Доди Смит - Я захватываю замок
Унося кувшин с молоком в кладовую, я бросила через плечо:
— А зачем негодовать? Роуз ведь тоже его любит.
— Правда? — Он как будто удивился.
Я замерла в кладовой: может, разговор на этом затухнет? Но отец снова меня окликнул.
— Кассандра, ты уверена, что она его любит? Мне, правда, интересно.
— Ну, она сама мне так сказала. А ты ведь знаешь, Роуз прямодушна.
Он на минуту задумался.
— Пожалуй, ты права. Лгать не в ее характере. Правдивость так часто идет рука об руку с жестокостью… Да… да… Если она говорит, что любит, значит, и в самом деле любит. Я наблюдал за ней вчера. Учитывая натуру Роуз, ее поведение вполне может свидетельствовать и о любви.
Отец допил молоко; я отнесла грязный стакан в раковину. Слава богу, можно, наконец, отвернуться, спрятать лицо…
— А как она вчера себя вела? — небрежно поинтересовалась я.
— Крайне равнодушно. Она так уверена в своей власти над Саймоном. Думаю, ей просто с собой не совладать. Она из тех женщин, которых нельзя слишком любить и баловать. Ласковое обращение пробуждает в них первобытную жажду грубости, на которую они и пытаются спровоцировать мужчин. Но если Роуз действительно его любит, то все сложится. Саймон умен, поэтому со временем определит нужную пропорцию кнута и пряника. Он не слабак — он чересчур влюбленный мужчина. А это всегда проигрышная позиция.
— О, не сомневаюсь, все образуется, — пробормотала я через силу и сосредоточилась на стакане. В жизни так усердно не натирала посуду!
К счастью, отец вновь засобирался в караульню и, проходя мимо, обронил:
— Рад, что мы откровенно поговорили. Мне теперь значительно легче.
А вот мне легче не стало. Отец так складно рассуждал, но я даже не обрадовалась его здравомыслию, даже внимания на это не обратила! Меня с головой поглотили собственные беды; сердце разрывалось от горя и чувства вины.
Разговор об отношении Саймона к Роуз напоминал пытку. Оказывается, не только чудо любви меня окрыляло — окрыляла меня робкая, смутная надежда на ответное чувство: вдруг после поцелуя Саймон поймет, что любит не Роуз, а меня?
— Ты — дура! — зло сказала я себе. — Даже хуже. Ты почти воровка!
И расплакалась. Утирая слезы платком, я почувствовала аромат духов. А ведь я так и не поблагодарила Роуз за подарок!
— Прежде чем писать ей письмо, нужно очистить совесть, — сурово произнесла я вслух. — А как очистить — известно. Все, что представляешь, никогда не сбывается. Поэтому иди-ка и всласть помечтай о любви Саймона. О том, как он женится на тебе вместо Роуз. Тогда уж точно ничего случится. И думать забудешь о том, чтобы отбить у сестры жениха.
Интересно, смогла бы я соперничать с Роуз на заре знакомства, когда борьба считалась бы честной? Ах, какой мне выпал шанс первого мая во время прогулки с Саймоном до деревни! Если бы я постаралась, пустила в ход все очарование! Нет, кокетство только смутило бы Саймона. Его и кокетство Роуз не впечатляло, пока он не влюбился в ее красоту, — и лишь тогда счел манеры сестры очаровательными.
Когда-то мисс Марси обронила: «Ну и помучает мужчин наша милая Роуз!» А ведь отец имел в виду то же самое! Роуз просто испытывает свою власть над Саймоном. Так бы и поколотила сестру!
И вот, намереваясь фантазировать о Саймоне, чтобы он никогда не взглянул в мою сторону, я решила заодно оттаскать за волосы Роуз. Совместить полезное с приятным.
Я разожгла огонь, поставила на плиту обед, подтащила к очагу кресло — и предоставила воображению полную свободу! Мне и без благородных жестов не терпелось помечтать.
Местом действия выбрала квартиру миссис Коттон; с балкона — якобы — открывался вид на Гайд-парк. Там мы с Саймоном и начали целоваться, потом перешли в комнату. Тут неожиданно вернулась Роуз и, застав меня в объятиях своего жениха, страшно рассвирепела. Или, об этом я фантазировала позже? Я столько всего навоображала, что образы, в конце концов, слились один с другим. Некоторые из них поистине чудесны, но описать подробности рука не поднимается — стыдно. Стыдно, горько и тоскливо. Мечты словно наркотик. Их хочется все больше, чаще, красочнее, увлекательнее… И так до тех пор, пока фантазия на несколько дней не отключится.
Как смотреть сестре в глаза после мысленных перепалок с ней и драк? Я ведь даже ногой ее пнула. При этом постоянно думаю, что с Саймоном она не по любви, а из-за денег. Бедная Роуз! В жизни я ее горячо люблю, терзаюсь угрызениями совести… а в мыслях смертельно ненавижу. Бред!
Возвращение с небес на землю в первый раз было ужасно. В тот миг я потеряла Саймона навсегда. Последующие фантазии на судьбу уже не влияли (и все равно страшно, когда утратившие смысл образы сменяются бессмысленной реальностью).
В таком настроении, разумеется, не до писем, однако после обеда я заставила себя взяться за бумагу. Допустим, это письмо героине романа. Я сообщила Роуз, как обрадовали меня духи, рассказала об Элоизе, Абеляре и мерзкой погоде. От дождя легко перешла к следующему: «К счастью, в канун дня летнего солнцестояния погода стояла прекрасная. Так здорово, что ко мне присоединился Саймон! Передай ему, вечер мне очень, очень понравился…» Великолепно! Полупризнание, как мне понравился поцелуй.
Отправив письмо, я вдруг забеспокоилась, не разгадает ли Саймон мой намек. Дорога от почты до дома превратилась в адскую пытку. А вдруг он давно рассказал о поцелуе Роуз, и они всласть посмеялись? Господи, до чего больно! Я даже застонала. До смерти захотелось упасть в грязь и биться головой о землю. Только на кого я после этого стану похожа? У меня хватило здравомыслия остаться на ногах, но дальше я не смогла ступить и шагу.
Усевшись на ступеньки перехода через забор, я попыталась избавиться от неприятной мысли — и меня одолели еще более неприятные. Разве правильно поступил Саймон? Он ведь любит Роуз. Или он из тех мужчин, которые считают, что ни одна девушка не откажет ему в поцелуе? Нет худшего мучения, чем плохо думать о Саймоне! Но я себя долго и не мучаю.
А ведь ничего ужасного в его поцелуе не было. Возможно, тому виной тоска по Роуз, хоть он и уверял в обратном. По-моему, американцы вообще относятся к поцелуям легко и просто! Мисс Марси однажды давала мне американские журналы. Там на каждой странице целующиеся парочки, даже среди объявлений о продаже велосипедов. Наверное, американцы готовы расточать ласку направо и налево.
Вот если б меня поцеловал Нейл, я бы не удивилась. Мне бы и в голову не пришло, будто он серьезно влюблен! Но Саймон — человек другого сорта. Хотя… А вдруг он решил, что я жду поцелуя? Может, я сама его подтолкнула? Неосознанно. Какой стыд! Лучше умереть! Зато Саймон вновь предстал в выгодном свете — вроде бы поцеловал меня по доброте душевной.
— Не расскажет он Роуз о поцелуе. И смеяться не станет, — неожиданно сказала я вслух сквозь шум дождя. — Ничего дурного он не сделал — неважно, из каких побуждений. Однозначно не из плохих. Если любишь человека, значит, ему веришь.
Я встала и пошла домой. Несмотря на проливной дождь, мне было тепло.
* * *
Слабое утешение согревало меня весь вечер, но на следующее утро исчезло без следа. Нет ничего хуже первых минут бодрствования — не успел открыть глаза, а на сердце уже невыносимая тяжесть. За день мне обычно удается ее сбросить; лучший помощник здесь еда, как бы неромантично это ни звучало. Чем сильнее горе, тем я ненасытнее. Еще помогает сон. Никогда не думала, что сон — удовольствие! А теперь считаю минуты до отбоя. Самый прекрасный миг — ожидание сна в темноте: можно, отогнав печаль, спокойно поразмышлять о Саймоне. Днем я тоже частенько дремлю.
Да, человек, страдающий от неразделенной любви, с аппетитом ест и сладко спит! Наверное, это ненормально? Я — чудовище? А все-таки я несчастна и влюблена, хотя меня постоянно тянет к бутербродам и в кровать.
Еще я позволяю себе неслыханную роскошь — плакать. Слезы меня чудесно умиротворяют. Правда, трудно выкроить для этого время: следы плача нескоро сходят с лица. Утром рискованно — нужно нормально выглядеть к моменту встречи с отцом за обедом; после обеда тоже никак — к пяти возвращается Томас. Удобнее всего ночью, перед сном, но тратить на слезы самые счастливые минуты жалко. Лучшие «рыдательные» дни — когда отец уходит в библиотеку Скоутни.
В среду, в первую неделю ненастья и горя, я отправилась навестить викария: вдруг в его обширной коллекции классической музыки есть пьеса «Овцы могут спать спокойно»? Дождь временно прекратился, но погода стояла холодная, сырая. Истерзанный стихией пейзаж напоминал мою измученную душу. Я собиралась вести себя осторожно, чтобы викарий ни о чем не догадался, но, шлепая по раскисшей годсендской дороге, вспомнила Люси Сноу из романа Бронте «Городок». Может, и мне станет легче, если кому-то откроюсь?
![Картер Браун - Том 19. Ночь лейтенанта Уилера [ Разящая наповал Долорес. Леди доступна. Ночь лейтенанта Уилера. Ловкач, Уилер!]](/uploads/posts/books/148168/148168.jpg)
