Жозеф Кессель - Побег
Знаешь ли ты, — говорил Жербье, — что такое жизнь подпольщика, жизнь участника Сопротивления? У него больше нет документов, а если и есть, то подложные или чужие. Нет продуктовых карточек. Он больше не может питаться даже впроголодь. Он ночует на чердаке, или у проститутки, или на полу в какой-нибудь лавке, или в чьем-то пустом амбаре, или на вокзальной скамье. Он не может повидаться с семьей, потому что она под надзором полиции. Если его жена тоже работает в Сопротивлении, — а это бывает довольно часто, — их дети остаются беспризорными. Угроза, что его в любой момент схватят, преследует его по пятам. Каждый день исчезают товарищи, их пытают, расстреливают. Бездомный, затравленный, он идет от пристанища к пристанищу, как бледная тень, как призрак своего прежнего «я».
И Жербье говорил:
— Но он никогда не одинок. Он ощущает вокруг веру и любовь всего порабощенного народа. Он находит единомышленников и помощников, находит везде. В полях и на заводах. В предместьях и замках, среди жандармов, железнодорожников, контрабандистов, торговцев и священников. У старых нотариусов и у девчонок-школьниц. Бедняк делится с ним последним куском хлеба. С ним, не имеющим даже права войти в булочную, ибо он борется за все урожаи Франции.
Так говорил Жербье. И Легрэн, на своем убогом ложе, в душной темноте, открывал для себя новую волшебную страну, населенную борцами, бесчисленными и безоружными, открывал страну людей, связанных священной дружбой, свою новую прекрасную родину. Имя ей было — Сопротивление.
■
Как-то утром, по дороге на работу, Легрэн вдруг спросил:
— Мосье Жербье, вы один из руководителей Сопротивления?
Жербье пристально и чуть ли не жестоко посмотрел на пылающее, изможденное лицо Легрэна. Он прочел на нем безграничную честность и преданность.
— Я работал в штабе одной организации, — сказал он. — Здесь никто об этом не знает. Я ехал из Парижа, меня арестовали в Тулузе, наверно, по доносу. Но никаких улик. Они даже не решились меня судить. Тогда они взяли и отправили меня сюда.
— На какой срок? — спросил Легрэн.
Жербье пожал плечами и улыбнулся.
— Уж это как им заблагорассудится, — сказал он. — Тебе-то об этом известно лучше, чем кому бы то ни было.
Легрэн остановился и потупился. Потом сказал сдавленным, но твердым голосом:
— Мосье Жербье, надо, чтобы вы отсюда ушли. — Сделал паузу, поднял голову и добавил: — Вы нужны на воле.
Жербье молчал, и Легрэн опять заговорил:
— У меня есть одна идея... я давно об этом думаю... Расскажу вам сегодня вечером.
Они расстались. Жербье купил сигарет у охранника, который был его постоянным поставщиком. Потом обошел лагерь. На его лице была обычная усмешка. А между тем он достиг цели, ради которой он опьянял своими рассказами Легрэна.
■
— Сейчас расскажу вам, какая у меня появилась идея, — прошептал Легрэн, убедившись, что полковник, коммивояжер и аптекарь крепко спят. Он помолчал, подыскивая слова. Потом сказал: — Что мешает вам бежать? Два обстоятельства — колючая проволока и часовые. Что касается проволоки, то почва здесь неровная и есть места, где человек худощавый, вроде вас, мосье Жербье, может под проволокой пролезть, она его только чуть оцарапает.
— Я знаю эти места, — сказал Жербье.
— Значит, с проволокой просто, — сказал Легрэн. — Остаются часовые. Сколько вам потребуется минут, чтобы добежать до дорожки, пролезть под проволокой и скрыться среди холмов?
— Двенадцать... Самое большее — пятнадцать, — сказал Жербье.
— Так вот, я могу сделать так, что охранники ослепнут больше чем на пятнадцать минут, — сказал Легрэн.
— Я знаю, — спокойно сказал Жербье. — Для опытного электрика не составит труда заранее подготовить маленькую аварию.
— Вы уже думали об этом, — пробормотал Легрэн. — И ни разу мне не сказали, даже не намекнули.
— Я умею приказывать, умею подчиняться приказам. Но не умею просить, — сказал Жербье. — Я ждал, когда ты сам мне это предложишь.
Жербье привстал на локте, словно пытаясь в темноте разглядеть лицо товарища. Потом сказал:
— Я часто спрашивал себя, почему, располагая этой возможностью, ты сам ею не воспользовался.
Прежде чем ответить, Легрэн долго кашлял.
— Вначале я говорил об этом с Армелем. Он был не согласен. Возможно, он слишком легко примирился со своей участью. Но в одном отношении он был прав. Он сказал, что в наших куртках, без документов, без продуктовых карточек нам далеко не уйти. Потом Армель заболел. Я не мог его оставить. Да и сам я стал хворать. А вы — совсем другое дело. С вашими друзьями по Сопротивлению...
— Я уже установил с ними контакт через одного охранника, который продает мне сигареты, — сказал Жербье. И без всякого перехода добавил: — Через неделю, самое позднее через две, мы можем уйти.
Наступило молчание. У Легрэна так сильно стучало сердце, что Жербье слышал его стук. Юноша прошептал:
— Вы сказали «мы», мосье Жербье?
— Ну конечно, — ответил Жербье. — Разве ты думал иначе?
— Иногда мне тоже казалось, что вы собираетесь взять меня с собой. Но я не смел в это поверить, — сказал Легрэн.
Медленно, подчеркивая каждое слово, Жербье спросил:
— Значит, ты мирился с мыслью, что подготовишь мой побег, а сам останешься здесь?
— Да, я так решил, — сказал Легрэн.
— И ты бы это сделал?
— Вы нужны в Сопротивлении, мосье Жербье.
Несколько минут Жербье мучительно боролся с желанием закурить. Но он не сразу зажег спичку. Он терпеть не мог, когда люди видели волнение на его лице.
■
Приступая к новой партии в домино, полковник Жарре дю Плесси сказал своим партнерам:
— Нашего маленького коммуниста словно подменили. Уходя на работу, он теперь даже песни поет.
— Это все весна, — заверил коммивояжер.
— Дело скорее в том, что человек ко всему привыкает, — вздохнул аптекарь. — Бедный парень устроен так же, как и мы, грешные.
Все трое не питали к Легрэну никакой враждебности. Напротив, его молодость, его горе, состояние его здоровья внушали этим от природы добрым людям сочувствие к юноше. Они предлагали ему дежурить по очереди у Армеля. Но Легрэн ревниво отказывался от их услуг. Когда они получали с воли продуктовые посылки, они всегда угощали Легрэна. Но зная, что у него нет никакой надежды ответить им когда-нибудь тем же, Легрэн упорно отказывался от угощений. И привыкнув к тому, что Легрэн постоянно дичится, игроки в домино постепенно забыли об его существовании. Теперь, когда его поведение изменилось, он опять привлек к себе их внимание. Однажды вечером, когда аптекарь предложил соседям несколько плиток шоколада, присланных ему семьей, Легрэн тоже протянул руку.
— Браво! — воскликнул полковник Жарре дю Плесси. — Наш маленький коммунист понемногу приручается.
Полковник обернулся к Жербье и сказал:
— Поздравляю вас, мосье, это ваше влияние.
— Я думаю, что это скорее влияние шоколада, — ответил Жербье.
Несколько часов спустя, когда все заснули, Жербье сказал Легрэну:
— Ты выбрал не самое удачное время для того, чтобы люди начали обсуждать твой аппетит.
— Я подумал... подумал, что я мог бы скоро прислать ему что-нибудь с воли... — пробормотал юноша.
— Им могла прийти в голову та же самая мысль. Никогда не нужно считать, что люди глупее тебя, — сказал Жербье.
Они замолчали. Потом Легрэн смиренно спросил:
— Вы на меня не сердитесь, мосье Жербье?
— Да нет же, хватит об этом, — сказал Жербье.
— Тогда расскажите мне, пожалуйста, как все произойдет после того, как погаснет свет, — попросил Легрэн.
— Я тебе уже подробно все объяснял — и вчера, и позавчера, — сказал Жербье.
— Если вы не будете мне повторять снова и снова, — сказал Легрэн, — я не смогу в это поверить, я просто не засну... Нет, правда у нас будет машина?
— Да, с газогенератором, — сказал Жербье. — И я думаю, что на ней приедет Гийом.
— Бывший сержант Иностранного легиона? Которому сам черт не брат? По прозвищу Бизон? — зашептал Легрэн.
— В машине будет одежда, — продолжал Жербье. — Нас отвезут в дом одного кюре. А там будет видно.
— И друзья из Сопротивления снабдят нас фальшивыми документами? — спросил Легрэн.
— И продовольственными карточками.
— И вы познакомите меня с коммунистами, мосье Жербье? И я буду работать с ними в Сопротивлении?
— Обещаю тебе.
— Но мы с вами все равно будем видеться, мосье Жербье?
— Если ты станешь связным.
— Я хочу им стать, — сказал Легрэн.
И все последующие ночи Легрэн каждый раз просил:
— Расскажите мне про Гийома Бизона и обо всем остальном; ну, пожалуйста, мосье Жербье.
■
Купив очередную пачку сигарет, Жербье обнаружил в ней листок тонкой бумаги. Он заперся в уборной, внимательно прочел сообщение и сжег его. Потом, как обычно, обошел лагерь кругом, вдоль рядов колючей проволоки. Под вечер он сказал Легрэну:
