Фэй Уэлдон - Подруги
Не умом отвергает она прелюбодея — напротив, умом она его только приветствует, она бы с великим удовольствием воспользовалась возможностью отплатить Кристи за то, что он с ней так бессердечно обращается. Нет, это тело ее, как выясняется, придерживается более строгих и целомудренных правил. Ему мило свое, привычное, и неприемлемо чужое.
Вздор, убеждает себя Грейс, нежась в объятьях Патрика, — вздор и еще раз вздор. Ведь этот ее Кристи, который, как любой нормальный человек, завтракает с нею по утрам и может в самый интимный момент звонить по телефону — возможно, не совсем как любой нормальный человек, но потому лишь (говорит он), что крайне стеснен во времени и не любит откладывать в долгий ящик то, что приходит ему на ум, — этот ее столь разный днем и ночью Кристи, отец ее детей, внешне такой положительный и неподкупный, по существу (как удается ей убедить себя, ощущая на губах теплое Патриково дыхание) злодей, дьявол, чудовище, преступно нерадивый строитель ненадежных домов, и изменить ему сам бог велел. Каких бы жертв ей это ни стоило.
Губы Патрика отрываются от ее губ и скользят ниже, рука, лежащая на ее колене, скользит выше. И Грейс капитулирует, сдается.
Патрик любит писать женщин обнаженными либо, если они настаивают, слегка прикрытыми белым полотенцем. Кристи настаивает, и Грейс, поддаваясь настроению, владеющему ею в это утро, выбирает самое малюсенькое полотенчико, какое находит в доме.
Подобным настроениям, по словам Марджори, подвержены женщины, когда они могут открыть шкаф с бельем и найти в нем чистые, теплые полотенца и простыни, сложенные в аккуратные стопки руками других женщин. У таких хватает на это досуга. Совращение — занятие для пустых и праздных; женщинам, которые ходят на работу, растят детей или ведут хозяйство, не до того.
— Это не в счет, — приговаривает Патрик, — правда. Не измена, а так, безобидное развлечение.
И Грейс, входя во вкус, мурлычет, застигнутая врасплох неожиданным поворотом событий. Неожиданным? Для нее — пожалуй. Ну а для Кристи? Ведь не кто иной, как Кристи, образно говоря, за ручку привел ее к Патрику.
Марджори заметила как-то в разговоре с Грейс, что за честолюбивыми мужьями водится склонность толкать своих жен в объятия мужчин, которых они сами особенно чтут и ценят, — как бы в надежде, что преуспеяние передается через поцелуи и в конечном счете дойдет до них.
— Среди эскимосов, вероятно, водится такая склонность, — фыркнула Грейс. — У них действительно есть обычай предлагать жену случайному гостю. Но уж никак не среди мужчин, которых знаем мы. Скажешь тоже!
Может быть, она ошибалась? Может, Кристи — когда-то завиднейший из женихов, а ныне очень подходящий муж — в большей степени эскимос, чем она полагала? Грейс, упоенная безобидным развлечением и собственной бесшабашностью, находит в себе силы взглянуть на некогда завиднейшего жениха и совсем недавно очень подходящего мужа беспристрастными глазами. И поверить тому, о чем неопровержимо свидетельствуют ее чересчур беспристрастные для жены глаза и уши: что ее муж садист, убийца, а в вопросах морали недалеко ушел от эскимоса.
Ибо он бесспорно сам предложил ее Патрику. Это ясно. Кристи, для которого непорочность невесты и верность жены были неотъемлемой частью жизни, таким же непременным условием существования, как голова на плечах, сам, своими руками раздел ее, прикрыл малюсеньким полотенцем и толкнул к Патрику, которого чтит и ценит.
Впрочем, Патрик Бейтс в чести и цене у каждого, кто что-либо значит. Он — художник и зарабатывает деньги своей кистью. Большие деньги. Он пользуется мировым признанием. Его принимают с одинаковым восторгом во дворцах и в лачугах. Он вхож в такие дома, куда Кристи, при всем его богатстве и связях, получить приглашение стоит большого труда. А Патрику там и напиться не в диковинку, и стул сломать, и кокнуть бесценную вазу — ему прощают. (Кристи, выходцу из колониальной глуши, невдомек, что высокопоставленные хозяева таких домов держат Патрика за своего рода придворного шута.) Женщины всевозможных сортов и состояний стелются Патрику под ноги. Удостоиться того, чтобы Патрик Бейтс написал твой портрет, означает, как известно каждому, кто что-либо значит, переспать с Патриком Бейтсом. И примкнуть таким образом — пусть опосредованно — к самому блистательному обществу. Как подобное сопереживание роднит между собою всех, кто что-либо значит!
— Уж этот мне Патрик со своей модной кистью и прочими причиндалами, — хмуро замечает Хлоя своей подруге Марджори, которая побывала у Мидж (принеся с собой кое-что из детской одежки и чайник, а то Мидж всякий раз, как надо вскипятить воду, ставит на плиту кастрюлю) и описывает Хлое картину запустения и нищеты, обильно расцвеченную заверениями в негасимой и жертвенной любви, словно грубо сколоченный, обшарпанный сосновый ящик изукрасили сверкающей инкрустацией.
А пока Патрик приговаривает, что это не в счет, и Грейс позволяет себе с ним согласиться. В самом деле, можно ли расценивать безобидную шалость как измену. Да нет, это не считается.
Кристи, который нежданно-негаданно возвращается домой, напротив, полагает, что очень даже считается.
У Патрика сложилось мнение — и его жизненный опыт пока что это мнение подтверждает, — что подчеркнутая любезность в сочетании с очевидной искушенностью и богатством располагает мужей не только к снисходительности, но и к признательности, что их жену почтили лестным вниманием. Сейчас он старается как может, ибо искренне расположен к Грейс, и, когда говорит ей, что любит (с некоторых пор он взял себе за правило тешить женщин байкой, что любит каждую из них), почти не кривит душой.
Итак, Кристи надвигается, Патрик отступает. Грейс, вся еще распаленная, в явном смятении пытается прикрыть наготу диванными подушками, и вот какой происходит при этом разговор.
Патрик. А, Кристи! Приятная неожиданность! Рад вас видеть! А мы с Грейс, знаете ли, решили немножко тряхнуть стариной.
Кристи (как отчасти и сама Грейс) до сих пор, если вы помните, пребывал в уверенности, что Грейс досталась ему непорочной. Как иначе прикажете понимать белый подвенечный наряд от Диора, шатер в саду, шампанское и так далее? В ответ на Патриков ход конем Кристи застывает как вкопанный.
Кристи. Стариной?
Грейс. Не верь ему, Кристи. Сегодня — первый и единственный раз. Клянусь тебе. Притом мы просто валяли дурака. Ты сам виноват. Не нужно было меня обижать за завтраком.
Кристи знает, что она врет. Грейс, выйдя замуж за Кристи, врет постоянно: сколько отдала за платье, какую книжку читает — вранье по мелочам, порождаемое опасением разонравиться.
Кристи. Ты лжешь.
Грейс. Я тебе никогда не лгу, Кристи, никогда.
Кристи. Тебе от меня ни гроша не отломится, так и знай.
О чем это он? О разводе? Час от часу не легче. Со временем, когда Грейс вполне уяснит себе, что самое страшное в жизни может случиться и случается и, как ты ни ловчи, как ни крути, этого не предотвратишь, она полностью отрешается от своего обыкновения приукрашивать факты и приобретает вкус к правде в самых ее жестоких, разящих, сокрушительных проявлениях. Теперь же, пойманная на месте преступления, она ведет себя смешно и глупо.
Грейс. Кристи, я тебя люблю. Я умру без тебя. Патрик для меня ничего не значит. Я разозлилась, что ты позволил ему меня писать, хотя знал, какой он, но у меня и в мыслях не было…
Кристи (не слушая). А ты, сукин сын, пшел вон из моего дома, пока я тебе шею не свернул.
Патрик. Но портрет далеко не завершен. Потребуется еще по крайней мере три сеанса…
Кристи делает шаг к мольберту, готовый изорвать в клочья холст, на который едва нанесены первые мазки, но здравый смысл и привычка уважать ценности берут верх.
Кристи. Закончите по фотографиям.
Грейс. Кристи, значит, ты простил меня…
Но он не простил. Одно дело — отдать жену по собственному выбору, и совсем другое — обнаружить, что выбор сделан ею самой.
— Между нами все кончено, Грейс, — говорит Кристи.
И это не пустые слова.
Он останавливается в дверях.
— И не надейся, что я отдам тебе детей, — прибавляет он.
Это тоже не пустые слова.
Кристи требует развода на том основании, что Грейс нарушила супружескую верность, и называет соответчиком Патрика. Грейс нечем крыть, потому что Патрик открыто признает справедливость обвинения. Судьи разглядывают ее с кислой миной и думают, что нельзя доверять воспитание детей особе, которая, по ее собственному признанию, придерживается столь низменных моральных правил. Однако и Кристи им не очень-то по душе. Уж больно ловкие у него адвокаты, уж больно он поливает грязью свою бывшую жену. Детям нужна женская ласка, а Кристи черств и рассудочен.
