Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)
Теперь о Каллингвортах. Мадам, как всегда, любезна и приветлива, но только (если мои глаза меня не обманывают) в последнее время ее отношение ко мне несколько изменилось. Не раз я случайно успевал перехватить ее взгляд, который иначе как злобным не назовешь. Да и в других мелочах начала проявляться какая-то жесткость, ранее для нее совершенно нехарактерная. Может быть, дело в том, что я слишком глубоко вторгся в их семейную жизнь? Неужели я встал между мужем и женой? Я изо всех сил, используя весь свой такт, старался избежать этого, но, увы, много раз ощущал, насколько непрочно мое положение в этом доме. Возможно, я придаю слишком большую важность женским взглядам и жестам, приписываю им определенное значение, в то время как на самом деле они вызваны лишь каким-нибудь мимолетным капризом? И все же, я уверен, мне не в чем себя винить, да и в любом случае все это скоро закончится.
Нечто подобное я замечал и за самим Каллингвортом. Но он такое загадочное существо, что я никогда не придавал значения переменам его настроения. Иногда он смотрит на меня, как разъяренный бык, но, когда я спрашиваю, в чем дело, он рычит в ответ: «Ни в чем!» и отворачивается. Иногда он, напротив, настолько весел и общителен, что это кажется подозрительным и я начинаю думать, уж не прикидывается ли он. Наверное, ты сейчас думаешь, что я проявляю неблагодарность, отзываясь так о человеке, который столько для меня сделал, да я и сам это чувствую, но я говорю правду, его поведение действительно иногда производит такое впечатление. Хотя все это, конечно же, звучит смешно. Что может заставить его жену и его самого изображать ко мне расположение, если на самом деле его не существует? И все-таки ты, бесспорно, знаешь, каково это, когда тебе улыбаются губами, а не глазами.
Как-то мы зашли в гостиницу «Сентрал» сыграть партию в бильярд. Силы наши примерно равны, так что мы могли бы чудесно провести время, если бы не странности его характера. Весь день он был угрюм, а когда я к нему обращался, делал вид, что не слышит, или же отвечал раздраженно, с недовольной миной. Я решил не доводить дело до выяснения отношений, поэтому не стал поддаваться на его провокации, что не успокаивало, а похоже, злило его еще больше. В конце партии, когда мне не хватало до победы двух очков, я загнал в лузу белый шар, находившийся в самом углу стола. Каллингворт тут же закричал, что это дурной тон. Я возразил, что не воспользоваться такой возможностью, когда решается исход партии, было бы просто глупо, но, поскольку он продолжал отпускать замечания, я обратился к маркеру, который поддержал меня. После этого он разозлился еще больше и неожиданно разразился ужасной бранью в мой адрес. Тогда я сказал:
– Каллингворт, если ты хочешь что-то сказать мне, давай выйдем на улицу. Воспитанным людям не пристало так разговаривать в присутствии маркера.
Он поднял кий, и я подумал, что сейчас он меня им ударит, но он швырнул его на пол, потом бросил маркеру полкроны, и мы пошли на улицу. Там он заговорил своим обычным нагловатым тоном.
– Ну все, Каллингворт, – воскликнул я, – с меня хватит. Я больше не намерен этого терпеть.
Мы стояли в ярком свете витрины магазина. Он посмотрел на меня, потом посмотрел еще раз, словно не зная, на что решиться. У меня чувство было такое, что в любую секунду я мог быть вовлечен в грязную уличную потасовку со своим деловым партнером. Я старался держаться спокойно, но внутренне весь собрался, готовясь отразить атаку. К моему огромному облегчению, он вдруг рассмеялся, вернее сказать, громогласно захохотал так, что люди на другой стороне улицы стали останавливаться, поглядывая на нас, потом взял меня под руку и потащил за собой.
– Ну и характерец у тебя, Манро, – сказал он. – Слушай, да с тобой опасно на улицу выходить. Никогда не знаешь, чего от тебя ожидать. Да уж! Только на меня-то тебе нечего сердиться, я ничего плохого тебе не сделал и не собирался делать. Что ты на меня накинулся, в самом деле?
Я эту небольшую сцену описываю тебе, Берти, для того, чтобы ты представлял себе, как ведет себя Каллингворт, когда у нас с ним доходит до ссор. На ровном месте, без каких-либо видимых причин он вдруг начинает разговаривать самым оскорбительным тоном, а потом, убедившись, что терпение мое на исходе, переводит все в шутку. В последнее время подобные случаи все более учащаются, и, если прибавить к ним еще и перемены в поведении миссис Каллингворт, становится очевидным, что в наших отношениях что-то изменилось. Даю слово, об этом «что-то» я знаю не больше, чем ты. Все это, да еще и неприятная переписка с матерью заставляют меня жалеть о том, что я отклонил предложение из пароходной компании.
Сейчас Каллингворт готовит к выпуску нашу газету. За это дело он взялся со всей присущей ему энергией, однако он слишком мало осведомлен о том, что происходит в городе, чтобы писать об этом, так что вопрос стоит так: удастся ли ему заинтересовать читателей чем-то другим? В настоящее время мы заняты следующим: собираемся выпускать собственную газету, по семь часов в день принимаем пациентов, строим конюшню, а в свободное время работаем над магнитной защитой для кораблей. Каллингворт до сих пор относится к этой идее с огромным воодушевлением. Только прежде, чем идти с ней в Адмиралтейство{168}, хочет максимально усовершенствовать свою конструкцию.
Сейчас он увлекся кораблестроением. В последнее время он занят тем, что изобретает способ сделать борта деревянных кораблей неуязвимыми для артиллерийского огня. О его магнитном улавливателе я много не задумывался, поскольку посчитал, что, даже если его изобретение приобретет ожидаемый успех, все это приведет к тому, что при производстве снарядов станут использовать не сталь, а какой-нибудь другой металл. Однако его новый замысел обещает быть более интересным. Вот суть идеи, как объясняет ее сам Каллингворт. (Последние два дня ни о чем другом он не говорит, поэтому я волей-неволей запомнил его слова.)
«Если повесишь на борта броню, это тебя не спасет, парень, – говорит он. – Прицепи хоть сорок футов стали, я все равно построю такую пушку, которая превратит ее в порошок. После первого же моего выстрела подует ветерок и твои люди задохнутся от кашля. Но! Снаряды не смогут пробить броню, которая опускается после того, как они пролетят. Ты спросишь, какой смысл в такой броне? Она не будет давать воде затекать в корпус судна. Ведь, в конце концов, для корабля это главное. Я назову это „Водонепроницаемый экран Каллингворта“. Ну, что скажешь, Манро? Меньше чем четверть миллиона за эту идею я не возьму. Опускающийся экран наподобие свертывающихся штор будет установлен по всей длине фальшборта{169}, там, где раньше крепились подвесные койки. Он будет разбит на секции шириной, скажем, в три фута. Длина каждой секции будет такой, которая позволит перекрыть корпус судна до самого киля. Дальше. Враг пробивает выстрелом корпус корабля в секции А. Тут же опускается защитная секция А. Это будет всего лишь тонкая штора, плотно прилегающая к корпусу, но этого достаточно, чтобы временно закрыть пробоину. Затем вражеский таран проламывает в корпусе секции B, C, D. Что делать? Идти ко дну? Ничего подобного. Просто опускаем B, C и D-секции „Водонепроницаемого экрана Каллингворта“. Таким же образом можно защититься и от подводных камней. Просто смешно, что до сих пор огромные корабли тонули из-за того, что еще никто не додумался до такого простого способа защиты. Эту идею можно применить и к броненосцам. Выстрел зачастую не пробивает обшивку, а деформирует ее, что и позволяет воде проникать внутрь. И снова на помощь может прийти мой щит».
Вот такое изобретение. Сейчас Каллингворт готовит модель этого устройства из корсета жены. Звучит все это правдоподобно, но, если позволить ему приходить в раж, что угодно начинает звучать правдоподобно.
Мы оба пишем романы, но, боюсь, результат этих трудов не подтвердит его теорию о том, что человеку под силу выполнить любую работу, если на то у него есть желание. Я думал, что у меня выходит довольно неплохо (я написал уже девять глав), но Каллингворт говорит, что все это уже читал раньше и что мне не хватает новизны. Мы должны писать так, чтобы захватить читателя первой же строчкой, говорит он. Очевидно, он полагает, что у него это выходит, хотя мне его сочинения кажутся совершенной галиматьей. Единственным более-менее терпимым местом во всем его романе я считаю окончание первой главы. Коварный старый баронет мошенничает на скачках. Его недавно достигший зрелости сын – наивный молодой человек, который ни о чем не догадывается. Только что получены новости с самой крупной гонки года.
«Сэр Роберт неверной походкой вошел в комнату. Губы его пересохли, лицо было мертвенно-бледным.
– Мой бедный мальчик! – слабым голосом произнес он. – Приготовься услышать худшее!
– Неужели наша лошадь пришла последней? – воскликнул молодой наследник, вскочив с кресла.
![Джек Вэнс - Глаза другого мира [Глаза верхнего мира, Глаза чужого мира]](/uploads/posts/books/66124/66124.jpg)