Уильям Фолкнер - Звук и ярость
Миссис Компсон ничего не ответила. Намоченное камфорой полотенце лежало у нее на лбу. Черный халат лежал поперек изножья постели. Дилси стояла, держась за дверную ручку, и смотрела на нее.
– Ну? – сказала миссис Компсон. – Чего ты ждешь? Ты собираешься приготовить хоть какой-нибудь обед для Джейсона и Бенджамина или нет?
– Джейсон еще не пришел, – сказала Дилси. – Чего-нибудь я сготовлю. А вам все-таки ничего не нужно? Грелка еще горячая?
– Ты могла бы дать мне мою Библию.
– Я ж дала вам ее утром.
– Ты положила ее на край кровати. Сколько времени, по-твоему, она могла там пролежать?
Дилси прошла от двери к кровати, и пошарила в тенях под ее краем, и нащупала раскрытую Библию, упавшую переплетом вверх. Она расправила загнувшиеся страницы и опять положила книгу на кровать. Миссис Компсон не открыла глаз. Ее волосы и подушка были одного цвета, под апостольским платом влажного от камфоры полотенца она походила на молящуюся старуху монашенку.
– Не клади же ее опять туда, – сказала она, не открывая глаз. – Ты положила ее туда в тот раз. Или ты хочешь, чтобы я встала с постели поднимать ее?
Дилси протянула руку с Библией через нее и положила книгу на широкий край постели.
– Вы ж так читать не сможете, – сказала она. – Может, поднять немножко штору?
– Нет. Оставь шторы в покое. Иди и приготовь что-нибудь для Джейсона.
Дилси вышла. Она закрыла дверь и вернулась в кухню. Плита почти совсем остыла. Пока Дилси стояла перед ней, часы над буфетом пробили десять раз.
– Час дня, – сказала она вслух. – Джейсон домой не вернется. Я видела первого и последнего, – сказала она, глядя на холодную плиту. – Я видела первого и послед него.
Она принялась ставить на стол кое-какую холодную еду. Двигаясь взад и вперед, она запела гимн. Она повторяла и повторяла две первые строчки до конца мелодии. Собрав на стол, она подошла к двери и позвала Ластера, и через две-три минуты вошли Ластер с Беном. Бен все еще постанывал, словно про себя.
– Он так и не замолчал, – сказал Ластер.
– Идите-ка есть, – сказала Дилси. – Джейсон обедать не вернется.
Они сели за стол. С твердой пищей Бен справлялся сам, однако и теперь, когда перед ним стоял холодный обед, Дилси все-таки повязала ему на шею полотенце. Они с Ластером начали есть. Дилси расхаживала по кухне, напевая те две строчки гимна, которые помнила.
– Можете себе стонать и есть на здоровье, – сказала она. – Джейсон домой не вернется.
В это время он был в двадцати милях от них. Выйдя из дому, он сразу же поехал в город, обгоняя неторопливых воскресных прохожих и властный звон в смятенном воздухе. Он пересек пустынную площадь и свернул в узкую улочку, в которой тишина была еще резче, и остановился перед деревянным домом, и пошел по обсаженной цветами дорожке к крыльцу.
За дверью из проволочной сетки разговаривали люди. Он поднял руку чтобы постучать, но услышал шаги и удерживал ее, пока дверь не отворил дюжий мужчина в черных суконных брюках и накрахмаленной белой рубашке без воротничка. У него была буйная седеющая шевелюра и серые глаза, круглые и блестящие, как у маленького мальчика. Он схватил руку Джейсона и втянул его в дом, продолжая энергично ее трясти.
– Входите же, – сказал он. – Входите.
– Вы готовы ехать? – сказал Джейсон.
– Да входите же, – сказал тот, подхватив его за локоть и вталкивая в комнату, где сидели мужчина и женщина. – Вы ведь знакомы с мужем Мертл? Джейсон Компсон – Вернон.
– Да, – сказал Джейсон. Он даже не посмотрел на Вернона, и когда шериф подтащил стул из угла, Вернон сказал:
– Мы пойдем, чтобы не мешать вам разговаривать. Пошли, Мертл.
– Нет-нет, – сказал шериф. – Сидите где сидели. Не так ведь уж это серьезно, а, Джейсон? Садитесь-ка.
– Я расскажу вам все по дороге, – сказал Джейсон. – Берите пальто и шляпу.
– Ну, мы пошли, – сказал Вернон, вставая.
– Сиди где сидишь, – сказал шериф. – Мы с Джейсоном выйдем на веранду.
– Да берите же пальто и шляпу, – сказал Джейсон. – Они и так уже опередили нас на двенадцать часов. – Шериф повел его назад на крыльцо. Проходившие мимо мужчина и женщина окликнули его. Он в ответ дружески и благодушно помахал рукой. Колокола все еще звонили – в той части города, которая носила название Негритянской лощины.
– Берите же шляпу, шериф, – сказал Джейсон. Шериф пододвинул два стула:
– Садитесь-ка и объясните мне, что, собственно, случилось.
– Я объяснил вам по телефону, – сказал Джейсон, продолжая стоять. – Я сделал это, чтобы сберечь время. Мне что же, к закону обращаться, чтобы заставить вас исполнить ваш прямой долг?
– Ну-ка садитесь и объясните все толком, – сказал шериф. – А уж я окажу вам всемерную помощь.
– Помощь, как бы не так, – сказал Джейсон. – Вы вот это называете помощью?
– Мы ведь теряем время из-за вас, – сказал шериф. – Ну-ка садитесь и объясните все толком.
И Джейсон объяснил ему, и, подогреваемый ощущением незаслуженной обиды и бессилия, которое нарастало с каждым словом, он в яростном нагромождении самооправданий и возмущения скоро забыл, что спешит. Шериф смотрел на него холодными блестящими глазами.
– Но вы же не знаете наверное, что это сделали они, – сказал он. – Вы только так думаете.
– Не знаю? – сказал Джейсон. – Я же целых два дня гонялся за ней по всяким закоулкам, чтоб не дать ей встретиться с ним, после того как я ей сказал, что я с ней сделаю, если еще раз застану их вместе, а вы говорите, я не знаю, что эта стер…
– Ну-ну, – сказал шериф. – Достаточно. Хватит этого. – Он посмотрел через улицу, засунув руки в карманы.
– И когда я обращаюсь к вам, как к представителю закона, – сказал Джейсон.
– Этот цирк всю неделю будет в Моттсоне, – сказал шериф.
– Да, – сказал Джейсон. – И если бы я мог найти представителя закона, который не вовсе плюет на обязанность защищать людей, которые избрали его на должность, я бы уже был там.
Он повторил свой рассказ, одну только суть, по-видимому, извлекая какое-то удовольствие из своего унижения и бессилия. Шериф, казалось, его не слушал.
– Джейсон, – сказал он. – А зачем вы прятали в доме три тысячи долларов?
– Зачем? – сказал Джейсон. – Где я держу мои деньги, мое дело. Ваше дело помочь мне их вернуть.
– А ваша мать знала, что вы храните дома такую сумму?
– Послушайте, – сказал Джейсон. – В моем доме произошло ограбление. Я знаю, кто это сделал и где они находятся. Я обращаюсь к вам, как к представителю закона, и еще раз спрашиваю вас, намерены вы что-либо предпринять для возвращения мне моей собственности или нет?
– А что вы сделаете с девчонкой, если поймаете их?
– Ничего, – сказал Джейсон. – Ни-че-го. Я к ней и пальцем не прикоснусь. К суке, которая стоила мне места, единственного моего шанса в жизни, которая убила моего отца, и каждый день укорачивает жизнь моей матери, и сделала мое имя посмешищем в городе. Я ей ничего не сделаю, – сказал он. – Ни-че-го.
– Это вы довели девочку до того, что она сбежала, Джейсон, – сказал шериф.
– Как я устраиваю жизнь моей семьи, не ваше дело, – сказал Джейсон. – Собираетесь вы помочь мне или нет?
– Вы довели ее до того, что она сбежала из дому, – сказал шериф. – И у меня есть кое-какие подозрения, чьи это деньги на самом деле, хотя, пожалуй, узнать наверное я это никогда не узнаю.
Джейсон стоял, медленно перекручивая поля зажатой в руке шляпы. Он сказал негромко:
– Вы, значит, ничего не сделаете, чтобы поймать их?
– Это не мое дело, Джейсон. Будь у вас доказательства, мне пришлось бы принимать меры. А пока, как ни погляди, это не мое дело.
– Так, значит? – сказал Джейсон. – Подумайте хорошенько.
– Так, Джейсон.
– Ну, ладно, – сказал Джейсон. Он надел шляпу. – Вы еще пожалеете. Не так уж я беспомощен. Это вам не Россия, где для человека с бляхой уже и закон не писан.
Он спустился по ступенькам, и сел в автомобиль, и завел мотор. Шериф смотрел, как он отъехал, развернулся и промчался мимо в сторону города.
Колокольный звон снова несся высоко в бегущем солнечном свете яркими растрепанными лохмотьями звука. Джейсон остановился у бензоколонки и велел проверить шины и наполнить бак.
– Далеко собрались? – спросил его негр. Он ничего не ответил. – Похоже, что все-таки распогодилось, – сказал негр.
– Распогодилось, черт, – сказал Джейсон. – К двенадцати будет лить черт-те как. – Он посмотрел на небо, представляя себе дождь, скользкую глину дорог, свой автомобиль, застрявший в милях и милях от города. Он думал об этом с торжеством – о том, что, отправившись теперь, он останется без обеда и в утолении потребности спешить к полудню окажется как раз на самом дальнем расстоянии от обоих городков. Ему представилось, что таким образом обстоятельства складываются в его пользу, и потому он сказал негру:
– Какого черта ты копаешься? Тебе кто-нибудь заплатил, чтобы ты задержал мой автомобиль тут подольше?
