Рамон Меса - Мой дядя - чиновник
Она была неизменной участницей всех светских развлечений, танцевала на всех балах, но никто никогда не видел, чтобы она кому-нибудь отдавала предпочтение. Она была занята лишь собой. Ближние её не интересовали. Как многие красивые женщины, Клотильда питала глубокую уверенность в том, что все окружающие без малейших усилий с её стороны должны неизменно приносить ей дань восхищения.
Дворецкий, повсюду сопровождавший девушку, был человек неприступный. Он внушал к себе уважение и даже страх с помощью дьявольски ловкого приёма: он старался ни с кем не разговаривать, а уж если его вынуждали открыть рот, отвечал всего двумя-тремя словами, к тому же произнося их скороговоркой.
Граф довольно быстро разгадал характер дворецкого и не усмотрел в нём непреодолимого препятствия; поэтому будущий жених, не привыкший отказываться от своих намерений, принялся изыскивать лекарство, которое излечило бы дона Тибурсио от столь неудобной немоты.
Поскольку граф объявил себя па военном положении, он ежедневно оставлял своё ложе раньше обычного и в лёгком фаэтоне отправлялся нести дозор у дома Клотильды. Он уже не раз встречался с доном Тибурсио, но, сколько пи старался, не сумел привлечь его внимание.
И всё же на этом театре военных действий он добился значительных успехов: дону Тибурсио уже примелькался граф, этот полный, пригожий, жизнерадостный, нарядный, любезный господин, и к тому же, несомненно, состоятельный человек, судя по роскоши, которую он себе позволял. В конце концов дон Тибурсио вынужден был признать, что видит незнакомца слишком часто, и это привело его к следующим размышлениям: «Кто же этот сеньор? Мне кажется, я встречаю его повсюду. В городе его все знают и здороваются с ним почтительно». Такие мысли, как назойливые мухи, преследовали молчаливого дворецкого.
Однажды вечером в театре он вновь увидел этого дородного приятного господина, который, непринуждённо облокотись па барьер ложи, разглядывал публику в бинокль. Чуть ли не каждый усердно здоровался с ним, махал ему шляпой, платочком и просто рукой, а он непрерывно кивал головою во все стороны, отвечая на приветствия.
Дон Тибурсио, сам не зная как, спросил Клотильду:
— Вы не знаете, кто этот сеньор? Я сталкиваюсь с ним на каждом шагу.
Клотильда направила бинокль на господина в ложе и вполголоса ответила:
— Припоминаю, что тоже видела его, но где и когда — затрудняюсь сказать.
В эту минуту в ложу Клотильды зашёл один из её знакомых, и девушка, не устояв перед демоном любопытства, воспользовалась случаем, чтобы рассеять свои сомнения:
— Не знаете ли вы, кто вон тот полный сеньор в ложе, который сейчас наводит на всех бинокль и улыбается?
Описание было как нельзя более точным. Полный господин действительно наводил в этот миг на публику бинокль и плутовато улыбался. Знакомый Клотильды лишь усмехнулся и но проронил ни слова.
— Как! Вы тоже его не знаете? — не унималась Клотильда.
— Скажите, Клотильда, вы сегодня в весёлом расположении духа? — в свою очередь осведомился её собеседник.
— Не понимаю вас.
— Я вижу, вы сегодня склонны шутить.
— С чего вы взяли?
— Значит, вы и вправду не знаете этого сеньора?
— Честное слово, не знаю.
— А дон Тибурсио?
Дворецкий отрицательно покачал головой.
— Как же так? Его вся Гавана знает!
— А я, повторяю вам, не имею чести знать его, — отвечала несколько уязвлённая Клотильда.
— Этот сеньор — сам дон Ковео, — сообщил наконец молодой человек, понизив голос.
— Ах, так это и есть граф Ковео! — воскликнули разом Клотильда и дон Тибурсио, вновь обратив взгляд на полного сеньора, взялись за бинокли и принялись рассматривать его, словно какую-то диковину.
Дворецкий был огорчён, что так поздно узнал, как зовут представительного незнакомца. Он с сожалением припомнил, что граф Ковео несколько раз пытался заговорить с ним, но он отвечал ему столь же лаконично, как всем остальным: дон Тибурсио терзался сознанием своего промаха.
После окончания спектакля, ожидая свои экипажи у подъезда театра, граф и дон Тибурсио случайно столкнулись нос к носу. Клотильда немедленно уронила веер, который сеньор граф с проворством, почти невероятным при его комплекции, поднял с земли и вручил прекрасной девушке, успев при этом улыбнуться и мимоходом отпустить самый утончённый комплимент.
Подобная услужливость совершенно смутила дона Тибурсио: он просто не знал, что делать и что сказать. Его растерянность усугублялась ещё и тем, что он стоял вплотную к графу. Стоило столпившимся в подъезде зрителям сделать малейшее движение, уступая дорогу какой-нибудь сеньоре, которая спешила к поданному экипажу, как домоправитель Клотильды неизбежно надавливал на круглое брюшко сеньора графа. Бедный дои Тибурсио пережил в тот вечер несколько ужасных минут. Несчастный силился пробормотать хоть самое банальное извинение, но непослушный язык не хотел или не мог произнести ни слова.
Наконец, закусив удила, роняя пену с губ, чуть ли не вставая на дыбы и звеня богатой упряжью, у центральной арки подъезда остановились лошади графа.
Граф отвесил низкий поклон в сторону Клотильды и дона Тибурсио и тут же уселся в экипаж.
Однако ни девушка, ни дворецкий не ответили на поклон: они просто не поняли, кому он предназначался.
Вслед за коляской графа подали карсту Клотильды, девушка торопливо села в неё, и дон Тибурсио последовал за хозяйкой. Заняв свои места, они увидели опустевший подъезд театра и лишь тогда сообразили, что поклон графа мог предназначаться только им.
Высокая решётка у входа в театр была уже заперта, и сквозь её прутья можно было с трудом разглядеть вестибюль, где гасли последние огни.
— Мы не ответили на поклон сеньора графа Ковео. Что он о нас подумает? — пробормотал дон Тибурсио.
Клотильда ничего не сказала, чуть-чуть повела плечами и презрительно поджала нижнюю губку.
IX
СЧАСТЬЕ ВНОВЬ УЛЫБАЕТСЯ ПОД ПРОЛИВНЫМ ДОЖДЁМ
С этого дня дон Тибурсио не пропускал ни одного случая самым почтительным образом поздороваться с графом, которого, как и прежде, встречал три, а то и четыре раза на дню.
Дон Тибурсио был безупречно порядочным человеком. Когда он служил простым лакеем у отца Клотильды, он своим умом, преданностью и расторопностью снискал любовь хозяина, который доверил ему все дела и ни разу не имел повода жаловаться на своего верного слугу. Напротив, он часто и с удовольствием превозносил бескорыстие дона Тибурсио, к тому времени уже возведённого в ранг домоправителя. После смерти отца Клотильды дон Тибурсио продолжал выполнять прежние обязанности, распоряжаясь капиталом и делами доньи Луисы и её дочери, словно своими собственными.
Разумеется, пока недуг не приковал донью Луису к постели, она сама повсюду сопровождала дочь, но когда болезнь начала по целым месяцам удерживать её дома, она стала усиленно приискивать дли Клотильды всевозможные развлечения, чтобы хоть немного рассеять девушку, которая невольно начинала грустить при виде тяжело больной матери. Вот тогда-то Тибурсио, почтенный дворецкий, безукоризненно исполнявший свои долг и при жизни супруга доньи Луисы, и после его смерти, был удостоен чести сопровождать Клотильду на балы, прогулки и в театры.
Девушка привыкла постоянно видеть дона Тибурсио рядом с собой и с самого раннего детства относилась к нему с таким уважением и вниманием, словно он был членом семьи.
Почтенный дворецкий был действительно вполне достоин милостей доньи Луисы. Он ни разу не возгордился своим положением. Когда дон Тибурсио считал уместным дать совет или высказать своё мнение по денежным или другим чисто житейским делам, он позволял себе это не для того, чтобы показать, каким влиянием он пользуется, а лишь из желания услужить семейству Армандес. Одним словом, несмотря на свои не очень изящные речь и манеры, дон Тибурсио был человеком разумным, преданным и питал к своим хозяевам искреннюю и глубокую привязанность.
Господское добро он оберегал настолько рьяно, что приобрёл один недостаток — стал чересчур недоверчив. Едва он замечал, что кто-нибудь пытается привлечь благосклонность доньи Луисы или симпатии Клотильды, как он засовывал одну руку в карман, другую запускал в бороду и ворчливо бросал:
— Хм! А ведь этот малый ищет кусок пожирнее!
И, мгновенно проникаясь враждой к очередному искателю, он встречал его так сурово, что даже самому непонятливому человеку в одну минуту всё становилось ясно. По этой причине дона Тибурсио ненавидели все родственники доньи Луисы, включая самых дальних; тем не менее они не отваживались порицать поведение дворецкого в её присутствии, так как она в ответ только сердилась и объясняла всё ревностью и завистью.
