Иван Лазутин - Суд идет
На кухне хлопотала мать. Прислушиваясь к доносившимся до его слуха звукам, Дмитрий, догадался, что мать вынимает из печки хлеб. В ноздрях защекотал знакомый горячий запашок чуть подгоревшей на поду нижней корки. Дмитрий закрыл глаза. Через минуту ему уже казалось, что не было за плечами ни войны, ни Москвы, ни всего того, что легло между сегодняшним и тем днем, когда он в дождливый осенний день вместе со своим дружком Семеном Реутовым покинул родную станцию. Как и десять лет назад, шныряла по кухне заскочившая из сеней курица. Даже кудахтанье ее и то, кажется, не изменилось. Все с тем же неизменным «Кшы, проклятая!» гонялась за курицей мать, а та, треща крыльями, бросалась из угла в угол, пока не вылетала в сенки. Огромный чугун со щами все так же шершаво скреб горячий под. Докатив чугун на катке до чувала, мать двигала его уже упором в днище. Каждый звук, стук, скрежеток, доносившийся из кухни, Дмитрию рисовал зримую картину труда домохозяйки. А вот чугунно ахнула сковорода. Очевидно, она горячая. Мать схватила ее голыми руками и, не донеся до лавки, бросила. Потом загудел каток. Это задвигают в печь чугун.
Дмитрий встал, до пояса умылся холодной водой и вышел во двор. День обещал быть знойным, душным. Помахивая тонкой хворостинкой, к дому Шадриных свернула молоденькая, лет восемнадцати, девушка. У ворот она остановилась.
— Вы будете Дмитрий Георгиевич Шадрин?
— Я. — Дмитрий привстал с пенька и отряхнул мелкие щепки, приставшие к брюкам.
— Вам записочка.
— От кого?
— А там написано.
Дмитрий разорвал конверт. На листе бумаги от руки было написано твердым, слегка наклонным почерком:
«Товарищ Шадрин! Вам необходимо зайти в райотдел МГБ. Желательно сегодня к 12.00. Майор Кирбай».
— Кто вы будете?
— Я курьер, — смущенно ответила девушка.
— Передайте Кирбаю, что я приду.
Глядя вслед удаляющейся девушке, Дмитрий подумал: «Какая красавица! В Москве ее давно бы закружили кинорежиссеры, а здесь она на побегушках».
Словно чувствуя, что сзади на нее смотрят, девушка шла как-то неестественно прямо, будто по жердочке, перекинутой через глубокий овраг, и еле касалась ступнями земли.
«Глупенькая, даже не знает, насколько она красива! А может быть, это и хорошо», — подумал Шадрин.
Подошел дед Евстигней. Глядя из-под ладони вслед удаляющейся девушке, он спросил:
— Что, Митяшка, уже облюбовал? — И, по-молодому кашлянув, добавил: — Хороша, хороша ягодка! В самый раз только замуж отдавать. Такая всем ублаготворит. Гляди, как струнка, идет. Не идет, а танцует… Вот бы прихватить тебе в Москву нашенскую, она любой москвичке нос утрет!
— Говорите, утрет?
— О!.. Да еще как утрет! — Дед Евстигней махнул рукой. — Москву я знаю. Когда гнали нас на германскую, стояли в Москве боле месяца. Похаживали мы и к бабенкам, нечего греха таить. Хочь крадучись, но похаживали. И что я тебе скажу — тонконогие они, и пальцы у них длинные-длинные, срамота одна! — Евстигней плюнул. — Не люблю я городских. А об московских и говорить нечего. Хочешь, покажу тебе свою внучку? Наськой зовут. В сельпо продавцом работает. Девка — кровь с молоком. По домашности такая, что все в руках горит.
— Сколько ей лет-то?
— Восемнадцать. Самый раз выдавать.
— О, дед, я для нее уже стар. Мне двадцать восемь. Куда же я против нее гожусь?
— Да ты не боись, годишься! Ты только не робей, побойчей держи себя, а там я скажу тебе точно, что пондравишься. Девки смелых любят. А что годы твои, то ты тоже не боись.
— Это конечно, только я-то не смелый. Да потом в Москве у меня есть жена.
— Жена?.. — Дед сердито сплюнул и поднял на Дмитрия глаза. — А какого же ты дьявола глаза лупишь на молоденьких девок да меня, старого дурака, в грех вводишь?!
— А того дьявола, дед Евстигней, что и ты, когда в германскую стоял в Москве… то того… поди, женатый был.
Дед хитровато погрозил пальцем.
— Ишь ты, сукин сын, говорун какой! Ну и говорун! В карман за словом не полезешь. Научился в Москве на собак брехать! Палец в рот не клади.
— А то как же, деда? Москва — она большая. — Мягко коснувшись плеча Евстигнея, Дмитрий добавил: — Ну ладно, дедунь, я сейчас по делам иду в центр. На днях уезжаю. Заходи провожать. Найдется чарка.
— Спасибочко! — Дед снял фуражку и склонил седую, как снег, голову. — Зайду обязательно. Только ты тогда кликни меня, Митяшка, а то я сам-то и не услежу.
— Хорошо, хорошо, кликну, — уже на ходу ответил Дмитрий.
XVI
Пол в кабинете Кирбая устлан большим толстым ковром, который, по слухам, был конфискован в тридцать седьмом году у репрессированного инженера. За спиной майора, над головой, висел в добротной дубовой раме портрет министра государственной безопасности Берия. На просторном столе с резными точеными краями лежали три синие папки и стоял свинцовый чернильный прибор. В углу стоял высокий несгораемый сейф, в замке которого висела связка ключей. Прямо перед столом друг против друга стояли два жестких стула с высокими спинками. Больше в кабинете мебели не было.
Майор посмотрел на часы и нажал кнопку. Почти в ту же секунду в кабинет вошел дежурный старшина.
— Слушаю вас, товарищ майор!
— Шадрина вызвали на сколько часов?
— На двенадцать ноль-ночь, товарищ майор.
— Что же это их светлость опаздывает?
— Не знаю, товарищ майор! — вытянувшись, отвечал старшина.
— Доложите, как придет.
— Есть!
Старшина вышел. Как только захлопнулась за ним дверь, Кирбай позвонил в райком комсомола.
— Дайте мне Реутова! Ах, это сам Реутов? Ну и прекрасно, прекрасно! Что-то у вас, голубчик, вчера нервишки разыгрались?
Кирбай сонно зевнул и, с неохотой выслушивая Реутова, лениво качал головой. Потом он оживился.
— Что вы говорите?! Демократия? Ай-ай-ай!.. — Майор кисло улыбнулся и закрыл глаза. — Что такое демократия, я уже знал тогда, когда вы, товарищ секретарь райкома комсомола, ходили под стол пешком. Вам это ясно? — И уже более раздраженно, как-то сразу прогнав сонливость, продолжал: — Ваше счастье, что случилось это в конце схода и что о причине вашего исчезновения, кроме меня, никто не знает… Что? Что бы было в противном случае? А была бы очень пренеприятная вещь: срыв политической кампании государственного значения. И боже упаси, если б кто-нибудь последовал вашему примеру и покинул сход!
В кабинет вошел дежурный старшина.
— Товарищ майор, прибыл Шадрин!
— Пригласите.
Кирбай бросил телефонную трубку, не закончив разговора с Реутовым.
Дмитрий вошел в кабинет и, поздоровавшись, неторопливо прошел к столу.
— Прошу садиться. — Кирбай сделал почтительный жест в сторону свободного стула.
— Благодарю. — Шадрин сел и взглядом остановился на портрете Берия.
— Вы здешний, товарищ Шадрин?
— Да, здешний.
— Ваши документы?
Дмитрий подал паспорт и отпускное удостоверение. Кирбай внимательно просмотрел их, вернул документы обратно и устало покачал головой.
— Тем горше становится, когда видишь, что так ведет себя член партии, да еще юрист по профессии.
— Я вас не понимаю.
— Вы меня прекрасно понимаете, товарищ Шадрин. Давайте начистоту. Скажите, зачем вам понадобилось на сходе просить слова? Чтобы встать на защиту нетрудовых элементов, которые были осуждены сходом?
— Вы имеете в виду Бармина и Цыплакова?
— Да, я имею в виду их.
— Я с вами не согласен.
— А именно?
— То, что я видел на сходе, было верхом беззакония и позорного насилия. Мне не хочется повторять то, что сегодня ночью пришлось высказать второму секретарю райкома партии.
— Почему же вы не хотите повториться?
— Вам будет скучно слушать дважды одно и то же. Ну, если вам так хочется — я повторюсь. — Шадрин выложил на стол пенсионное удостоверение Бармина, его орденскую книжку и, не глядя на майора, повторил все, что он ночью высказал Круглякову.
Пока Дмитрий говорил, Кирбай не проронил ни слова, ни разу не перебил. Только левая бровь его, выгибаясь крутой дугой, выдавала волнение.
— Вы кончили? — стараясь быть спокойным, спросил майор.
— Да, я кончил.
— Так вот, товарищ Шадрин, все, что вы сказали, это не больше не меньше, как мальчишество, как вмешательство не в свои дела. Вы что думаете — я не знаю, что Бармин — инвалид Отечественной войны? Знаю. Бармин здоров, как лошадь. Он нас с вами еще переживет, а вы вздумали опекать его. Если б вы знали, кого защищаете! — Кирбай покачал головой. — Пьяницу, дебошира, хулигана!.. От него весь район стонет!
— Этого я не знаю. По крайней мере, этого никто не высказал на сходе.
— Прежде чем вступаться в дела, нужно их знать, товарищ Шадрин. Тем более, не мне вас учить, вы сами юрист.
— Зачем вы меня пригласили, товарищ майор?
