Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето
Преодолевая мучительную боль, Бенедикт добрался до телефонной будки.
Итак, я рассталась с Конрадом, на это имелось множество причин, они существовали уже давно. Подтолкнуло же меня к такому решению наше короткое пребывание в Цюрихе — мы летали туда в середине января.
После праздника святого Николо в трактире поселка и забавного выступления Руди мои мысли все чаще были заняты Бенедиктом Лётцем. Я виделась с Руди, который постоянно искал со мной встреч, несколько раз с ним одним, один-единственный раз вместе с Бенедиктом. О моих встречах с Руди Чапеком я рассказывала Конраду. Но он ничего не знал о моих встречах с Бенедиктом Лётцем.
Серым декабрьским ничем не примечательным днем я гуляла с Руди и Бенедиктом по заснеженной аллее. Руди занимал нас рассказами о своих вполне заурядных делах, пытаясь придать им вес, никто не мешал ему делать это. Я посчитала, что не стоит рассказывать о Конраде и о моем семействе, о моих ничем не заполненных буднях, и разразилась длинной речью, комментируя события культуры, однако вскоре обнаружила, что хочу лишь произвести впечатление на Бенедикта и продемонстрировать свою эрудицию. Тогда я перешла к социальным проблемам, но решила, что мои утверждения звучат не очень убедительно, и перескочила на кино, политику и экологию. После того как я проболтала полчаса без перерыва, не встретив ни малейшего отклика со стороны Бенедикта, мне это надоело и я замолчала. Молча шла рядом с Бенедиктом, который вначале шел быстро, а теперь заметно замедлил шаг, за напряженным выражением его лица скрывались усталость и боль. Руди дурачился, бросал в нас снежками, прыгал в большие сугробы и вылезал оттуда с ботинками, полными снега. Я считала это ребячеством, он действовал мне на нервы.
В какой-то момент я собрала все свое мужество и спросила Бенедикта о его бабушке Кларе Вассарей. Я сказала:
— Такого не может быть, чтобы вы ничего о ней не знали. Вам же наверняка рассказывали о ней, вашей матери наверняка рассказывали о ней.
— Вы упрямы, — сказал Бенедикт. — Почему вы думаете, что я отвечу иначе, чем в первый раз? Моей матери наверняка рассказывали о ней. Но когда я видел мою мать в последний раз, Мне было пять лет. Из того, что она говорила мне о Кларе Вассарей, в моей памяти не сохранилось ничего.
Я осмелилась еще на одну атаку. Теперь в новом направлении.
— Я спрашивала Агнес про вашу бабушку, — сказала я. — Знаете, что ответила Агнес? «Никакой Клары Вассарей я не знала».
Я убеждена, что эта фраза задела Бенедикта. Я твердо в этом убеждена. На секунду что-то промелькнуло в его глазах, это могло быть удивление, отчужденность или страх. Теперь он совсем замкнулся. Он отдалился от меня, хотя продолжал идти рядом. Итак, больше никаких вопросов с моей стороны. Я не хотела, чтобы Бенедикт Лётц уходил от меня.
Потом мы все выпили глинтвейна в каком-то сомнительном ресторанчике, это по-настоящему взбодрило меня, я протянула Бенедикту руку и сказала: «Привет», предложив перейти на «ты». Мне кажется, ему это было неприятно. Руди, который дошел уже до второго стакана, закричал:
— У меня больше прав, — и начал бить кулаками по столу. Потом сказал, что я должна срочно навестить его отца, его и Бенедикта дома.
Мне не хотелось говорить ему, что это невозможно. Невозможно из-за Венцеля Чапека. Я отделалась глупой шуткой.
В конце концов Бенедикт разговорился со мной о современном искусстве, тут мне было что сказать, впервые в жизни я чувствовала себя из-за этого счастливой.
На следующий день Бенедикт впервые мне позвонил. Он посоветовал взять в библиотеке одну книгу об искусстве, которую считал заслуживающей внимания. Он не упомянул, что ожидает встречи со мной. Я взяла книгу в библиотеке, но не навестила его. Его звонки следовали затем со все более короткими промежутками и потом каждый день. Я постаралась устроить так, чтобы во время его звонков быть дома.
Незадолго до Рождества я наконец навестила дедушку Юлиуса. Он дал отставку бабушке Элле и бабушке Елене и снова начал вести старый образ жизни. Моя бабушка утверждала, что уже предвидит грядущую катастрофу, но я была рада, потому что дедушка Юлиус без автографов, чтения, пикантных рассказов, коньяка и вина был чужим человеком из чужого мира.
Я позвонила ему по телефону. Думала, что до моего прихода его недовольство по поводу моего странного отсутствия несколько поуляжется. После долгого перерыва я снова вытащила из шкафа платье, потому что дедушка Юлиус любит элегантных женщин. Я тщательно выбрала цвет и материал, феном уложила волосы в мягко спадающие локоны, втерла несколько капель духов «L’air du temps»[23] в кожу на запястье, туда, где бьется пульс. И посмотрев на себя в зеркало, едва узнала себя. Я снова стала женой Конрада, о чем я почти забыла. Представив себе, что Бенедикт или Руди могли бы увидеть меня сейчас, я рассмеялась. Но для дедушки Юлиуса я бы сделала и больше.
Он встретил меня в темно-серых брюках, черном блайзере и галстуке для гольфа. По его лицу и фигуре было заметно, что он еще не совсем здоров. Но его голос и манера говорить были прежними. Он поцеловал мне руку. Я бросилась ему на шею.
В гостиной, у изголовья кушетки, был накрыт столик, я сразу заметила бутылку дорогого французского шампанского в серебряном ведерке, чудные канапе из магазина деликатесов в центре города. В то же мгновение мое самочувствие резко улучшилось. Так со мной бывает всегда, когда я прихожу в гости к дедушке Юлиусу. Когда я устроилась в кресле, мой страх перед упреками, моя нечистая совесть почти утихли. Дедушка Юлиус взял шампанское из ведерка и, обернув бутылку салфеткой из дамаста, начал осторожно, медленно поворачивать пробку. Бутылка открылась с едва слышным звуком.
— Стрелять мы ей не разрешим, — сказал дедушка Юлиус и налил мне.
Мы чокнулись.
— Ты еще сердишься на меня? — спросила я.
— Нет, если у тебя были причины забыть обо мне, — ответил дедушка Юлиус, не только потому, что хотел помочь мне. Я знала его любопытство в том, что касалось меня.
— Ты знаешь, — сказала я осторожно, — у меня было много дел, я познакомилась с несколькими новыми людьми.
— То, что у тебя было много дел, мне уже известно от Елены. То, что ты при этом знакомишься с новыми людьми, само собой разумеется. В любом случае они, вероятно, интереснее меня.
— Нет, — возразила я, — не интересней. Просто другие.
— Молодые, — сказал дедушка Юлиус.
Я кивнула. Допила шампанское, позволила налить себе еще и съела четвертое канапе.
— Что говорит по поводу твоих новых друзей твой муж? — спросил дедушка Юлиус.
— Что он должен говорить? — ответила я с набитым ртом. — Все абсолютно невинно.
— Жаль, — заметил дедушка Юлиус. Мы засмеялись.
Потом он сказал:
— Расскажи мне об этих людях.
Я так наглядно описала Руди Чапека с его многочисленными достоинствами и немногочисленными недостатками, что дедушка Юлиус выразил желание познакомиться с ним.
— Это можно сделать, — сказала я, — как-нибудь приведу его к тебе.
— А другой, там же есть еще и другой?
— Того я знаю похуже, — сказала я, — собственно, мы знакомы лишь поверхностно.
— Кристина, — предостерег дедушка Юлиус, — если рыльце в пушку, не следует изворачиваться. Выкладывай.
— Пожалуйста, поверь, это правда, — уверяла я, — мы с ним редко виделись.
— Значит, Конраду не стоит беспокоиться из-за этого поверхностного знакомства? — спросил дедушка Юлиус.
Я молчала. Но призыв дедушки Юлиуса к моей нечистой совести и странная тяга к откровенности все-таки заставили меня признаться, что я еще ничего не рассказывала Конраду о друге Руди Чапека.
— Потому что это неважно, — сказал дедушка Юлиус, глядя мне в глаза.
Я была не в состоянии сказать «да».
Дедушка Юлиус рассказал несколько своих старых анекдотов в новой интерпретации, мы с удивлением обнаружили, что бутылка опустела, я спросила, не повредит ли ему это, он ответил, что шампанское действует на него лучше, чем травяной чай на его сестру Эллу. Все было как прежде, лишь когда я попросила, чтобы дедушка Юлиус завел часы, он стал серьезным.
— Кристина, — сказал дедушка Юлиус, — эта болезнь имела и хорошую сторону. Я наконец составил завещание. Все должно достаться тебе. Я хочу, чтобы ты знала об этом. Хочу, чтобы ты радовалась, хочу еще успеть увидеть твою радость.
Конечно, я сначала заплакала. Растрогавшись, ощущая боль при мысли, что когда-нибудь потеряю дедушку Юлиуса. Но я поняла, что он хочет видеть мою радость, и через некоторое время я смогла радоваться, я сказала ему об этом и поняла, как это для него важно.
— Мое завещание, — сказал дедушка Юлиус, — находится у доктора Вильда.
— Я приходила к нему в контору не так давно, — сказала я.
