Кобо Абэ - Вошедшие в ковчег
— Соврал?.. То, что ты сказал, вранье? И ядерный взрыв — вранье?
— Все вранье. Это был обыкновенный динамит, ты же сама мне помогала. Включила рубильник на распределительном щите...
— Но зачем?..
— Причин две. Первая — страх. Война еще и начаться-то не успела, а ты сама видишь, что здесь творится. Вторая — личная. Речь идет об унитазе. О моей ноге... Шансы не превышали пятидесяти, даже тридцати процентов, но разве я тебе не говорил о клапане внизу?.. Он был моей последней надеждой: вдруг, думал я, удастся изменить направление подземного потока и таким способом повлиять на всю систему...
— Ну и как?
— Получилось, посмотри на воду, льющуюся с потолка.
— А нога?
— С ней тоже все, кажется, идет, как я и предполагал. Полностью вернулась чувствительность.
— Стало легче?
— Я бы не сказал... От долгого сидения ноги сильно затекают, и, когда начинает восстанавливаться кровообращение, всегда испытываешь чувство еще более неприятное. Кашлянуть и то больно. Но что я точно ощущаю — вниз ногу уже не тянет. Если ты мне поможешь, пожалуй, удастся ее вытащить.
— Лучше никому больше об этом не говорить.
— Конечно. Узнай они, что я испортил унитаз, изобьют до полусмерти.
— Не надо было и мне рассказывать.
— Разве мы не вместе убежим отсюда? Туда, где можно увидеть небо.
— Как же мы это сделаем? Все выходы завалены.
— За кого ты меня принимаешь? Тайный выход остался.
— Где?
— По секрету, конечно. В последнее время много говорят о принципе открытой информации. Но как важна ложь, если она во спасение. Наверху, на мостике, шкаф номер один... Я с тобой совершенно откровенен, кодовый номер: один, один, один... Открыв заднюю стенку шкафа, мы попадем в потайной ход, ведущий в подземный этаж здания муниципалитета.
— Снаружи всё в порядке?
— Там есть небо. И облачное небо, и закатное небо, и голубое небо, и небо, затянутое смогом...
Освещая путь тусклым светом крохотного фонарика, из машинного трюма вернулся зазывала. Он шел, точно по болоту, стараясь не ступать по лужам.
— Если нужна помощь, придется попросить у него, — сказала женщина.
— Ничего другого не остается.
С осторожной поступью зазывалы не вязался его бодрый и веселый голос — чувствовалось, что он уже спелся с новыми дружками из «отряда повстанцев».
— Работают в поте лица. Сменяясь, крутят педали на пяти велосипедах, но все свеженькие, полные сил, — наверное, это поисковая команда, которая гналась за школьницами. А горит всего семь крохотных лампочек, как лампадки на алтаре. Говорят они только об одном, ну точно мартовские коты. Грязные, паршивые старикашки.
— Капитан, кажется, сможет вытащить ногу.
Я не знал, следует ли мне придавать особое значение тому, что женщина заговорила лишь об унитазе и совершенно не коснулась потайного хода, ведущего в подземный этаж здания муниципалитета.
— Каким образом? — Реакция зазывалы была преувеличенно бурной. — Кровь, что ли, потекла в обратном направлении и отек переместился в голову? Разве мыслимо, чтобы ногу удалось вытащить?
— Надо рассказать ему откровенно всю правду, — сказал я.
— Что это еще за правда?
Женщина явно игнорировала мои слова.
— Какая там у них обстановка? — спросила она. — С Комоя-сан и адъютантом можно будет поладить, как думаешь? Ты уверен, все будет в порядке?
— Как бы вам сказать... — Зазывала отер лицо тыльной стороной ладони. — Думаю, как-нибудь все устроится. Комоя-сан — мастер по части обжуливания. С продавцом картофеля только не всё в порядке. Мне кажется, у него маниакально-депрессивный психоз. То был как в воду опущенный, а теперь вдруг веселье прет через край. Жизнерадостность сочится изо всех пор. Раздался, например, звук, напоминающий зуммер ручных часов, так он чуть со смеху не помер. Я такого подъема, такой радости не испытываю, но мне хорошо уже от одной мысли, что теперь не придется, переодевшись, бегать от кредиторов. Самое печальное, что это ведь все мои давние дружки. Честно говоря, я мало подхожу для должности ответственного за склад, «непосредственно подчиняющегося Капитану». Этот склад — целая самостоятельная база.
— Там есть все — и оружие, и боеприпасы, и продовольствие...
— Нет, ведать продовольствием поручено продавцу картофеля.
— У них теперь полно оружия, есть даже базука.
— Это игрушка Комоя-сан. Но больше всего мне понравился зал заседаний, который используется и как оружейный склад. Я всегда мечтал о таком. Вокруг стола — кресла...
— Отношения между Комоя-сан и адъютантом не изменятся, как ты думаешь?
— Хотел бы у вас узнать, — зазывала сделал рукой приглашающий жест в мою сторону. — Когда вам удастся высвободить ногу, произойдет разделение власти. И все, как мне кажется, неимоверно усложнится.
— Они все там, наверное, страдают без туалета?
— Пока есть пустые бочки, а о дальнейшем надо побеспокоиться. Но ведь теперь, кажется, всё в порядке? Если Капитан может вытащить ногу... зачем же ждать! Жалко расставаться с унитазом? Вытаскивайте поскорей. Не можете сами — поможем. Позвать на помощь?
— Тебя одного хватит. Я жду, пока немного пройдет онемение.
— Очень неприятно, когда нога онемела, да? Но скоро все будет в порядке. Теперь уже могу сказать, что из-за унитаза, вернее, из-за ноги Капитана возникли серьезные споры — это факт. Помните, у главаря пиратов из «Острова сокровищ», его, кажется, звали Сильвер, одна нога была деревянная, и ничего. Вот с кого надо брать пример, говорили они, корабль, мол, важнее всего.
— Как же мне вылезти?
— Беритесь за мое плечо. А я буду крутиться, как осел, вертящий жернова.
Я навалился на мускулистое плечо зазывалы. Это, наверное, выглядело так, будто на ветку дерева повесили ком теста. Женщина взяла с полки бутыль растительного масла и налила его вместо смазки между икрой и трубой. Зажав в зубах фонарик, зазывала начал ходить вокруг унитаза. Женщина другим фонариком светила ему под ноги. Кожа на голени, наверное, стерлась до мяса и висит клочьями. Но нога все же начала потихоньку вращаться. Повернулась почти на четверть, ощущения, что она втянута внутрь, уже не было.
— Все хорошо, ох поплачут они у нас!
Во рту у зазывалы был зажат фонарик, и, что он говорит, я разбирал с трудом, но голос звучал радостно. Я почувствовал угрызения совести. Я ведь хотел выбираться отсюда вдвоем с женщиной, но сейчас об этом следовало забыть. У зазывалы тоже есть теперь право на спасение. Я буду потом раскаиваться, если скрою от него, что унитазом пользоваться уже невозможно (без серьезного ремонта всей системы) и что мы собираемся бежать отсюда через потайной ход. Если не произойдет чего-нибудь экстраординарного — даже не могу представить себе чего, — придется взять его с собой.
— Не больно? — спросила женщина. Почему она решила скрыть от него правду?
— Даже хорошо, что немного болит: значит, онемение проходит.
— Движется, уже сантиметра на три вылезла, потерпите еще немного.
— Чуднó, — по-прежнему неразборчиво сказал зазывала. — У меня даже и в мыслях не было, что, если это произойдет, я смогу выжить, послав всех подальше.
— А если это вранье?
Дольше молчать было невозможно. Неужели женщина против? Вряд ли. Она смотрела поочередно на меня и на зазывалу, наклонив голову и растянув губы в полуулыбке.
— Что?..
— Я взорвал динамит, чтобы попытаться вытащить ногу из унитаза.
— Здорово это вы. — Не так уж он был и потрясен. — Значит, атомный взрыв — брехня?
— Да, самая настоящая...
— Ну что же, люди часто врут... Попробуем повернуть ногу в другую сторону. Вроде бы легче пошла.
— Уже сантиметра на четыре вылезла. Еще немного — и икра покажется из трубы, тогда всё в порядке, — сказала женщина.
— Больно!
— Может, помедленнее?
— Ничего. Просто в колено отдает.
— Вот оно что... Брехня, стало быть... Значит, люди будут жить, как жили?
— И нечего сидеть взаперти. Есть потайной ход. Я держал это в секрете.
— В общем, все осталось, как было... Не стесняйтесь, я выдержу, опирайтесь сильнее.
Слишком уж он спокоен. Не верит? А может, умеет скрывать свои чувства? Вряд ли. Наоборот, он всегда слишком бурно реагирует на любое событие. Люди, у которых выделяется много слюны, склонны к буйству — об этом предупреждал даже продавец насекомых. Неужели зазывала не осознает всю серьезность положения? Наверное, человеку, который так ловко умеет проделывать всякие фокусы, самолюбие не позволяет удивляться чужим трюкам.
Из машинного трюма к нам быстро приближался сильный луч фонаря, послышался звук шагов.
— Давайте погасим фонарики, — прошептала женщина.
— Наоборот, это покажется подозрительным. Лучше вести себя как ни в чем не бывало...
В проходе появилась тень. Вода доходила уже до щиколоток, поэтому дальше человек не пошел. Свет, как луч маяка, описав полный круг, лизнул пол. На месте осталось только пять бочек с керосином, три со спиртом и две с питьевой водой, которую я менял раз в неделю, остальные — больше десятка — раскатились по залу и теперь плавали у стены, обращенной к морю. Видимо, пол имел наклон. Голубой тюк, наполовину в воде, лежал на прежнем месте. Так ненавидел мыться, а его против воли окунули в воду — жалеет, наверное, что умер. Как я понимаю, он был бесконечно одиноким человеком, который никому не протянул руки и не хотел, чтобы и ему протягивали. Свет описал еще один круг и упал на нас.
