Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади
- Да не надо мне ничего, - засмеялся Нипернаади.
И тут он вдруг подхватывает Кати на руки, целует ее в губы и уходит.
- Ты все-таки ненормальный! - испугалась Кати. - Увидел бы Яак, он бы тебя непременно убил!
- Ничего, - успокаивает ее Нипернаади, - должен я за свое долготерпение получить хоть какую-то награду!
Они оба выходят во двор.
- Счастливо тебе, Кати! - говорит Нипернаади. - Я обязательно приеду к тебе на свадьбу из своего роскошного поместья. Привезу в подарок обещанную Лоо и еще кое-что получше. Жди меня, Кати! А потом, когда твоего Яака уже совсем скрючит, я буду наведываться еще чаще. Всего тебе, Кати!
Он резко поворачивается и выходит за калитку. Он высоко закинул голову и выпятил грудь колесом - это для Кати, которая смотрит ему вслед, пусть видит, что он не грустит и не унывает, довольный собой, он направляется в собственное поместье. Что у него девушке нет или денег, у Тоомаса Нипернаади?
Он оглядывается, хочет в последний раз весело улыбнуться Кати.
Но ее и след простыл!
Проклятье! - он вдруг обмякает, делается маленьким, дрожащим, голова понуро падает на грудь.
Он идет по грязи под дождем, а вокруг ярится холодный осенний ветер.
Царица Савская
Уже которую неделю стояла дождливая и холодная погода. Ночью подмораживало, падал мягкий снег, а днем снег стаивал и шел ливень за ливнем. Дни были серые, темные, уже к полудню начинало смеркаться, а к вечеру тускловатый свет постепенно угасал. Море шумело и швыряло на берег пену, сосны выли и раскачивались день за днем. А ветвистые кусты можжевельника, что сбежались к берегу, буря трепала и крутила юлой.
По песчаному берегу шел человек. Одет он был убого, даже пуговиц не было на пиджаке, и с каждым порывом ветра он горбился, придерживая локтями полы пиджака. Обут он был в рваные сапоги, воротник он поднял, а шляпу вихрь грозил унести в любую минуту. Он дрожал от холода и частенько укрывался за деревом потолще. Так, прислонясь к дереву, он простаивал часами, но в его больших глазах не было ни тоски, не печали. Только губы посинели, сводило плечи и прядь волос постоянно лезла в глаза. На ночь глядя он стучался в рыбацкие лачуги, но впускали его редко. Дескать, самим нет места, идите в Сирвасте, в трактир. Но в Сирвасте он не шел. Пытался заночевать в лесу, но леса поредели, ветер и здесь свистел не хуже чем в чистом поле. Тогда он собирал хворост и шишки, складывал в кучу, пробовал развести огонь. Но и хворост и шишки были сырые, а мох и листья уже прихватило ледком. Но даже когда удавалось раздуть огонек, он лишь дымил, не давая тепла. Дрожа, он съеживался и всю ночь напролет слушал мрачный шелест осеннего леса. Он пробовал играть и на каннеле, да пальцы застыли, и в шуме, в завываниях леса звук каннеля терялся. Тогда он прятал свой инструмент в листья под кустом, а когда с моря раздавались утренние крики чаек, двигался дальше, холодный и голодный.
Порой он подходил к какой-нибудь лачуге и спрашивал работы. Просился на лов рыбы, подручным и только за харчи. Но рыбаки видели его разваливавшиеся сапоги, жалкую одежонку и не брали. Нет, отвечали они, своих людей девать некуда. И человек, улыбаясь, вежливо прощался, снимал шляпу, но тут распахивался пиджак и под рубахой виднелась его голая грудь. «Прошу прощения за беспокойство, - извинялся он, - ничего не поделаешь, вот и на хуторах работы больше нет, а лес валить рано — надо ждать зимы». - В Сирвасте грузят кругляк, - говорили ему, - может, там найдешь работу. «Грузят кругляк? - переспрашивал он, - благодарю покорно, я еще не дошел до такой крайности. Я бы и в городе нашел работу, но мне нравится проводить осень на берегу, потому-то и хотел выйти с вами в море. Я люблю море и рокот его».
Он любил море и его рокот — и все шел, дрожа, вдоль песчаного берега; иногда пускался бегом — туда и обратно, - чтобы согреться. Потом он нашел на берегу моток веревки и, увидев возле какой-то лачуги на распялках дырявые сети, принялся их чинить. Он проработал уже не один час, когда из лачуги вышел владелец сетей. С удивлением оглядел незнакомца и спросил: «Что ты делаешь возле моих сетей?» Человек рассмеялся, засвистал и ответил: «Ты спрашиваешь, что я делаю возле твоих сетей? Я их латаю. Проходил мимо, увидел рваные сети и подумал: если я их починю, хозяин не откажем мне в крошке хлеба и паре селедок?» Но на этот раз его улыбка и любезность не помогли. Рыбак сердито нахмурился и прогнал его. «Не терплю таких бродяг, - сказал он, - днем заявляются друзьями и помощниками, а ночью обчищают твой дом. А попробуешь пикнуть — прибьют. Вон на прошлой неделе в Ристмяэ перебили целую рыбацкую семью, может, и ты в этом поучаствовал? Поди, поди, не нужен ты мне!»
Ну никак ему не везло. Даже там, где мужики были в море и в лачугах оставались только женщины и дети, не впускали его. Так он и брел вдоль берега, голодный и холодный. Наконец, добравшись до Сирвасте, зашел в трактир и спросил, нет ли там его друга Яана Вайгупалу. Помещение с длинной лавкой у большой печи было темное и тесное. Ни души в ней не было, один трактирщик, позевывая, восседал за стойкой.
- Яан Вайгупалу? - переспросил сонный хозяин. - Сроду не слыхал такого имени.
- Он непременно должен был подойти сюда к этому времени, - сказал незнакомец, немного отодвинул лавку от печи и сел, припечатал спину к горячему боку печки. Он блаженствовал, а хозяин тем временем перечислял здешних людей.
- А тебя самого как зовут? - спросил он.
- Нипернаади. Меня зовут Тоомас Нипернаади, я тут неподалеку работал в лесу, но пока шел от корчмы к корчме, спустил все денежки и вот пришел сюда кругляк грузить. Меня позвал сюда мой друг Яан Вайгупалу, здесь, мол, есть работа на погрузке кругляка.
- Ни об одном Яан, Вайгупалу я слыхом не слыхивал, - мрачно отозвался хозяин, поняв, что у незнакомца нет денег. - А кругляк верно, в порту грузят, баржи уже целую неделю стоят, и евреи нанимают работников. Хотят поскорее увезти отсюда свой лес.
Но Тоомас Нипернаади разомлел у печи и не хотел закруглять разговор.
- Смешно, - заметил он удивленно, - что моего друга Яана Вайгупалу тут нет. Сам написал мен, чтобы я непременно пришел тога-то и тогда-то в Сирвасте, в трактир. Другого тут ведь нет?
- Нет, - буркнул хозяин, - здесь вообще ничего нет. Только рыбаки да их жалкие лачуги. Редко когда зайдет в гавань судно, возьмут кругляк, дрова и поминай как звали. Бедный народец, даже выпить не в силах. Рыбакам и хочется водки, да нет у них денег. Приходят сюда и предлагаю вместо денег рыбу, салаку. А что мне тут делать с этой рыбой?
- Я предложу кое-что получше, - вдруг сказал Нипернаади.
Торопливо пошарил в карманах. Достал нож, зеркальце, пробочник, записную книжку. Выложил на стойку и чуть ли не самодовольно спросил:
- Ну, гляди, что ты за это дашь? Красивые вещицы, да? Зеркальце вставлено в дорогую замшу, а буквы и виньетки на записной книжке золотые. И нож тоже редкостный, у него шесть лезвий, и еще штука, чтоб ногти чистить, ножницы, штопор, ушничек из слоновой кости, пилка, ключ для часов и сотня других чудес. Ты видал раньше что-нибудь подобное?
- Этим вещам цена невелика, - сказал хозяин, разглядывая вещи. - И ножницы от ножа отломились, и уховертка из слоновой кости напополам сломана. Но если пообещаешь потом все это выкупить, могу дать пару бутылок пива.
- Пару бутылок пива? - презрительно воскликнул Нипернаади. - Ты что, из ума выжил? Эти вещи стоят не меньше десяти крон, а ты предлагаешь мне пару пива. Нет, я вижу, ты не деловой человек; недаром твой трактир пуст, как мехи.
Хозяин оттолкнул рукой вещички Нипернаади::
- Нет, больше дать не могу. Что мне делать с твоим сломанным ножом и зеркальцем? Кто их у меня купит?
- Да я сам! - убежденно заявил Нипернаади. - С завтрашнего дня буду грузить здесь кругляк, и уж тогда пьянкам да гулянкам конца не будет. А если ты так, то я со своим другом Яаном Вайгупалу пойду в Ристмяэскую корчму.
Трактирщик снова стал перебирать вещицы, попробовали их на зуб, поскреб ногтем и спросил:
- А сколько бы ты хотел? Какова твоя цена?
Нипернаади подумал.
- Знаешь, - сказал он наконец, - я заложу эти вещи на неделю, а ты дашь мне пять рюмок водки, два унта хлеба, одну селедку и пустишь сегодня переночевать. А в субботу я выкуплю свои сокровища.
- Нет, нет, - запротестовал хозяин, - ни за что. Это слишком много.
Нипернаади взял вещицы, положил в карман и двинулся к двери.
- Всего хорошего, - сказал он. В Ристмяэ хозяин наверняка поразумнее будет. Эх, предчувствую я, какие там будут пьянки да гулянки. А в день расчета позову в Ристмяэскую корчму всех грузчиков — вот это будет пир горой!
Взялся за ручку двери, приостановился. Прислушался — не позовет ли хозяин? Не позвал, только ветер гудел и свистел за стеной. Оглянулся — хозяин снова склонился над стойкой и, похоже, собирался вздремнуть.
- Какова же будет твоя последняя и окончательная цена? - спросил Нипернаади, возвращаясь к стойке.
