого гораздо острее.
Целый день напролет я шагал по главному тракту в Лион, погруженный в сбои мысли. Автомобили все словно вымерли, погода стояла ненастная, сыпал мелкий дождичек.
Дважды меня приглашали в полицейскую будку проверить паспорт, ажаны ничего в нем не понимали и поэтому напускали на себя важный вид.
На одиноких фермах мне дважды отказывали в ночлеге, как я ни уверял, что не держу при себе спичек; пришлось в темноте двигаться дальше. В поселке Вансиа, за десять километров до Лиона, мэр, должно быть, только что выдержал стычку с женой или с членами управы; во всяком случае, он не уступал своему цепному псу во враждебности и был озабочен лишь тем, как бы поскорее захлопнуть дверь перед моим носом. Самое лучшее, что можно сделать в подобном случае, — это заговорить с первыми встречными в кафе или на улице: почти всегда кто-нибудь сердобольный укажет, где переночевать. Я вошел в ресторанчик, где сидела мужская компания, которую поил за свой счет молодой возчик. Меня тут же пригласили подсесть и заставили выпить кряду несколько рюмок. В ответ я предложил нарисовать портрет возчика. Он уселся и принял героический вид комиссара Великой французской революции.
Любого из нас можно рассматривать как человека, завязшего на пути к некоему идеалу, который ему мерещится; как чистое порождение сущности этого индивида идеал носит сугубо личный характер. Один человек может приблизиться к своему идеалу значительно больше другого. Портретируемый будет самым приятным образом поражен, если художник отождествит модель с ее собственным идеалом. «Я в самом деле так выгляжу!» — думает он в восхищении, а внутренний голос ему кричит: «Я и вправду таков, каким всегда хотел быть! Во всяком случае, посторонние, кто это увидят, а со мной не знакомы, будут думать, что я именно таков, каким всегда хотел быть».
И художника награждают благодарным взором за то, что он с первого взгляда лучше других понял, что творится в душе этого человека. Значит, рисовальщик или живописец, взыскующий наибольшего успеха, всякий раз должен спрашивать себя: «А каков идеал этого человека?» — и после на него равняться. Само собой понятно, что тут не нужно долго раскидывать мозгами, ведь и у художника, и у его натуры это часто сидит в подсознании. Идеал нашего славного возчика прятался неглубоко, а благодаря легкому опьянению стал осязаемым на ощупь. Я ему здорово потрафил, и он дал мне за работу пять франков.
Ночевать меня послали в маленькое кафе, где заправляли женщины; одну я успел нарисовать, пока она сидела с вязальными спицами у чугунной печки, придававшей уют вполне по-современному обставленной комнате.
Утром чуть свет я был уже на ногах и через час увидел перед собой серо-коричневые, стремительно бегущие воды Роны. Дорога бежала вдаль вместе с рекой, дома навстречу мне попадались все чаще, пока их не стало так много, что можно было сказать: вот я и в Лионе. От истории города сохранилось мало следов, и скоро чувствуешь, что гулять по нему больше не тянет. Сначала я пошел обменивать деньги; по сравнению с тем, что я имел, уезжая из Амстердама, я стал на шесть гульденов беднее; дольше так не могло продолжаться. Поэтому я направился к консулу, чтобы узнать, имею ли я право в этой стране зарабатывать деньги своим собственным манером. Консул, француз, не знал, что ответить, и послал меня в комиссариат. Тот был совсем рядом, но открывался через несколько часов. Это время я убил, бродя по городу, но мне так хотелось поскорее выбраться из него, что я нигде не застревал, даже перед цветными витражами собора. Красиво место, где милая, мирная Сона бросается в объятия страстной, неистовой Роны и всецело ей отдается — предостерегающий пример матерям еще не пробудившихся дочерей.
Из этого полицейского участка меня послали в другой, порядочно далеко. Там над входом значилось «Разносчики, бродячие и ярмарочные торговцы». Человек, принявший меня, разъяснил, что я имею право работать, но только не в общественных местах, чтобы не отнимать кусок хлеба у местного населения; но в моем случае это никому не грозило.
На все эти хлопоты ушел целый день, и, когда упала темнота, я еще не выбрался из коридора домов. Дождь загнал меня в маленькую гостиницу, где я примитивным образом утешил себя за потерянный день ужином.
На другой день я снова обул семимильные сапоги: один коммивояжер взял меня до Гренобля, где собирался навестить клиентов. И вот наконец я в горах, и вот наконец-то Альпы, которые будут подниматься все выше и выше, до вечных снегов.
Одна из привлекательнейших сторон горного ландшафта заключается, по-моему, в том, что в горах все время как бы попадаешь за угол — то вертикальный, если это скала, то горизонтальный, если это река; горы словно играют с тобой в прятки. Мне кажется, горцы должны любить свой край сильнее, чем жители равнины, потому что теснее с ним связаны; в горах и шагу ступить нельзя, чтобы они не напомнили о своем нраве. Недаром же стала классической швейцарская ностальгия.
Время подходило к обеду, и я решил найти сестру крестьянина из Коломбе. Нигде не бывает такой душевной беседы, как за накрытым столом.
В пригородах почти все домики стоят отступя от дороги, в глубине сада. В сад можно попасть через калитку, но обычно она бывает заперта, нужно звонить в висящий рядом колокольчик. В этом типичное различие между северными и южными народами. Южанин окапывается в своем доме, укрываясь от внешнего мира. Впуская кого-нибудь в дом, он оказывает ему особую честь; компанией собираются, как правило, только в кафе или на свежем воздухе. Женщины поэтому участвуют в таком общении гораздо меньше, чем принято у нас. Понятно, что климат является очень важным фактором в жизни южан: отсюда, наверное, их ревность и вспыльчивость, наконец, латинская склонность придавать всей своей жизни определенный стиль. Во всяком случае, для моего способа зарабатывать деньги сей момент оказался просто роковым.
Само собой понятно, что все это не относится к крестьянам и рабочим, и, видимо, благодаря своему крестьянскому происхождению хозяйка мне тотчас же отворила, едва услышала, откуда я прибыл. Она впустила меня в горницу, такую же опрятную, как и безвкусную, убогую по цвету и линии, где единственным украшением была она сама. Я рассказал, как поживает ее брат, она слушала с большим интересом. В горнице был еще ребенок, он подал мне руку. Через четверть часа пришел ее муж, он торговал продуктами скотоводства и не желал ничего другого на свете, кроме мира и спокойной жизни. Мы пообедали в кухне.
