Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади
И тот мясник подошел, что на дороге встретился, смеется, издевается: «Ну, хозяин, что ж ты быка не продаешь?» Я говорю: «Товар, он и есть товар, давай теперь триста пятьдесят, и скотина твоя». А мясник отвечает: «Теперь я и за двести не возьму». Сказал и пошел себе. Так было, Яан?
- Так оно и было, - подтверждает сын. - Точно так, ни убавить, ни прибавить.
- Вот мы и стояли на ярмарке, - продолжает хозяин, - стояли, до самых сумерек выпивали и стояли. Стыд глаза застилает, уже сердца от долгого стояния на месте прихватывает, и прокляли мы тогда своего быка и самих себя, и Яан сказал: «Нельзя нам себя выставлять на такой позор и бесчестье, надо сыскать быку покупателя, хоть за пять центов, а отдадим. Домой эту тварь не поведем, за него триста пятьдесят крон предлагали, а мы сглупили, пожадничали. Не поведем мы его домой, над нами все кому не лень смеяться будут!» А я отвечаю: «Лийз, ты побудь с этим быком, а мы с Яаном пойдем покупателя приглядим». И мы, как две борзые, заметались по затихающей ярмарке и предлагали своего быка любой сволочи. А потом увидали того мясника, что на дороге встретился, я, значит, и говорю: «Друг, не сердись, давай двести республиканских крон и забирай скотину!» А мясник мимо рысью и кричит: «Теперь я за него и ста крон не дам!» Какая тут меня злость разобрала, а Яан от ярости аж посинел. Так это было, Яан?
- Так и было, - отвечает Яан. - Точно так — аж посинел.
- И тогда, - продолжал хозяин Яак Лыоке, - тогда побежал я за мясником и кричу: «Не продам я тебе своего быка, хоть тыщу крон выложи! Лучше скупай у поселенцев кошек да собак, они на твои колбасы и карбонаты в самый раз будут, а моего красавца тебе не купить!» Мясник впереди бежит, а мы с Яаном сзади нажимаем. Я кричу: «Послушай, ты колбасник, торговец собачьим салом, и не вздумай ко мне соваться, я тебе, оборванцу, свою скотину не продам. Тебе нужды дохлые кошки да бешеные собаки, а у меня такой товар не водится!» тут мясник остановился и говорит: «Пяти центов не дам за твоего быка!» А я отвечаю: «Бери пять центов и не приставай больше!» - «Это я к тебе пристаю?» - говорит мясник. А я ему прямо в рожу: «Сколько тебе, черт бы драл, объяснять — я тебе своего быка не продам! Иди к поселенцам, там тебе будут кошки с собаками, и новорожденные, еще дымящиеся телята в придачу!» Плюнул тот мясник и хотел было дальше бежать, но Яан подставил ему ногу, он и плюхнулся мордой прямо в грязь. А я подошел к нему и так сказал: «Вот, это тебе за то, что пристаешь к мирным людям». Так это было, Яан? Ты ведь все это видел?
- Точно так, - отвечает Яан. - Точно так — мордой прямо в грязь.
- А тем временем день сменился вечером, - продолжает хозяин, - Яан и говорит: «Отец, что думаешь теперь делать?» А я говорю: «Теперь выпьем и обсудим наши дела». Потом пошли мы к своему быку, влезли на край телеги и горько призадумались, а народа уже не было, разбежались все, как муравьи. Тут Лийз говорит: «Поехали домой». А Яан в ответ: «С быком домой не поеду». Спорим мы так, водочку пьем, ругаемся и опять пьем. А потом Яан говорит: «Схожу-ка я на станцию, куда купленных быков и коров погнали, поищу того мясника». Я спрашиваю: «Что ты собираешься с ним сделать?» - «Пощекочу его меленько под сердцем», - отвечает Яан. А Лийз в слезы: «Вот-вот, начинается!» И пока мы так перекоряемся, Лийз как стегнет лошадь, и мы двинулись домой. Так это было, Яан?
- Так и было, - отвечает Яан. - Точно так — двинулись домой.
- И теперь вы здесь с быком и разбитой телегой, - заканчивает батрак.
- Не-не, не так все просто, - возражает хозяин. - Не так просто было с этим исчадием ада добраться до дома — черт бы меня побрал! На ярмарку он топал споро, а вот обратно- ну ни в какую. Копытами уперся, ревет, рогами телегу крушит. А уж как автомобиль навстречу случился, совсем конец света. Тут они оба взыграли- лошадь спереди, бык сзади, а телега между ними, будто бумажная. Мы, значит, все трое сиганули с телеги, забежали за дерево и кричим: «Будь что будет, а себя угробить не дадим!» И когда автомобиль с огненными глазами промчался мимо, лошадь с быком рванули так, что мы втроем еще долго чесали за ними. И не скоро их настигли, подправили телегу, обуздали быка. От задних колес одни обломки остались, так на дороге и валяются.
- И вот вы здесь со своим быком и телегой! - с укоризной повторяет батрак.
- Да, вот мы здесь, - продолжает хозяин. - Мы здесь и никак не доругаемся: Яан все еще рвется на станцию за мясником, Лийз ноет, быка, мол в хлев загоните, я же хочу еще поучить это сатанинское отродье. Хочу поучить, его, паршивца, чтобы знал, как на ярмарку ездить, его окоротаю, будет у меня как шелковый. Зараза такая, один стыд и позор через него. Все, кто на за нами ехал или навстречу, все склабились нам в лицо. Что, дескать, хозяин так и не отделался от своего быка? И смеялись над нашей разбитой телегой, над жердями вместо колес. Ну, я еще покажу, как я от быка отделываюсь, он у меня будет тише воды ниже травы, я его до тех пор не оставлю, пока на колени передо мной не упадет, пока не захнычет, как малое дитя. Сто крон и тех за него не дали, сотню жалких крон!
- Это мясник во всем виноват! - заорал Яан. - Поймать бы этого паразита, и можно быка оставить в живых!
- И бык и мясник — оба виноваты! - взревел отец. - Ты иди за мясником, а я поучу эту скотину.
Тут Лийз ухватила Яана за рукав и завопила:
- Никуда ты не поедешь! И мясника на станции давно уж нет, он давно со своим стадом в город поехал.
- Моормаа, заячий хвост! - крикнул хозяин, - уведи лошадь с глаз долой, закрой ворота, я хочу с быком силой померяться. Ах ты, дьявольское отродье, за него и ста крон не дали, а он телегу — в щепки, кадка с маслом летит в канаву, а от бочонка с салакой и запаха не осталось! Моормаа, заячий хвост, я тебе говорил, как он бочонок соленой салаки разнес, всю дорогу несчастными рыбешками устелил? А мне что — выбирать их из грязи да из песка? Невестка, та, правда, хотела спасти хоть что-то, плачет, собирает изгвазданную салаку в подол, а я говорю: «Брось эту падаль!» Она хнычет, а я говорю: «Брось эту падаль! Не желаю я, чтобы в Хансуоя ели салаку, из дорожной грязи подобранную! Этот висельник мне телегу расквасил, пусть он и салаку жрет. Ничего, он у меня почувствует на собственной шкуре, что значит буйствовать». Ох и проучу я его сейчас, ну, держись, скотина проклятая!
Тоомас Нипернаади стоял за дверью хлева и с интересом наблюдал за перебранкой хозяев. Два великана, отец и сын, расставив ноги, стояли друг против друга, как два вековых дуба, огромные, кряжистые, лица будто из обожженной глины, так что Лийз и батрак Моормаа рядом с ними казались малыми детьми. Два великана перекорялись, при этом бутылка водки переходила из рук в руки, доходя порой и до Лийз с батраком, пока не пустела и из отцовского кармана не появлялась новая. Так, в шуме и гаме, в питье и перебранке, шло время, солнце было уже высоко, а лошадь и бык по-прежнему стояли посреди двора — усталая, понуро-безразличная лошадь и свирепый, глядящий исподлобья бык.
- Моормаа, заячий хвост! - крикнул хозяин, - велел же я тебе убрать лошадь! Уведи ее с глаз долой!
Батрак подошёл к лошади и принялся быстро распрягать ее.
- Пьяные дикари, - ворчал он, - в тюрьме таким место. И дня больше не хочу тут служить, порядочные люди хлеб убирают, а эти пьют да буянят. Нормальные хозяева с ярмарки домой деньги везут, с поденщиками на осень сговариваются, прислугу нанимают, а этим в поле послать некого. Убери лошадь прочь с его гнусных глаз, будто мне больше и делать нечего. Беги встречай его, барина великого, хвостом виляй, как перед помещиком, часами выслушивай его глупую болтовню да пьяное бахвальство! Нет, завтра же соберу все свои пожитки, и куражьтесь тут хоть до судного дня!
Раздосадованный, он отвел лошадь в конюшню, отвязал быка, подвел к разбитой телеге и ушел.
Бык, ощутив неожиданную свободу, злобно вздернул голову и фыркнул. Сделал пару шагов и как бы залюбовался ссорящейся троицей. Взрыв землю копытом, он пригнул голову, как будто готовился ударить.
- Бык, бык! - в испуге закричала Лийз и в один прыжок очутилась за оградой.
Сын Яан, покосившись на быка, засобирался и позвал отца:
- Отец, пойдем в дом, пусть эта скотина погуляет по двору.
Но Яак с бутылкой в одной руке и кнутом в другой встал посреди двора, здоровенный, сильный, такой же разъяренный, как бык.
- Моя скотина должна меня слушать! - сказал он и шагнул навстречу быку.
- Отец, да послушай же, уйди в дом! - позвал с порога сын Яан. - Что за идея тягаться с быком, лучше отведем его в хлев, привяжем в стойле за кольцо в носу, тогда и наказывай его, сколько угодно. Уйди, отец!
- Моя скотина должна меня слушать! - повторил хозяин и сделал еще несколько шагов. - Так, значит, ты и есть та самая тварь, за которую на ярмарке не дают и сотни крон, которая крушит мою телегу, отправляет в канаву кадушку с маслом и вываливает в грязь мою салаку? Я тебя, висельника, растил, молоком и зерном выкармливал, весь свой запас муки в тебя угрохал, а ты, значит, мне одни неприятности и смертельные обиды?! Мне из-за тебя, поганого, глаза со стыда девать некуда, люди в меня пальцем тыкать будут, будто я шлюха какая-нибудь. Хозяин Хансуоя не боится тебя, паршивой скотины, да я в сто раз выше тебя. Вот возьму тебя за рога и поставлю на колени, а? Или, думаешь, у меня сил не хватит?
