Джон Чивер - Скандал в семействе Уопшотов
В канун пасхи магазин закрылся в шесть часов. Последняя лилия в горшке была продана, но некоторые хозяйки все еще не уходили, пытаясь выведать у подносчиков товаров тайну яиц. В четверть седьмого двери магазина были заперты. В половине седьмого выключили свет, и мистер Фрили остался в кабинете один с приготовленными пластмассовыми яйцами. Он вынул из несгораемого шкафа план и стал его изучать. Через несколько минут в кабинет поднялся Эмиль. Все остальные служащие ушли домой. Мистер Фрили показал Эмилю драгоценные яйца и вручил план. Сейчас они сложат яйца на заднем сиденье машины Эмиля, а в два часа ночи он будет ждать на тротуаре перед домом Эмиля, и оттуда они начнут выполнение своей задачи. Прежде чем вынести из кабинета мистера Фрили коробки с яйцами, оба тщательно осмотрели пустые бункера и порожние картонные ящики в задней части магазина, чтобы убедиться, не спряталась ли там какая-нибудь покупательница. Яйца заполнили багажник и заднее сиденье машины Эмиля, Они начали свою работу в сумерках, а закончили, когда уже совсем стемнело. Они пожали друг другу руки с приятным замиранием сердца, как заговорщики, и расстались. Домой Эмиль ехал осторожно, словно яйца за его спиной были не только ценными, но и хрупкими. Он чуть ли не осязал заключенную в них власть приносить счастье и волновать. За домом Эмиля был старый гараж, он поставил туда машину и запер дверь на висячий замок. Эмиль был возбужден и побаивался, как бы не произошло что-нибудь неладное. Тайна не была раскрыта, но и не была полностью сохранена. Он знал, что по меньшей мере десяток служащих магазина путем исключения пришли к подозрению, что он и есть тот самый человек, которому доверены драгоценные яйца, и ему пришлось выдержать их расспросы.
Миссис Кранмер, решив, что Мелиса только покушалась на невинность ее сына, вернулась к прежней мирной жизни с Эмилем. Несмотря на свой возраст и перенесенные горести, миссис Кранмер все еще была способна, как школьница, вступать в горячую дружбу. Она легко обижалась, если соседи относились к ней с пренебрежением, и легко приходила в восторг, если к ней проявляли внимание. Недавно у нее появилась новая приятельница в Ремзен-Парке - приятное разнообразие в жизни, которое ей ничего не стоило, - и миссис Кранмер подолгу разговаривала с ней по телефону. Когда Эмиль пришел домой, она разговаривала по телефону. В ожидании, пока мать кончит беседу, он прочел газету. Специалисты по рекламе, работавшие у мистера Фрили, поместили в газете объявление на всю последнюю полосу, да какое объявление! Там были виды пяти европейских городов и заверение в том, что стоит вам утром хорошенько пошарить в траве у себя перед домом - и вы можете собираться в дорогу.
Миссис Кранмер с сыном поужинали в кухне. Вымыв посуду, мать снова уселась у телефона. Теперь она говорила о яйцах, и Эмиль понял, что сегодня вечером в поселке будет много разговоров на эту тему. Миссис Кранмер в голову не приходило, что выбор мог пасть на ее сына, и он был этим доволен. После ужина он смотрел телевизор. Около девяти он услышал, как залаяла собака. Прошел через прихожую в свою комнату и выглянул в окно, но у гаража никого не было. В половине одиннадцатого он лег спать.
Мистер Фрили в этот вечер был очень счастлив. Магазин начал процветать, и у него было ощущение, что поездки в Мадрид, Париж, Лондон, Рим и Венецию, которые скоро будут спрятаны в росистой траве, суть проявления его собственной щедрости, его собственной безграничной доброты. Поцеловав в кухне жену, он подумал, что для него она осталась такой же желанной, какой была много лет тому назад, когда он женился на ней, ну а если это было и не совсем так, она по крайней мера держалась на уровне тех изменений, какие время и возраст произвели в нем. Он пылко и восторженно желал ее и поглядывал на часы, проверяя, сколько времени ему еще ждать, прежде чем они останутся вдвоем. В духовке стояло жаркое, и жена освобождалась от его объятий, чтобы полить маслом поджаривающееся мясо, а затем - чтобы накрыть на стол, вынести детскую ванночку и собрать игрушки; и, глядя на нее, пока она занималась всеми этими необходимыми делами, он видел, как ее лицо бледнело от усталости, и сознавал, что к тому времени, когда она вымоет посуду, отгладит пижамы, споет колыбельные песенки и выслушает молитвы ребят, у нее, наверно, не останется сил, чтобы ответить на его страстные ласки. При мысли об этом различии в половой потенции ему стало как-то не по себе, и после ужина он пошел прогуляться.
Небо было темное и низкое, но, если бы даже потел дождь, подумал мистер Фрили, это было бы для предстоящего ему дела лучше, чем если бы ярко светила луна. Очутившись в Партении, он виновато подумал о том, как мало яиц будет там спрятано. Из-за магазинов самообслуживания и других перемен здешние лавки почти совсем опустели. На стенах пестрели скабрезные надписи, а в одной из витрин под объявлением "сдается" были выставлены похоронные венки из сухого мха и искусственного самшита. Один из венков имел форму сердца, какое рисуют в посланиях под Валентинов день; через верхнюю часть сердца проходила надпись "Мать и Отец". Это была Уотер-стрит - вотчина местного хулиганья. Мистер Фрили заметил впереди в подъезде трех хулиганов, их лица показались ему знакомыми.
Неделей раньше мистер Фрили ходил на пасхальный вечер в среднюю школу послушать, как поет его дочь. Он пришел поздно и стоял в задних рядах зрителей, около двери, ожидая, подобно всем другим родственникам, выступления своего ребенка. Он никогда не считал, что его дочь наделена какими-то особыми талантами, но ей поручили петь соло. Жалко, что он запоздал и не нашел свободного места. Около него стояла группа местных хулиганов; они шаркали ногами и перешептывались, что мешало ему с полным вниманием слушать пение ребят. Этих типов, по-видимому, концерт не интересовал. Они все время то входили, то выходили, и мистер Фрили подумал, как мало у них интересов. Они не участвовали в спортивных играх, не учились, не катались на коньках на замерзшем пруду и не танцевали в гимнастическом зале; однако они всегда зловеще крутились возле тех мест, где собиралась молодежь, торчали в подъездах или, как в этот вечер, на пороге, то выходя на свет, то исчезая в темноте.
Но вот пианист заиграл аккомпанемент к соло его дочери, и он увидел, как девочка робко вышла из рядов хора и стала впереди. В ту же минуту один из хулиганов покинул свое место в полутьме у дверей и подошел к девушке, стоявшей перед мистером Фрили. Они заслонили ему дочь. Он подвинулся влево, потом вправо, но хулиган с девушкой все время ему мешали, и он видел свою дочь лишь урывками. Но ни одно движение хулигана не укрывалось от его взора. Он видел, как тот обнял девушку за плечи. Слышал, как тот что-то шептал ей на ухо. Затем, когда послышалось пение "Я знаю: мой Спаситель жив", он увидел, как хулиган сунул руку в вырез платья девушки. Мистер Фрили грубо схватил парня и девушку за плечи и оттолкнул их друг от друга; при этом он так громко закричал, что его дочь бросила со сцены взгляд туда, где начался шум. Он крикнул:
- Прекратите или убирайтесь! Здесь не место заниматься такими делами.
Он дрожал от гнева и, чтобы удержаться и не ударить парня в лицо, вышел из зала на ступеньки школьного подъезда.
С трудом ему удалось закурить сигарету. Он до того разволновался, что подумал, уж не от страха ли за свою дочь он так вышел из себя. Впрочем, он был уверен, что его - отца и гражданина - привела в ярость омерзительная сцена, которая только что разыгралась на его глазах и так не вязалась с пением пасхального гимна в доме, призванном - во всяком случае, по идее быть приютом невинности. Докурив, мистер Фрили вернулся в зал. Хулиганы расступились, пропуская его, и он подумал, что никогда прежде не ощущал на себе такой эманации неприкрытой ненависти, какая исходила от них.
Хулиганы в подъезде на Уотер-стрит стояли в такой же выжидательной позе, выказывая такую же любовь к полумраку, и его охватило отвращение к ним, словно они были не просто представителями чуждого ему класса или жителями другого квартала, а примчались с какой-то враждебной планеты. Подойдя ближе, он увидел, что они передают друг другу бутылку виски. Он не стал упрекать их в беззаконии и порочности. Беззаконие и порочность были тем, к чему они стремились. Поравнявшись с подъездом, он ощутил запах виска, а затем его ударили по затылку, и он мгновенно потерял сознание.
Будильник разбудил Эмиля в половине второго. Пока он брился, порыв ветра хлопнул дверью комнаты и разбудил его мать. Внезапно разбуженная, она тяжело вздохнула и голосом, казалось принадлежавшим гораздо более старой женщине, сказала:
- Эмиль, ты заболел?
- Нет, мама, - ответил он. - Все в порядке.
- Ты заболел? Тебя что-то беспокоит, дорогой? Эти холодные пирожки с крабами - может быть, тебе от них нехорошо?
- Нет, мама, - сказал Эмиль. - Это все пустяки.
