Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)
Но в какие дебри меня занесло! А ведь все началось с фонарных столбов и бордюрных камней. К тому же я садился за письмо с единственной мыслью рассказать тебе о последних новостях. Впрочем, я разрешаю тебе в ответном письме не сдерживать свои нравоучительные порывы и быть настолько догматичным, насколько ты посчитаешь нужным. Каллингворт говорит, что голова моя напоминает семенную коробочку недотроги{188}, которая при прикосновении взрывается и разбрасывает во все стороны семена. В том числе, боюсь, и дурные. Но некоторые из них все же попадут на благодатную почву и укоренятся… а может, и нет, это уж как распорядится Судьба.
Предыдущее письмо тебе я писал вечером того дня, когда приехал в этот город. На следующее утро я приступил к выполнению данного себе задания. Ты бы удивился (по крайней мере, сам я был очень этим удивлен), узнав, каким деловитым и целеустремленным могу я быть. Первым делом я пошел на почту и потратил шиллинг на большую карту Берчспула. Потом отправился домой и повесил ее над столом в своей комнате. После этого я сел, тщательно изучил ее и распланировал серию пеших прогулок, которые позволят мне обойти все улицы этого города. Если бы я тогда понимал, насколько утомительным будет это занятие, может быть, я бы составил какой-нибудь другой план действий. Я завтракал, выходил из дому часов в десять, до часу ходил по городу, потом обедал (мне вполне достаточно еды, которую можно купить на три пенса), после чего продолжал обход и где-то в четыре возвращался домой и записывал результаты. На своей карте крестиками я отмечал пустующие дома, а кружочками – дома, в которых принимают врачи. В конце концов у меня выстроилась полная картина всего города, и мне стало понятно, где можно обустроить собственную практику и с какой конкуренцией придется там иметь дело.
Тем временем у меня появился неожиданный союзник. На второй день вечером в мою комнату вошла дочь хозяйки и с торжественным видом вручила мне карточку жильца, снимавшего квартиру подо мной. На ней было написано имя: «Капитан Вайтхолл», а пониже в скобках: «Бронированный транспортник». Перевернув карточку, на ее обратной стороне я прочитал: «Капитан Вайтхолл (бронированный транспортник) выражает почтение доктору Манро и приглашает его к себе на ужин в 8.30». Я послал ему ответ: «Доктор Манро выражает почтение капитану Вайтхоллу (бронированный транспортник) и с огромным удовольствием принимает его любезное приглашение». Я понятия не имел, что такое «бронированный транспортник», но решил упомянуть его, поскольку сам капитан Вайтхолл, похоже, придавал этим словам особое значение.
Спустившись, я увидел необычного вида человека в сером домашнем халате с фиолетовым плетеным поясом. Это был уже не молодой мужчина. Волосы его еще не совсем поседели, но были несколько светлее того цвета, который называют мышиным, хотя борода и усы у него были русыми. Одутловатое лицо покрывала густая сетка мелких морщин. Под поразительного небесно-голубого оттенка глазами висели мешки.
– Ей-богу, доктор Манро, сэр, – говорил он, пожимая мне руку, – вы оказали мне огромную честь, приняв неофициальное приглашение! Честное слово, сэр, ей-богу!
Это приветствие, как выяснилось, полностью передавало особенности его речи, поскольку почти каждое свое предложение он начинал и заканчивал божбой или ругательством, но в середину неизменно вставлял слова вежливости. Формуле этой он следовал так неукоснительно, что я даже буду пропускать эти элементы, но ты помни, что я слышал их каждый раз, когда он открывал рот. Время от времени многоточия будут напоминать тебе об этом.
– Доктор Манро, сэр, я завел себе привычку знакомиться со своими соседями. И знаете, у меня бывали просто удивительные соседи. Ей …, сэр, не смотрите, что я такой неказистый с виду. Я, бывало, сиживал с генералом с одной стороны и адмиралом с другой, а передо мной сидел британский посол. Это было, когда я водил бронированный транспортник «Хиджра» в Черном море в пятьдесят пятом. В Балаклавской бухте, сэр, штормом его разнесло на такие мелкие куски{189}, что и собирать было нечего.
В комнате висел сильный запах виски, на каминной полке я увидел и открытую бутылку. Капитан слегка заикался, что я сначала принял за врожденный дефект речи, но, когда он развернулся и нетвердой походкой направился к своему креслу, стало понятно, что он просто сильно пьян.
– Особо предложить мне вам нечего, доктор Манро, сэр. Задняя ножка… утки и компания старого моряка. Нет, сэр, к Королевскому военно-морскому флоту отношения я не имею, хотя манерам обучен не хуже этих господ… Нет, сэр, под чужими флагами я не плаваю, и R. N.[35] к своей фамилии не приписываю, но я тоже служу Ее Величеству, ей …! Нет-нет, я не из торгового флота, сэр. Не хотите горло промочить? Ох и знатная штука! Уж я-то выпил за свою жизнь достаточно, чтобы почувствовать разницу.
Итак, слово за слово, я, слегка подкрепившись и разогревшись спиртным, разговорился и поведал своему новому знакомому о себе и о своих намерениях. Я и не представлял, насколько одиноко мне было, пока не почувствовал, какое удовольствие мне доставляет живой разговор. Пока я рассказывал, он смотрел на меня сочувствующим взглядом, после чего, к моему ужасу, залпом выпил за мой успех целый бокал неразбавленного виски. Он так озаботился моим будущим, что мне с трудом удалось удержать его от второго бокала.
– У вас все получится, доктор Манро, сэр! – вскричал он. – Я разбираюсь в людях и точно вам скажу, все у вас получится. Вот моя рука, сэр! Я с вами! И вам не придется стыдиться, что вы ее жмете. Ей…, хоть я и сам это говорю, но с тех пор, как я начал молоко сосать, я всегда протягивал ее бедным, а всяким там гордыбакам никогда! Да, сэр, отличный вы товарищ, я б с вами в море пошел, и, знаете, я … рад, что вы поднялись ко мне на борт.
Весь остаток вечера он пребывал в уверенности, что я прибыл к нему на службу, и долго и пространно рассказывал мне о правилах судовой дисциплины, хотя все время обращался ко мне «доктор Манро, сэр». Но в конце концов слушать его стало невыносимо. Пьяный молодой человек – зрелище неприятное, но пьяный старик – самое отвратительное, что может быть на свете. Люди с сединой в волосах, как и горы с заснеженными пиками, всегда вызывают уважение, но это чувство иногда оказывается ложным. Я встал и попрощался. Когда я последний раз взглянул на него, он сидел в своем кресле в распахнутом халате и косился на меня, как сатир, затуманенными глазами. Во рту у него торчал размякший окурок изжеванной сигары, а борода вся пропиталась виски. Мне пришлось выйти на улицу и с полчаса побродить у дома, пока я наконец не почувствовал, что достаточно очистился, чтобы ложиться спать.
У меня не было никакого желания снова встречаться со своим соседом, но утром, когда я завтракал, он спустился и подошел ко мне, обдав меня запахом дешевого табака. Впечатление было такое, что у него из каждой поры сочится вчерашнее виски.
– Доброе утро, доктор Манро, сэр, – сказал он, протягивая трясущуюся руку. – А вы … прекрасно выглядите! А у меня в голове все гремит, как в магазине игрушек. Мы вчера приятно провели вечер, и я вообще-то ничего такого и не собирался… Но это на меня так здешняя обстановка действует. Я расслабляюсь и уже ничего не могу с собой поделать. В прошлом году я чуть было не допился до крышки, боюсь, как бы и сейчас это не повторилось. Вы на охоту отправляетесь?
– Да, сейчас доем и выхожу.
– Знаете, меня все это чертовски заинтересовало. Может, вам с моей стороны … наглостью покажется, но уж такой я человек. Покуда я могу ходить под парами, я всегда брошу концы тому, кого надо взять на буксир. Вот что я вам скажу, доктор Манро, сэр. Давайте на карту вашу поглядим, и я двинусь одним курсом, а вы другим. Ежели я найду что подходящее, дам вам знать.
Вопрос стоял так: либо брать его с собой, либо позволить ему идти самому, поэтому мне пришлось поблагодарить его и предоставить полную свободу действий. По вечерам он возвращался, как правило, на подпитии, отходив свои десять-пятнадцать миль не менее добросовестно, чем я сам, и сообщал мне результаты. Иногда он приходил ко мне с самыми неожиданными предложениями.
Один раз он даже начал договариваться с владельцем огромного помещения со стойкой в шестьдесят футов, в котором раньше размещался магазин. Объяснил он свой выбор тем, что был хорошо знаком с владельцем гостиницы, размещавшейся чуть дальше на той же улице, дела у которого шли очень даже неплохо. Усердие, с которым трудился бедный старый «бронированный транспортник», не могло не тронуть меня. Я был очень благодарен ему за помощь, но, если честно, я бы предпочел, чтобы он прекратил этим заниматься, поскольку для агента выглядел он слишком уж отталкивающе, и о том, что он выкинет от моего имени в следующий раз, я мог только догадываться. Он познакомил меня с двумя своими знакомыми. Первый – странное существо по имени Тéрпи. Этот бывший моряк перебивался на пенсию по ранению с тех пор, как еще в бытность свою старшим корабельным курсантом во время сражения у какого-то маорийского{190} поселения с совершенно непроизносимым названием был ранен, после чего у него отнялась рука и он ослеп на один глаз. Второй – мужчина с грустным лицом поэта, судя по всему, из хорошей семьи, родственники которого отказались от него после того, как он сбежал из дому с кухаркой. Фамилия его была Карр; главная его особенность заключалась в том, что он был необыкновенно пунктуален в своих вредных привычках: так, в течение дня по степени своего опьянения мог даже определять время. Он закатывал глаза, прислушивался к своим ощущениям, после чего довольно точно называл час. Впрочем, выпивка в неурочное время могла дезориентировать его, и если кто-нибудь угощал его с утра, то часа в четыре он раздевался и ложился спать с полной уверенностью, что все часы вокруг него сошли с ума. Эти два чудака были из числа тех, кого Вайтхолл, по его выражению, «взял на буксир». По вечерам, ложась спать, я еще долго слышал, как они внизу звенят бокалами и выбивают трубки о каминную решетку.
![Джек Вэнс - Глаза другого мира [Глаза верхнего мира, Глаза чужого мира]](/uploads/posts/books/66124/66124.jpg)