Джон Голсуорси - Братство
- Я привел ее обратно, тетя Сесси.
Сесилия почувствовала такое облегчение, такую светлую радость, такое желание сказать тысячу вещей сразу, что смогла только еле внятно прошептать:
- О Мартин!..
Стиют вскочил из-за стола.
- Где она?
- Пошла к себе в комнату.
- В таком случае ты, быть может, объяснишь, что значит эта безумная выходка? - сказал Стивн, сразу обретший свое самообладание.
- Пока мы в ней не нуждаемся.
- В самом деле?
- Да, абсолютно.
- В таком случае будь любезен понять, что в дальнейшем мы не нуждаемся в тебе и в тебе подобных.
Мартин по очереди оглядел всех сидящих за столом.
- Вы правы, - сказал он. - Прощайте.
Хилери и Сесилия тоже поднялись со своих мест. Наступило молчание. Стивн пошел к двери.
- На мой взгляд, - произнес он вдруг своим самым что ни на есть сухим тоном, - ты со своими современными манерами и теориями зловредный юноша.
Сесилия протянула руки к Мартину, и что-то вдруг звякнуло, как цепи.
- Ты должен понять, дорогой, - сказала она, - как мы все беспокоились. Твой дядя сказал это несерьезно, он не хотел тебя обидеть.
На лице Мартина мелькнула та презрительная нежность, с какой он обычно смотрел на Тайми.
- Ладно, тетя Сесси. Но если Стивн сказал это несерьезно, то напрасно. Серьезное отношение к вещам - это самое главное. - Он нагнулся и поцеловал Сесилию в лоб. - Передайте это Тайми. Некоторое время мы не будем видеться.
- Вы никогда больше не увидитесь с ней, сэр, я позабочусь об этом, сказал Стивн сухо. - Вино вашего оздоровительства слишком пенится.
Мартин широко улыбнулся.
- Только для старых мехов, - сказал он и, еще раз медленно обведя всех взглядом, вышел.
Рот Стивна искривился.
- Нахальный щенок, - проговорил он. - Если таковы все современные молодые люди, защити нас бог!
В прохладной столовой, где царил легкий аромат лососины, дыни и ветчины, стало тихо. Сесилия выскользнула из комнаты. Едва она оказалась за дверью, как тотчас послышались ее легкие, торопливые шаги на лестнице Сесилия поднималась к Тайми.
Хилери тоже направился к двери. Несмотря на свою озабоченность, Стивн не мог не заметить, какой у него измученный вид.
- Слушай, старина, ты неважно выглядишь, - сказал он. - Не хочешь ли коньяку?
Хилери помотал головой.
- Теперь, когда Тайми к вам вернулась, - сказал он, - я, пожалуй, могу сообщить вам мои новости. Завтра я еду за границу. Не знаю, вернусь ли я к Бианке.
Стивн легонько свистнул, затем, сжав руку Хилери, сказал:
- Решай, как знаешь, дружище, я тебя всегда поддержу, но...
- Я еду один.
Стивн испытал чувство такого облегчения, что даже изменил своей сдержанности.
- Слава богу! Я уж боялся, что ты начинаешь терять голову из-за этой девицы.
- Я не так глуп, - сказал Хилери, - чтобы воображать, будто подобная связь в конечном счете может принести что бы то ни было, кроме несчастья. Если бы я взял с собой эту девочку, я бы должен был остаться с ней навсегда. Но я не очень горжусь собой, Стивн, оттого, что бросаю ее на произвол судьбы.
Голос его звучал так горько, что Стивн схватил брата за руку.
- Послушай, дорогой мой, ты слишком уж добр, в этом все дело. Ведь она не имеет на тебя никаких прав - ни малейших.
- Кроме того права, которое ей дает ее преданность мне. Господь ведает, чем я ее вызвал. И еще ее бедность...
- Ты позволяешь, чтобы эти люди преследовали тебя, как призраки. Это ошибка, уверяю тебя.
- Я забыл тебе сказать, что я сделан не изо льда, - пробормотал Хилери.
Стивн смотрел ему в лицо, не говоря ни слова, затем сказал чрезвычайно серьезно:
- Как бы она ни влекла тебя, немыслимо, чтобы такой человек, как ты, связал себя с женщиной другого класса.
- Класса? Да, конечно, - сказал Хилери тихо. - Прощай!
Братья обменялись крепким рукопожатием, и Хилери ушел.
Стивн вернулся к окну. Сколько внимания уделялось тому, какой вид открывается из окон, и все-таки слева вдали глаз мозолили дворы какого-то переулка! Резко, будто овод вонзил в него свое маленькое жало, Стивн отшатнулся.
"Черт побери!.. - подумал он. - Неужели мы так никогда и не избавимся от этой публики?"
Взгляд его упал на дыню. На зеленовато-голубом блюде лежал один-единственный ломтик. Нагнувшись над тарелкой, Стивн с необычайным для него ожесточением откусил большой кусак, еще и еще... Потом отшвырнул его от себя и окунул пальцы в мисочку с водой.
"Слава богу, что все это кончено, - подумал он. - Как гора с плеч!"
Имел ли он в виду Хилери или Тайми - он и сам не знал, но его вдруг охватило желание броситься наверх к своей дочурке, обнять ее. Он подавил в себе этот порыв и сел за бюро. Им овладело ощущение, какое возникало у него, когда выдавался счастливый день или после благополучно миновавшей физической опасности, - чувство особо большой удачи, за которую ему хотелось выразить благодарность, только он не знал, кому и как. Рука его потянулась к внутреннему карману черного пиджака и скрылась в нем. Вот она появилась снова - она держала чековую книжку. Он мысленно перебирал названия благотворительных обществ, которые поддерживал или имел намерение поддержать, если у него явятся к тому возможности. Он протянул руку и взял перо. Еле слышный скрип пера по бумаге слился с жужжанием залетевшей в комнату мухи.
Вот это и услышала Сесилия, когда в открытую дверь увидела узкий, безупречно подстриженный затылок Стивна, склоненный над бюро. Она тихонько подошла к мужу и прильнула к его руке.
Стивн перестал водить пером и поднял голову. Глаза их встретились, и Сесилия, наклонившись к мужу, прижалась щекой к его щеке.
ГЛАВА XXXVII
ЦВЕТЕНИЕ АЛОЭ
В тот самый день, проделав необходимые приготовления к отъезду и возвращаясь домой через Кенсингтонский сад, Хилери неожиданно встретился с Бианкой, стоявшей на берегу Круглого Пруда.
Для постоянных посетителей этих Елисейских полей, где люди и тени ежедневно крадут отдохновение, для всех пьющих в этих зеленых садах свой подслащенный медом глоток душевного мира эти двое были всего лишь элегантной парой, в полной гармонии наслаждающейся приятным досугом. Ибо еще не пришло для человечества время стать одним целым, чтобы каждый инстинктом угадывал, что происходит в сердцах его ближних.
Правду сказать, во всем Лондоне нашлось бы не слишком много людей в подобной ситуации, которые были бы столь цивилизованны, вели бы себя столь корректно!
Став чужими, готовые расстаться, они до конца держались ровно и любезно. Не в их принципах были супружеские ссоры, напыщенные обвинения и упреки, утверждение собственнических прав. Не в их принципах было стремиться во что бы то "и стало отравить жизнь другому - им даже и в голову не приходило, что они имеют это право. Нет, для их изболевшихся сердец облегчения не было. Они шли рядом, они с уважением относились к чувствам друг друга, как если бы не было позади этих восемнадцати лет, когда они сперва любили, а затем разошлись в силу какой-то таинственной дисгармонии; как если бы теперь между ними не стояло вопроса об этой девушке.
Вскоре Хилери сказал:
- Я был в городе, все подготовил к отъезду. Завтра я уезжаю в горы. Тебе не придется оставлять отца.
- Ты берешь ее с собой?
Произнесено это было великолепно - ни малейшего оттенка чувств, ни тени любопытства - просто, естественно, не холодно, но и без интереса. И невозможно было определить, чем продиктован этот вопрос - великодушием или злобой. Хилери решил в пользу первого.
- Благодарю тебя, - сказал он. - Эта комедия окончена.
Вдоль самого берега Круглого Пруда гордым лебедем направлялся в открытое море пароходик; следом за этим великолепным судном двигалась крохотная, выдолбленная из деревяшки лодочка с тремя перьями вместо мачт ее и подкидывало и бросало из стороны в сторону; два оборванных мальчугана, владельцы миниатюрной галеры, тянули к ней прутики через прозрачную воду. Невидящими глазами Бианка смотрела на эту иллюстрацию того, как человек гордится своей собственностью. На шее у нее висела тонкая золотая цепочка. Резким движением Бианка сунула ее за вырез платья; цепочка под ее рукой разорвалась надвое.
Они дошли до дома, так и не произнеся больше ни слова.
У двери кабинета Хилери поджидала Миранда. Он погладил ее, и от этой ласки по гладкой коже собаки прошла дрожь, но затем она снова свернулась клубочком на прежнем месте, уже нагретом ее телом.
- Ты разве не хочешь войти со мной? - сказал Хилери.
Миранда не шевельнулась.
Хилери тотчас понял, почему собака не пожелала войти в кабинет: там, возле длинного книжного шкафа, за бюстом Сократа, стояла маленькая натурщица - очень тихо, словно боясь звуком или движением выдать свое присутствие. На ней было зеленовато-голубое платье, на голове - шляпка из коричневой соломки, без полей, отделанная двумя тесно посаженными темно-красными розами на ленте из еще более темного красного бархата. Рядом с розами было воткнуто павлинье перышко - маленький нечестивец, который стоял чуть откинувшись назад, стараясь и привлечь к себе внимание и остаться незамеченным. Затиснутая между мрачным белым бюстом и почти черным шкафом, девушка казалась незаконно проскользнувшим сюда духом, который теперь дрожал и страшился, готовый к тому, что его выставят за дверь.
