Айрис Мердок - Алое и зеленое
- Как вы можете говорить таким тоном!
- Ну, знаете, если женщина попалась так, как я, какой-то тон ей надо выбрать, а сочетать обезоруживающую откровенность со спокойным достоинством не так-то легко. Какой тон вы бы мне предложили?
- Я просто не могу в это поверить.
- А вы постарайтесь. Суть в том, что я влюблена в Пата, влюблена как кошка, и уже давно, только это, разумеется, безнадежно и было бы безнадежно, даже если бы Эндрю не оказался сегодня здесь. И у нас с вами все было бы безнадежно, даже если бы вы не узнали про Эндрю. Пожалуй, вам лучше уехать, Кристофер. Ах черт, я забыла, у вас же нет велосипеда.
- Влюблены в Пата. Вот оно что.
- Да, до безумия. Готова целовать землю, по которой он ходит. Если б я пожелала себе самого лучшего и осталась ему верна, оно бы ко мне пришло. Оно и при шло, да я-то сплоховала.
- Но вы сказали, что это все равно было безнадежно. И представление о самом лучшем у вас довольно странное. Одна ночь в постели с Патом Дюмэем. Вы же понимаете, наутро он бы вас возненавидел.
- Да, Пата вы раскусили. Но вот меня-то не очень. Таких вывертов, как у меня, вам и не вообразить. Может быть, мне и одной ночи было бы довольно, может быть, она дала бы мне все, что я хочу, а может быть, такая ненависть была бы чище самой чистой любви. Но теперь все пропало. Я изменила собственному кредо. Это вы меня сбили, вы и денежные соображения. А теперь он меня презирает, и вы, наверно, тоже. Выпью-ка я виски.
- Значит, вы завладели Эндрю. И поэтому Франсис ему отказала. Теперь все ясно. Это из-за вас. Я знал, что вы порядком безответственны, но не думал, что вы насквозь порочны.
- О Господи, вы это подумали? - Милли шваркнула бутылку на стол. - Не настолько уж я дурная. Я не трогала Эндрю, мне это и в голову не приходило, пока он сам не сказал мне, что Франсис дала ему отставку. Честное слово, Кристофер. Неужели вы правда думаете, что я способна...
- К сожалению, Милли, я думаю, что вы способны на все.
Они молча смотрели друг на друга. Потом Милли снова взяла бутылку и, дрожащей рукой наливая себе виски, сказала тихо:
- Смешно. Сейчас я, кажется, почти влюблена в вас. Говорю же я вам, что я со странностями.
- Вы с ним явно что-то скрывали во вторник, когда он пил у вас чай с Хильдой. Я уже тогда подумал, что он держится очень странно. Но мог ли я предположить...
- Ах, это! Это я с ним просто сыграла глупую шутку. Даже объяснять не стоит.
- У Франсис не могло быть никаких других причин отказать ему. Все было решено.
- Вовсе не все было решено. И причин отказать ему у нее могло быть сколько угодно. Он не особенно умен. Он даже не бог весть как красив.
- И это вы говорите сразу после того, как затащили его к себе в постель?
- Ладно. Пусть я не только порочна, но и вульгарна. Но это правда.
- А где он, кстати, сейчас?
- Надеюсь, что на полпути в Дублин. Он должен был испариться сразу после того, как я спустилась к вам во второй раз. Жалость какая, вы могли бы попросить у него велосипед. - Милли засмеялась было, но тут же осеклась. Не может быть, что вы так думаете, Кристофер, не может быть, что вы верите, будто я стала бы соблазнять Эндрю, пока он был женихом Франсис. Не могла я поступить так жестоко. Я не жестокая, я просто глупая. Да и потом, я не меньше вашего хотела, чтобы Франсис вышла замуж за Эндрю, - из-за вас.
- Но вы сказали, что влюблены в Пата и что наше дело все равно было безнадежно.
- Да... Здорово я запуталась, а? Но клянусь, я не...
- Вы могли это сделать нарочно, чтобы расстроить помолвку Франсис, и тогда у вас был бы предлог отделаться от меня. Я считаю вас женщиной сумасбродной и вредной. Всегда считал.
- Тогда нечего было затевать на мне жениться.
- Совершенно с вами согласен.
Теперь они стояли, глядя друг на друга через стол. Что же это делается, спрашивал себя Кристофер, почему мы так кричим, или это во сне? От усталости, от промокшей одежды, от крепкого виски у него покруживалась голова. Фигура Милли виделась ему до жути отчетливо, трехмерный предмет на плоском фоне. Он пошатнулся, сделал шаг к стулу и тяжело сел.
- С этим-то теперь покончено, - сказала Милли тусклым голосом. Она стала пальцем двигать кольцо по столу. - Поделом мне. Когда ведешь себя безобразно, нечего жаловаться, если другие не понимают, до какой степени безобразия ты способна или не способна дойти. Но вы должны мне поверить, Кристофер. Эндрю был у меня, рассказал, что Франсис его отставила, и тогда я, просто, понимаете, чтобы его подбодрить, предложила...
- И сколько времени это продолжалось?
- Это продолжалось часа два до того, как приехал Пат, и...
- Я не о том! Сколько до сегодняшнего дня?
- До сегодняшнего дня нисколько.
- Почему вы сказали, что у нас все было бы безнадежно, даже если бы я не узнал?
- Из-за Пата. Нет, пожалуй, не из-за Пата. Пат, в сущности, не имел к этому отношения. Я думала о нем и о вас совершенно отдельно. Все равно это было ни к чему, неудачная затея. Мы недостаточно любим друг друга, Кристофер.
- Пожалуй, вы правы, - произнес он медленно.
Снова пошел дождь. Ветер швырял капли об оконные стекла пррывистыми вздохами, напоминавшими легкий шум набегающих волн.
- Ну, вот и все. Господи, до чего же мне скверно. А, чтоб ему - камин погас, не уследили.
Кристофер встал и потянулся за макинтошем.
- Мне пора.
- Бог с вами, куда в такой дождь. И велосипеда у меня для вас нет.
- Ничего, пойду пешком.
- Это идиотство, Кристофер, вы прекрасно знаете, что останетесь здесь. Комната готовая есть. Вы насмерть простудитесь, пока будете спускаться к морю.
Кристофер бросил макинтош на пол. Он чуть не плакал.
- Ну хорошо, хорошо.
- И вот кольцо, верните его Эндрю. Его я, наверно, никогда больше не увижу. Все меня теперь ненавидят.
- Не нужно мне кольцо... А, ладно, давайте.
- Нет, пожалуйста, лучше не нужно. Ему будет больно узнать, что вы знаете.
- Пусть будет больно, на здоровье.
- Не сердитесь на Эндрю. Ему было очень тяжко, и он так молод.
- Да ну его к черту.
- Зря вы мне не подарили кольца, Кристофер, может, оно бы меня уберегло. Ну что ж, давайте я провожу вас в вашу комнату. Постель не проветрена, но я вам дам грелку.
- Не трудитесь. Больше всего мне сейчас хочется остаться одному.
Милли взяла лампу, они вышли в переднюю и медленно поднялись по лестнице, как старая супружеская пара.
- Вот ваша комната. Вам, правда, не нужно...
- Нет, благодарю.
- Я вам зажгу свечу. Вот. Ох, я совсем забыла, может, вы хотите поесть?
- Нет, благодарю, Милли.
- Кристофер, вы ведь мне верите? Верите, что я не...
- Да, да, да, верю.
- Кристофер, мне ужасно жаль, что все так получилось.
- Не важно.
- Важно-то оно важно, ну да что там. Можно, я вас поцелую?
- Ох, Милли, уйдите.
- Ну, спокойной ночи, милый, спите сладко.
- Спокойной ночи.
Глава 21
"Духовное обновление, к которому я надеялся приобщить мою жену, не удалось в большей мере потому, что с ее стороны не последовало ни малейшего отклика. Позднее мне стало ясно, как безрассудно было ожидать, что она поймет символический характер моего поступка и неимоверную трудность его или хотя бы осознает то, что мне нужно было ей сказать. Как существо, не умеющее мыслить теоретически, прозябающее почти полностью на уровне интуиции, она осуждала меня за то, чем я был, но, когда мне захотелось, даже стало необходимо услышать ее суждение о том, что я сделал, она промолчала, показала себя неспособной оценить или хотя бы заметить что-либо столь определенное, как поступок. Чтобы отпустить грех, нужно сначала определить, что есть грех. Моя жена оказалась не способна дать мне отпущение".
Барни вдохнул аромат этого абзаца и с новыми силами вернулся к блокноту, в котором еще утром несколько раз принимался сочинять письмо. Было воскресенье, середина дня.
"Дорогая Франсис!
Я считаю своим долгом поделиться с тобой сведениями, которыми с некоторого времени располагаю. Мне доподлинно известно, что твой жених состоит в любовной связи с леди Киннард. Тяжело сообщать дурные вести, но я считаю, что это мой долг..."
Он вырвал листок и взял другой вариант.
"Дорогая Франсис!
Тяжело сообщать дурные вести тому, кого любишь, - а ты, мне кажется, знаешь, не можешь не знать, как искренне я к тебе расположен. Но бывают минуты, когда скорбный долг повелевает разрушить душевное спокойствие, основанное на заблуждении".
Он перечел это несколько раз, изменил "искренне расположен" на "горячо привязан" и отложил листок.
Правда ли, что скорбный долг повелевает ему разрушить душевное спокойствие, основанное на заблуждении? Барни пребывал в великом волнении и горе, на которое наслоились впечатления от утренней пасхальной обедни, породив настоящий сумбур эмоций, то мрачных, то поразительно светлых и блистающих. Церковь, полная народу, ликующий хор, иконы и статуи, освобожденные от траурных покрывал, горы цветов - эти картины вступления в мир ослепительного света являли странный, хоть и многозначительный контраст со зловещими, опасными, воровскими приключениями минувшей ночи.
