Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры
Верующие с удовлетворением слушают пламенные речи Трифона, которыми он бичует безбожного распутника. И хотя имя Мигеля не названо, все знают, о ком он говорит.
- Услышьте призыв мой, о матери севильские! - повышает голос Трифон. Берегите дочерей ваших, как зеницу ока! Мужчины, следите бдительно за каждым шагом ваших жен и невест! Женщины и девушки, опасайтесь даже взглянуть на него! Ибо вам говорю я - сгорит во пламени всякий, кто соприкоснется с этим обреченным геенне! Осените себя крестом перед ним, воздвигните персты против его завораживающего взгляда и бегите подальше! Ибо он - Антихрист, и проклятье небес падет на его голову и разобьет ее в прах, как и головы тех, кто с ним заодно!
Трифон перевел дыхание, и голос его поднялся до крика:
- Придет час, он должен прийти, когда само небо низринется на него и раздавит! Карающая десница бога уже сжимается в кулак!
* * *
В красноватом чаду светильников, в клубах дыма, в бледном отблеске мутного рассвета, на волнах голосов, скорее похожих на храп, колышется вертеп "У херувима", и все качается вокруг Мигеля.
Кислые запахи вин, вонь индейского табака, запах мускуса от проституток.
Темен лицом, с волосами, прилипшими ко лбу, сидит Мигель - не пьяный, а одичалый от вина - образ безудержного разврата. Две девки по бокам его, третья прижимается сзади грудями к его голове:
- Похвастайтесь, господа! У кого из вас, как у Мигеля, по любовнице на каждом квадратном метре земли?
- Ха, земля... - угрюмо подхватывает Мигель. - О земля, отцветшая роза, твои обширные объятия тесны мне...
- Настанет день, когда удовольствуешься двадцатью квадратными локтями могилы, - раздался голос от одного из дальних столиков.
- Кто это сказал? - Мигель стряхивает с себя девок. - Кто хочет, чтоб ему продырявили лоб?
- Пойте, пташечки! - завопил Николас, и девицы заверещали затасканную песню.
Как осы на огрызок груши, набросились на Мигеля девки - существа без имени, без семьи, лишенные очарования, безобразные и смазливые.
- Других у тебя нет, Руфина? - кричит Мигель. - Ну, что поделаешь. Удовольствуюсь нынче и вами, жалкие создания посредственности! Все сюда, ко мне! Согрейте мне сердце, в котором стужа. Дышите, гладьте, грейте мне сердце! Как холодно здесь... Какая пустота во мне и вокруг меня...
Слова вырываются у него все быстрей, все быстрей, все неистовей.
- Пусто, пусто, как на кастильских равнинах... Почему вы молчите?
Девки жмутся к нему, улыбаются, говорят что-то нежно и страстно, а Мигелю кажется, что он один посреди гробовой тишины.
- Слышите меня? Да скажите же что-нибудь! Вы открываете рты, но молчите... Говорите, черт вас!.. Ничего не слышу. Кричите! Не слышу! Не слышу! Только мой голос возвращается эхом. Прижми меня к себе! Скорей! Чтобы я почувствовал, что я - не один!
Девушка крепко обняла его.
- Что же ты не повинуешься мне? - скрипит зубами Мигель. - Я приказываю тебе прижаться! И кричи, чтобы я тебя слышал! Неужели никогда не услышать мне ничьего голоса, кроме собственного?
Клиенты поднимаются с мест, пялят глаза.
Руфина подходит к Мигелю, отстраняет перепуганных шлюх и мягко прикладывает ладонь к его лицу.
- Успокойтесь, ваша милость, - нежно просит она. - Вы возбуждены, но это пройдет. Настанет время, и вы обретете покой. Жизнь ваша получит иное направление. Вы положите голову на колени женщине, которую полюбите верной и преданной любовью.
Мигель разражается смехом.
Он смеется впервые, но смех этот жесток, как смех сатаны.
- Надо же придумать такое, Руфина! Уж наверное, склоню я голову... И буду ползать на коленях в лужах слез, так, что ли?
Смех, злой смех беснуется, но Руфину не задевает насмешка.
- Будет так, как я сказала, - спокойно отвечает она. - Я, сударь мой, видела людей, охваченных страхом.
Глаза Мигеля расширились, словно в них отразился образ иного мира. Он встает, шатаясь, прижимает руки к груди:
- Иной мир... Тот свет? Ха-ха-ха! Страх? Timor fecit deos!* Но я не знаю, что такое страх. Я спускаюсь с небес, как огненное облако. Как оно жжется, мое небо... Горю! Горю! Подайте мне чашу! Пить!
______________
* Страх делает богов (лат.).
Но нет никого, кто бы сжалился и протянул ему бокал.
Возбуждение Мигеля растет, руки ищут опоры в воздухе, дыхание вырывается короткими свистящими взрывами, сдавленный голос словно корчится в неистовой экзальтации.
- Эй ты, властитель того света! Ты мой враг - приди, давай посчитаемся! Я давно отбросил все, что было во мне божеского и человеческого! И если мне не понравится раскаленное добела ложе, уготованное для меня в аду, приготовь-ка ты там, наверху, свой трон для меня!
Давящая тишина.
Мигель вдруг круто обернулся, словно почувствовал за спиной кого-то, и выхватил шпагу.
- Ну же, господи, покажись! Хоть ты и бог, - я проткну тебя!
Он тычет шпагой в воздух, женщины с криком разбегаются, прячутся.
- Все наслаждения мира - мои! Хочу испить до дна всю сласть! Буду спать с твоими святыми угодницами, с царицей небес рожу бога, ибо - я равен богу! - Мигель запрокинул голову, и голос его срывается в безумном вопле. - Ну, слышишь, ты?! Почему ж не караешь меня, эй ты, всемогущий?! Потому что не можешь! Потому что тебя нет!
Возгласы ужаса наполнили вертеп, клиенты поспешно убираются прочь.
Он остался один, он корчится в муках на полу, и Руфина, на коленях, гладит ладонью его лоб.
* * *
Наперекор городу.
В час, когда в Страстную пятницу назначена процессия кающихся, Мигель встречает гостей.
Двор свой он велел превратить в пиршественный зал - прямо под открытым небом. Слуги расстелили ковры по каменным плитам, расставили столы, кресла, кушетки, и с сумерками над пирующими запылали факелы.
В день самого строгого в году поста стол ломится от мясных яств, и кувшины полны тяжелого вина.
Наперекор всему.
Гости уселись - молчаливые, испуганные. Боязливо косятся на ворота, отделяющие двор от улицы, где люди выстроились шпалерами, ожидая процессию.
Куски мяса застревают в горле гостей - ведь сегодня великий пост.
Голоса их приглушены и робки. Даже эти безбожники знают, что нынче великий пост.
- Чего испугались, голубчики? - насмехается над ними Мигель. - У вас руки дрожат, дрожат ресницы, деточки!..
- Если нас тут обнаружит инквизиция, нас всех сожгут, - тихо сказал кто-то за вторым столом, не видный в сумерках.
- У меня вы в безопасности, - возразил Мигель. - Меня инквизиция боится больше, чем вы ее. Выбросьте это пугало из головы и пейте. За бессмертие наслаждения!
Вехоо вскочил, крикнул резко:
- Не слишком ли это, Мигель?
- Не будь смешным со своей моралью, гистрион, - обрывает его тот. Садись, спокойно ешь и пей.
- Не хочу! Отказываюсь от вашего гостеприимства, ваша милость. Не стану я больше смотреть на ваши беснования. Не нуждаюсь в вашей дружбе. И не желаю больше валяться в вашей грязи!
И Вехоо, возмущенный, уходит.
- Задержать? - спрашивает начальник стражи у ворот.
- Зачем? - ухмыляется Мигель. - Мы ведь свободные люди.
Едва Вехоо затерялся в толпе, как послышался отдаленный треск барабанов.
Процессия кающихся приближается.
Темное небо низко лежит над городом, факелы с трудом рассеивают мрак.
- А, барабаны! - И Мигель обращается к музыкантам. - Играйте плясовую!
Музыканты колеблются, дрожат от страха.
Горсть золотых погасила страх в их совести, и инструменты грянули.
Женщины встали с мест и, с четками в руках, закружились в бешеном фанданго.
Гром барабанов нарастает, поверх него разлился траурный хорал "Stabat mater"*
______________
* Стояла мать (лат.).
- Заглушить! - приказывает Мигель музыкантам.
Во всю силу взгремели гитары и лютни, флейты зазвенели смехом. Неуверенными голосами подхватили мелодию пирующие.
Звуки хорала смешались с любовной песней.
В тот момент, когда процессия кающихся поравнялась с дворцом, Мигель приказал распахнуть ворота и, схватив чашу, вышел на улицу.
- А, пастыри заблудших овечек погоняют свое стадо! - бросает он в процессию издевательские слова. - Эй вы, черные душой и телом! Мое презрение, почтенные!
- Изыди, антихрист! - слышится голос из рядов.
- А не хотите ли блюдо свинины да глоток вина в честь вашего лицемерия? Не желаете ли мертвую или живую красотку к вашей притворной молитве? У наслаждения один вкус, что в Страстную пятницу, что на пасху! Не угодно ли немного золота, чтоб утолить ваш священный голод? О, порождение василиска, я вижу вас насквозь! Вы истекаете слюною при виде маммоны! Так нате же, алчные хищники! Ловите! Хватайте!
И он швыряет в процессию пригоршню золота. Те, возле кого упали монеты, бросаются за ними; кто был подальше, грозят кулаками, осыпают Мигеля бранью. Священники, подняв повыше кресты, проклинают дьявола и призывают гнев божий на голову богохульника.
- Ловите! - кричит Мигель и швыряет в толпу золотой крест с рубинами дар архиепископа, освященный крест...
