Альберто Моравиа - Римские рассказы
Если верить пословице, что жизнь - это лестница, одни по ней поднимаются, другие спускаются, то я по этой лестнице жизни только и делал, что спускался. И все из-за подбородка, которого у меня нет, но которому полагается быть.
Докатился я по этой лестнице до такой точки, что, когда год назад мне удалось снять угол у одного швейцара в центре города и я начал кое-как перебиваться - то милостыню подадут, то какими-нибудь услугами заработаю на той самой улице, где жил, - мне показалось, что впервые в жизни я стал подниматься.
Вы не поверите, но выручило меня именно отсутствие подбородка. На этой улице было много больших магазинов - колбасных, винных, булочных, мясных, бакалейных. Клиентура у них была обширная, так что все они нуждались в человеке, который бы доставлял покупки, забирал пустую тару, бегал по поручениям. Когда владельцы этих магазинов увидели, что парень я крепкий, хоть у меня и нет подбородка, они сжалились надо мной: то один, то другой стали давать мне какую-нибудь работенку, так что я частенько получал чаевые.
На нашей улице было, кроме того, четыре или пять остерий и тратторий, - глядишь, иногда и тарелка супа перепадет. И все это из жалости - потому что у меня не было подбородка.
На мне была военная гимнастерка и заплатанные на коленках брюки. Дали мне пиджак; локти у него, правда, были продранные, но в общем он был вполне приличный. Другой добрый человек подарил мне пару ботинок. Короче говоря, через месяц я про себя решил, что невезение мое кончилось, больше того, что я и правда пошел в гору.
Вот иногда смотришь, едет по улице человек в машине или идет пешком... Ему все равно, что эта улица, что другая. Но если жить на ней, как я, проводить безвылазно целые дни, с раннего утра и до позднего вечера, тогда это для вас уже не просто улица, а целый мир, и каждый день открываешь в нем что-нибудь новое.
На этой улице, где я знал всех, вплоть до кошек, одни меня любили, другие относились ко мне безразлично, но были и такие, которые меня ненавидели. Хозяева магазинов и ресторанов меня любили, потому что я человек услужливый и покладистый. Парикмахер, хозяйка галантерейной лавки, хозяин парфюмерного магазина, аптекарь и многие другие относились ко мне безразлично, потому что я не нуждался в них, а они не нуждались во мне. Но была здесь группа молодых людей, которые ежедневно встречались у стойки в баре, - вот эти меня попросту ненавидели. Все они были спортсмены и только и делали, что спорили о футбольных командах да велосипедных гонках. Что ни говорите, а спорт делает человека безжалостным, заставляет держать сторону сильного и ненавидеть слабого.
А я был слабый. И вот стоило мне войти в бар, как они набрасывались на меня, начинали насмехаться, давать всякие прозвища.
Они прозвали меня "Неудачником". А произошло это так. Один раз затащили они меня в остерию, подпоили, а я под пьяную руку возьми да и пожалуйся, что, мол, меня с самого рождения неудачи преследуют. Отсюда и пошло. Как они только надо мной не измывались! Бывало, выдумают нарочно для меня какое-нибудь поручение, я и бегаю понапрасну. Или начнут с издевкой допрашивать:
- Ну как, Неудачник, какие у тебя еще неудачи были?
Или же с серьезным видом начнут советовать:
- Послушай, отрасти ты себе бороду, лучше будет... Никто и не догадается, что у тебя нет подбородка.
Вот уж правда коварный совет, борода у меня почему-то не растет. Появится несколько длинных тонких волосков - и все тут.
Бессердечная публика, скажу я вам. И все-таки, как я уже говорил, я шел в гору, то есть кое-как перебивался. Больше того: впервые в жизни я был одет-обут, сыт, имел кровать, крышу над головой и даже кое-какую мелочь в кармане. До того мне это было чудно, что даже не верилось... Я, бывало, все твержу себе: "Только бы не сглазили... Неужели долго будет так продолжаться?.. Только бы не сглазили".
И верно, счастье мое длилось недолго. Однажды, было это летом, вхожу я утром в бар - надо было взять ящик канистр с керосином и отнести клиенту и вижу в глубине зала стоят мои спортсмены, сбились в кучу и кого-то разглядывают. Я виду не подаю, направляюсь к стойке, будто не замечаю их вовсе. Но они меня заметили и позвали:
- Эй, Неудачник, поди сюда, взгляни-ка.
Я было хотел не обращать внимания, но один из них схватил меня за руку - пришлось уступить.
В глубине зала на стуле, прислонившись к груде рулонов туалетной бумаги, сидел какой-то субъект. Он рвал на себе волосы, бил себя кулаком по голове и плакал. На нем были вельветовые штаны и майка. Он все плакал, стонал, но рвал он на себе волосы и бил себя по голове только одной рукой: на месте второй у него была круглая гладкая култышка, похожая на маленькое колено. Когда он поднял обросшее черной щетиной помятое лицо, я увидел, что он к тому же одноглазый. Но этот его единственный глаз стоил двух - такой он был живой, блестящий, лукавый.
Спортсмены стали мне наперебой объяснять, что это очень несчастный человек - еще несчастнее меня: мало того, что он сирота, пострадал от войны, беженец, однорукий, одноглазый, - он еще и хромой. Затем они заявили, что он теперь мой конкурент, так как тоже нашел себе чулан где-то на нашей улице и будет заниматься тем же, чем и я,- иначе говоря, что он намерен меня отсюда вытеснить.
- У тебя не хватает только подбородка и, может, немного мозгов, заявил один из них, - а у него нет руки, нет глаза, и к тому же он хромой... Так что плохи твои дела, Неудачник.
Я сказал, что мне некогда, и хотел было уйти, но они меня не пустили:
- Раз вы два самых несчастных человека на этой улице, вы должны пожать друг другу руки.
Пришлось согласиться. Потом однорукий - вот продувная бестия - снова начал ломать комедию, рвать на себе волосы, бить себя по голове. И при этом кричал:
- Оставьте меня... Не хочу я больше жить... Дайте мне умереть... Пойду брошусь в Тибр... Да-да, пойду брошусь в Тибр.
В общем, такую разыгрывал комедию, что тошно смотреть было. Я в конце концов не выдержал и говорю:
- Да ни в какой Тибр ты не бросишься, можешь быть спокоен, уверяю тебя.
Он как зыркнет на меня своим хитрым глазом да как заорет:
- Ах так, не брошусь? Увидишь... Пойду сейчас же, - и сделал вид, будто действительно вот-вот встанет и пойдет топиться. А до Тибра как раз недалеко было.
Кончилось все тем, что его, конечно, не пустили да еще денег дали впридачу. После этого подхожу я к стойке.
- Давайте, - говорю, - канистры-то.
А хозяин мне:
- Ты уж извини, Неудачник, пусть эти канистры снесет он - он же гораздо несчастнее тебя... Каждому понемногу - человеку подмога.
В общем, не прошло и минуты, как тот утер слезы, ухватил своей единственной рукой ящик с канистрами, подбросил его на плечо и, прихрамывая, бодро-весело вышел из бара. А я остался с пустыми руками. Да еще эти спортсмены стоят вокруг меня, издеваются - мол, конкурент у тебя появился, гляди в оба, не то он выживет тебя отсюда.
Они, конечно, шутили, а вышло-то все именно так, как они предсказывали. Эта каналья Беттолино * (его так прозвали за то, что он любил выпить и все вечера просиживал в трактире) знай дубасит себя по голове, по всякому поводу горькими слезами заливается. И до того доплакался - дескать, убогий я, однорукий, одноглазый, хромой, - что сумел вскоре перехватить у меня большую часть работы. Вхожу я, бывало, в магазин, чтобы отнести, как всегда, покупку или выполнить очередное поручение, а мне говорят:
* Беттола - трактир (итал.).
- Мы уже договорились с Беттолино... Ты уж потерпи... он нуждается больше тебя... А ты приходи в другой раз.
Так продолжалось больше месяца. Только, бывало, и слышу:
- Беттолино нуждается больше тебя... Ты уж потерпи.
Ладно, я терпел, но знал, что долго так продолжаться
не может. Беттолино плакал, бил себя по голове, твердил, что утопится в Тибре, а сам процветал. Мне же снова не везло, как прежде, да что там хуже прежнего!
Терпению моему пришел конец после одного разговора с хозяином пекарни. Я обращаюсь к нему с просьбой, нет ли какой работы, а он мне заявляет:
- Послушай, Неудачник, мне кажется, ты немного зарвался. Ты же молодой, здоровый парень, полный сил, почему бы тебе не поискать нормальной работы! Ну, я понимаю - Беттолино. У него нет руки, нет глаза, он хромой... Но у тебя ведь все на месте, почему ты не идешь работать?
Что мне было ему отвечать? Что у меня нет подбородка? Но не подбородком же работают. Я промолчал, но с того дня понял, что на нашей улице нам двоим места нет: или я, или он.
Как-то утром, вскоре после этого разговора, я вспомнил, что надо отнести одному клиенту ящик минеральной воды. Беттолино выполнил точно такое поручение накануне - значит, в этот день была моя очередь. Иду я в бар, подхожу прямо к кассе и говорю хозяину, что пришел за бутылками. Хозяин в это время что-то подсчитывал, поэтому ответил мне не сразу. Потом, не отрываясь от бумаг, крикнул приказчику:
- Дайте-ка ему эти бутылки.
