Гор Видал - 1876
Было высказано еще несколько замечаний о китайцах, затем мы уселись на торчавшие рядышком пни. Когда мы задымили сигарами, мой спутник начал медленно приближаться к своей цели:
— Я читал вашу последнюю статью…
— Нашли, наверное, массу ошибок?
— Только одну, которая могла бы и не быть ошибкой, если бы… — Последовала пауза. Затем новый заход. — Вы, кажется, абсолютно убеждены, что наша партия выдвинет Блейна кандидатом в президенты.
— Я полагал, что вы придерживаетесь того же мнения.
— Безусловно, я желаю этого. Но… должен вам сообщить, что назревает еще один скандал.
— Связанный с Блейном?
Гарфилд кивнул.
— Не везет нам в эти последние месяцы, не правда ли?
— Быть может, ваша партия слишком долго находится у власти.
— Быть может. Хотя я не думаю, что вашему другу Тилдену удастся улучшить положение.
— Но согласитесь, что между, скажем, Бэбкоком и Биглоу пролегает целая пропасть.
Однако Гарфилда не слишком занимает то, что сторонники реформ называют «хорошим правительством». Он лояльный член своей партии, его единственная отличительная черта — репутация честного человека. Если не считать малюсенькой промашки с «Crédit Mobilier», он не запятнан пока ни одним скандалом (ради протокола я вынужден добавить это существеннейшее словечко — «пока»), Гарфилд наконец перешел к делу.
— Примерно семь лет тому назад, когда Блейн был спикером палаты представителей, он связался с неким Уорреном Фишером, бостонским подрядчиком, который должен был строить железную дорогу Литтл-Рок — Форт-Смит. — У Гарфилда на редкость упорядоченный ум; он сумел очень сложную историю изложить так просто, что даже я сумел ее понять… до определенного предела (до намеченного им предела?). — Блейн был очень высокого мнения о Фишере и этой железной дороге. Поэтому он продал некоторое количество закладных листов дороги своим друзьям.
— Блейн продал их до того, как был избран в конгресс, или после? — Эта маленькая шуточка с моей стороны ничуть не развеселила моего собеседника, который отчаянно дымил сигарой и смотрел куда-то поверх моей головы, точно выискивая грозовую тучу в безоблачном небе.
— Блейн слишком добросердечен. — Ответ Г арфилда разминулся с моим вопросом. — К тому же он небрежен в делах. Конечно, ему ни в коем случае не следовало спутываться с Фишером. Так или иначе, вскоре после того, как закладные были проданы, железная дорога практически обанкротилась.
— И закладные, которые он продал своим друзьям, обесценились.
— До того момента, пока железную дорогу не купили три другие железнодорожные компании, одной из которых была «Юнион пасифик». — С видимым отвращением Гарфилд произнес имя своего единственного совратителя. — В результате закладные железной дороги мистера Фишера восстановили свою стоимость. Однако нашлись, то есть находятся, люди, которые полагают, что Блейн убедил три железнодорожные компании помочь Фишеру, чтобы спасти своих друзей.
— Не вижу в этом большого греха, — сказал я, начиная различать смутные очертания знакомого вида коррупции.
— Я тоже. Скорее обратное. Блейн очутился в затруднительном положении. Ему казалось, что он подвел своих друзей. Поэтому и вознамерился спасти железную дорогу Фишера, в чем и преуспел.
— С другой стороны, — я уже видел не смутные очертания, а очень ясные контуры, — найдутся люди, которые подумают, что Блейн оказал кое-какие услуги трем компаниям-спасительницам. Иначе ведь не стали бы они выкупать никудышную железную дорогу.
— Отнюдь не никудышную, мистер Скайлер. Мне сказали, что компания «Литтл-Рок» крепка, как любая другая железная дорога в этой стране. — Гарфилд медленно выпустил голубое облако дыма, и сквозь эту дымку я увидел на ветке красную птичку, которую здесь называют кардиналом. Я решил, что это доброе знамение.
— Итак, вы полагаете, что сделку используют, чтобы опорочить Блейна?
Гарфилд бросил недокуренную сигару и вдавил ее каблуком в податливую влажную землю.
— Да. Используют к тому же самым дьявольским способом. Накануне конвента республиканской партии в июне… враги опубликуют эти обвинения, рассчитав время таким образом, что, пока Блейн будет доказывать свою невиновность, конвент выдвинет другую кандидатуру.
— Сенатора Конклинга?
— Вероятно. Уж конечно, мы никогда не выдвинем Бристоу. — Обычно медоточивый голос стал внезапно вялым, гнусавым, но жестким.
— Вы думаете, что за этими обвинениями стоит Бристоу?
— Кто же еще? Он отчаянно рвется к президентскому креслу. Одержимый безумием, он полагает, что, уничтожив одного за другим лидеров нашей партии, он сможет быть выдвинут на волйе реформ. Что ж, он будет сильно разочарован. А пока… — Гарфилд запнулся.
Наступила моя очередь. Я не заставил себя ждать и сделал именно то, чего от меня ждали.
— Вы считаете, что если я напишу об этой истории в «Геральд» и опубликую ее, скажем, на следующей неделе, то в распоряжении Блейна окажется почти три месяца, чтобы разрядить, если мне будет позволено использовать военный термин, скандал?
— Не вижу, с какой стати вы должны нам помогать, мистер Скайлер. — Ясные апрельско-голубые глаза увлажнились, они смотрели на меня искренне и почти неотразимо. На мгновение я представил, что передо мной стоит красивый юноша, который приходится мне сыном (сына я, кстати говоря, не хотел). — Я знаю, что вы демократ и друг губернатора Тилдена. Однако я верю также, что вы справедливый историк и что вы не захотите безучастно наблюдать… как великого человека — а я считаю Блейна великим — не только ложно обвиняют, но и не дают ему возможности оправдаться, пока это оправдание не окажется запоздалым и для него, и для страны. — Гарфилд и в самом деле был настолько неотразим, что я им покорен; впрочем, не до конца.
Мы прогулялись обратно к речке Рок-крик. Мадам Гарсиа декламировала стихи, ее мощный голос эхом отражался от скал и холмов. Вспугнутые птицы в листве деревьев встревоженно щебетали. Солнце внезапно скрылось за холмом, и голубые тени принесли прохладу.
— Пора уезжать! — Лукреция Гарфилд, увидев нас, встала. — Мне кажется, что я замерзаю.
Барон Якоби помог Эмме подняться, пока мы с Гарфилдом объединенными усилиями переводили мадам Гарсиа в вертикальное положение.
— Какой чудный пикник! — воскликнул Якоби. Он пристально посмотрел на нас с Гарфилдом. — Мне мерещится заговор, джентльмены.
— Сегодня, — сказал Гарфилд, — * атлантический кабель помчит шифрованное сообщение болгарскому правительству о самых зловещих предзнаменованиях.
— Не беспокойтесь, мой секретарь потерял шифр, и уже месяц я не посылал никаких сообщений. Так что ваш заговор останется тайной. К тому же то, чего Балканы не знают, не может им повредить.
Затем мы разделились, мужчины сели в первый экипаж, дамы устроились во втором. Если бы мадам Гарсиа не была столь тучна, мы вполне разместились бы все в одной карете. Лукреция настояла на том, чтобы мужчины ехали отдельно, потому что «они будут дымить, как паровоз».
Однако мы не курили. Вместо этого мы говорили об истории. Гарфилд — страстный почитатель классиков. Барон Якоби классиков тоже читал, но рассматривает их не как историю, а лишь как беллетристику.
— Кто, скажите мне, верит хоть слову, написанному Юлием Цезарем? Эта «историйка» была просто-напросто трамплином в его политической карьере.
— Но если мы не доверяем тем классическим авторам, сочинения которых до нас дошли, то откуда мы вообще можем постичь историю? — Тема эта глубоко волнует Гарфилда.
— Я полагаю, генерал, что на это можно ответить очень просто. Мы не в состоянии по-настоящему постичь историю. Наверное, где-нибудь в небесах существует некая платоническая история мира, абсолютно точная версия. Но то, что мы принимаем за историю, есть не что иное, как беллетристика. Не так ли, мистер Скайлер? Я обращаюсь к вам вопреки здравому смыслу, ведь вы же сами историк.
— Иными словами, романист?
— Malgré vous[49].
— Согласен, барон. Абсолютно точной истории не существует. Когда я пытался писать о парижских коммунарах — а я сам был очевидцем событий, — я редко мог точно установить даже то, кто и кем был убит.
— Но согласитесь, джентльмены, происходит процесс просеивания. История выуживается из множества противоречивых свидетельств. Мы знаем, что президент Линкольн был убит, а генерал Грант командовал армией Соединенных Штатов.
— Однако никто не знает, ни под каким именем Ахилл прятался среди девушек, ни слов песен, какие пели сирены. Если простит меня Скайлер, я истории предпочитаю литературу, особенно если действующие лица и в самом деле некогда существовали, ну, скажем, Александр Великий.
— Не могу согласиться, — сказал я, подумав о романах Дюма: я их не переношу. — Мне всегда хочется знать правду, если она кому-то доступна.
