Элизабет Гаскелл - Север и Юг
Внизу в центре комнаты стоял Николас Хиггинс. Он опирался руками о стол и, судя по испугу в округлившихся глазах, был ошарашен новостью, которую услышал от собравшихся во дворе соседей. В его взгляде копилась свирепая ярость. Он обводил глазами комнату, постепенно приходя к пониманию того, что ее привычное место у камина навсегда останется пустым. Бесси болела так долго, что он убедил себя в ее бесконечной выносливости. Он верил, что его дочь никогда не умрет и будет «нести свой крест и дальше».
Маргарет почувствовала свою неуместность. Казалось, что она бесцеремонно вошла в пространство смерти, присутствие которой бедный Николас лишь начинал осознавать. Увидев отрешенный взгляд Хиггинса, она на мгновение остановилась на ступенях лестницы, а затем бесшумно проскользнула мимо погруженного в горе отца.
Мэри села на стул и, сняв через голову передник, заплакала навзрыд. Ее рыдания пробудили Николаса, заставив отвлечься от горьких дум. Он схватил Маргарет за руку и, собираясь с мыслями, потянул ее к себе. Его слова звучали невнятно. Он произносил их сдавленным хриплым голосом:
– Ты была с ней? Ты видела, как она умерла?
– Нет, – ответила Маргарет.
Она с величайшим терпением сохраняла неподвижную позу. После долгой паузы он вновь заговорил, по-прежнему держа ее за руку.
– Все люди умирают, – произнес он со странной серьезностью, которая привела Маргарет к мысли, что Хиггинс был уже пьян (не до потери рассудка, но вполне достаточно, чтобы его разум помрачился). – Мне только обидно, что она ушла раньше меня.
Не глядя на Маргарет и не отпуская ее руку, он обдумывал возникшую ситуацию. Внезапно он посмотрел на нее с дикой надеждой во взгляде.
– Ты точно уверена, что она мертва, а не находится в забытье или обмороке? С ней такое бывало.
– Бесси умерла, – ответила Маргарет.
Она не чувствовала страха, разговаривая с ним, хотя Хиггинс больно сжимал ее руку и хмурил брови в пьяном негодовании.
– Она умерла, – повторила Маргарет.
Какое-то время Николас смотрел на нее вопрошающим взглядом, но надежда уже угасала в его глазах. Затем он отпустил руку Маргарет и с яростными рыданиями навалился на стол. Через несколько мгновений он отбросил его от себя и начал расшвыривать стулья. Мэри, дрожа от страха, подошла к нему.
– Уйди от меня! – закричал он, оттолкнув ее в сторону. – Мне сейчас не до тебя!
Маргарет взяла ее за руку и мягко обняла за плечи. Хиггинс рвал на себе волосы, бился головой о стену и выкрикивал проклятия. Затем, истощенный и опустошенный, он упал на пол. Его дочь и Маргарет замерли в ожидании. Мэри дрожала всем телом.
Спустя четверть часа или, возможно, час он наконец поднялся на ноги. Его глаза налились кровью, и он, похоже, забыл о том, что в комнате находились женщины. Увидев их, Николас нахмурился, тяжело повел плечами, затем бросил на дочь мрачный взгляд и молча направился к двери.
– Отец! – закричала Мэри, метнувшись к нему и вцепившись в его руку. – Только не сегодня. Мэм, помогите мне! Он снова напьется! Отец, я не отпущу тебя. Можешь бить меня, если хочешь. Бесси просила напоследок, чтобы я не давала тебе пить.
Маргарет, молчаливая и непреклонная, встала в дверном проеме. Он посмотрел на нее с хмельным презрением.
– Это мой дом! Уйди с дороги, девочка, или я выкину тебя во двор.
Он с яростью отбросил Мэри на середину комнаты и занес руку, словно собирался ударить Маргарет. Она не сдвинулась с места и не отвела глаз. Он ответил ей мрачным свирепым взглядом. Сделай она хотя бы одно движение, Хиггинс отшвырнул бы ее в сторону с еще большей силой, чем свою дочь, лицо которой было теперь в крови после падения на стул.
– Почему ты так смотришь на меня? – спросил он, укрощенный строгим спокойствием Маргарет. – Она любила тебя… Но если ты попытаешься удержать меня от того, что я задумал… в моем доме, где никто мне не указ… у тебя ничего не получится. Когда мужчина хочет прибегнуть к единственному оставшемуся утешению, он не позволит кому-то останавливать себя.
Маргарет почувствовала, что он признал ее силу. Но что ей было делать дальше? Хиггинс сел на стул, наполовину побежденный, однако с явным намерением уйти, как только она освободит дверной проем. Он просто не желал прибегать к насилию, которым угрожал ей пять минут назад. Маргарет взяла его за руку.
– Идите за мной, – сказала она. – Посмотрите, какая она у вас красивая!
Ее голос звучал тихо и торжественно. В нем не было ни страха, ни сомнений. Хиггинсу пришлось уступить. Он с угрюмым видом встал и замер на месте. На его лице появилось выражение упрямства и нерешительности. Маргарет терпеливо ждала, когда он найдет в себе силы двигаться, а он получал странное удовольствие от того, что заставлял ее ждать. Наконец они поднялись по лестнице в спальню Бесси и склонили головы над ее телом.
– Мэри сказала, что перед смертью Бесси попросила ее: «Удерживай отца от выпивки».
– Мое пьянство ей теперь не навредит, – ворчливо ответил он. – Ей теперь ничто не навредит.
Повысив голос до воющего крика, он продолжил:
– Мы можем ссориться и ругаться, мы можем мириться и быть друзьями, мы можем голодать, пока от нас не останутся только кожа да кости, – но ничто из этого не затронет Бесс. Она уже получила свою долю страданий – сначала тяжелую работу, затем ужасную болезнь. Ей досталась собачья жизнь. Она умерла, так и не узнав за все свои дни ни радости, ни счастья! Нет, девочка, что бы ни говорила Бесс, она теперь ничего не узнает обо мне. Ей не будет стыдно. А я просто немного выпью, чтобы справиться с горем.
– Нет, – мягко ответила Маргарет. – Вы не должны спиваться. Если ее жизнь была такой, как вы ее описали, Бесси показала себя достойным человеком. Она не страшилась смерти, как некоторые люди. И вы слышали ее слова о грядущей жизни – о жизни с Богом в небесном граде, куда она теперь ушла.
Взглянув на нее, Хиггинс разочарованно покачал головой. Его бледное измученное лицо поразило Маргарет.
– Вы ужасно устали, Николас. Где вы были весь день? На работе?
– Только не на работе, – ответил он с коротким мрачным смехом. – Разве это можно назвать работой? Я был в комитете, до тошноты пытаясь заставить дураков прислушаться к голосу разума. Но прежде, около семи утра, я навестил жену Бушера. Болезнь приковала ее к постели, однако она словно с цепи сорвалась! Бесилась и бушевала, выпытывая у меня, куда подевался ее чертов болван. Как будто я удерживаю его в каком-то подвале. Как будто у меня есть дело до него! Этот глупец вытер ноги о наши планы! Часть дня я ходил по секретным явкам и общался с людьми, которых ищет полиция. Закон теперь поднялся против нас. Знала бы ты, как у меня болело сердце от неудач с забастовкой. Потом я встретил друга, и он, предложив угостить меня выпивкой, сообщил, что моя дочь лежит при смерти… Бесс, девочка, поверь, я сразу бросился к тебе!
Повернувшись к безмолвному неподвижному телу, он спросил с отчаянной мольбой:
– Ты же веришь мне, правда?
– Вы ни в чем не виноваты, – мягко произнесла Маргарет. – Все случилось внезапно. Но теперь ситуация изменилась: вы видели ее на смертном ложе, вы слышали слова, которые она сказала на последнем дыхании. Вы не можете обмануть ее ожидания.
Хиггинс промолчал. И действительно! Где еще он мог найти утешение?
– Пойдемте со мной, – сказала она со смелой удалью, хотя через миг испугалась собственных слов. – По крайней мере вам предложат ужин, в котором, как мне кажется, вы нуждаетесь.
– Твой отец священник? – спросил Николас с внезапным интересом.
– Он был им, – коротко ответила Маргарет.
– Я пойду и выпью с твоим отцом чаю, раз ты просишь меня. Мне часто хотелось побеседовать со священником. Я не особенно привередлив, и мне все равно, проповедует он сейчас или нет.
Маргарет смутилась. Естественно, ее отец был не готов к встрече с таким визитером. К тому же следовало учитывать состояние матери. Все казалось неправильным, но если бы она взяла свое приглашение обратно, это привело бы к худшему результату – Хиггинс точно отправился бы за джином в харчевню. Если же он придет к ней домой, с ним не случится ничего непредвиденного, и это будет огромным достижением.
– Прощай, Бесс! Мы наконец расстались с тобой. Ты с самого рождения была для меня подарком судьбы. Благослови Бог твои побледневшие губы, девочка… Они улыбаются сейчас. И я рад видеть это, хотя чувствую себя одиноким и навеки несчастным.
Он склонился и поцеловал дочь, затем накрыл ее лицо покрывалом и повернулся, чтобы следовать за Маргарет. Она торопливо спустилась по ступеням и рассказала Мэри о своем приглашении. Это был единственный способ удержать ее отца от распивочной. Она пыталась уговорить Мэри пойти с ними – ее сердце болело при мысли о том, чтобы оставить эту бедную девушку одну. Но Мэри сказала, что к ней придут соседи и подруги; они посидят с ней сколько понадобится; все будет хорошо, лишь бы папа… Она замолчала, когда к ним подошел ее отец. Он хмурился и играл желваками, словно стыдился своих эмоций. Хиггинс даже попытался изобразить бесшабашное веселье, похожее на «треск тернового хвороста под котлом»[4].
