Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Часы бегут. Ночная пелена
Взвивается, вся влажная от пара,
И каплями алмазными на землю
Роса обратно падает, цветов
И зелени усугубляя свежесть;
Царят в прозрачном воздухе зефиры
И нежным дуновением своим
Зовут к покою сладостному смертных.

Уже в объятьях сна они успели
Забыть труды и беды все, когда
От вечности не дремлющее око
На землю устремил Владыка мира.
Остановив с отеческой любовью
Свой взор на добродетельном вожде,
Ему ниспосылает Он виденье,
Небесную вещающее волю.

Недалеко от золотых ворот,
В которые лучом стучится солнце,
Хрустальная есть дверь: через нее-то
Перед восходом солнечным слетают
На землю сны, селений горних дети,
Вливающие в чистые сердца
И радость и надежду; сон Готфрида
На крыльях золотых слетел оттуда ж.

От века сны еще видений людям
Столь радостно-прекрасных не являли.
Глазам Готфрида все открыты тайны
Обителей и областей небесных:
Он истину в ее истоке видит
И существа в действительности их;
Он мнит себя в тот миг перенесенным
В безбрежно-светозарное пространство.

Пока дивится он картине мира
В гармонии и красоте движений,
Является вдруг воин перед ним,
Увенчанный искристыми лучами,
И голосом, которому он равных
По нежности не слышал, произносит:
«Иль ты не узнаешь меня, Готфрид?
Не узнаешь Гуго, чьим был ты другом?» —

«Прости, мои глаза ослеплены
Твой образ окружающим сияньем;
Я разглядеть черты твои не в силах», —
И с этими словами троекратно
Пытается он друга сжать в объятьях;
Но троекратно тень, как сновиденье,
Как воздух, от объятий ускользает
И с ласковой улыбкой говорит:

«Уж я теперь не в смертной оболочке;
Я – дух неосязаемый теперь,
Божественных чертогов обитатель:
Здесь все твои, и для тебя там место».
Готфрид его перебивает: «Скоро ль
Соединюсь я с вами? Ах, когда б
Смерть порвала те узы, что блаженство
Мое немилосердно отдаляют!»

Гуго в ответ ему: «Разделишь скоро
Ты наше торжество и нашу славу;
Но поприще земное оросить
Еще и потом должен ты, и кровью.
Священный город должен ты избавить
От ига нечестивого и в этих
Стенах свою державу учредить;
Тебя же после смерти брат заступит.

Но, чтоб еще разжечь любовь святую,
Которою твое пылает сердце,
Останови свой взор на этих солнцах,
Что правят всем движеньем мировым,
И слух твой для гармонии небесной,
Для музыки божественной раскрой;
А после опусти свой взор на эту
Песку и пыли низменную груду.

Вот жалкое ристалище для ваших
Честолюбивых помыслов и дел!
Вот та теснина, где являть вы властны
Все нищенское чванство и величье!
И эта-то песочная крупинка
В несчастном тонет озере, что вы
Зовете Океаном иль Пучиной,
Себя же громким именем прельщая».

Презренья полный взгляд Готфрид бросает
На землю: море, реки, государства —
Все перед ним сливается в одну
Для глаза неприметную пылинку.
Не надивится он, что наша гордость
Гоняется за этими тенями,
О Небе, нас зовущем, забывая
Из-за пустой и рабски лживой славы.

И говорит: «Коль Господу еще
Порвать мои оковы не угодно,
То укажи, по крайней мере, верный
Мне путь средь окружающих обманов». —
«По верному пути ты шел доныне,
Держись его и впредь; один тебе
Совет я дал бы: доблестного сына
Бертольдова скорей верни из ссылки.

Вождем Христова воинства тебя
Избрало Провидение, а этот
Герой твоих предначертаний свыше
Указан исполнителем; и если
Ты – голова, то он – рука похода.
Никто бы заменить его не мог,
И преступленье б совершил ты, славу,
Ему принадлежащую, похитив.

И одному ему лишь суждено
Проникнуть в лес и сокрушить те чары,
Что доступ преграждают христианам;
Утративший отвагу и надежду,
Воспрянет с новой бодростью твой стан,
Едва его любимец возвратится:
Разрушит он солимскую твердыню
И весь Восток в бессилие повергнет».

Готфрид же восклицает: «О, когда бы
Я мог его увидеть снова! Сердце
Мое открыто; знаешь ты,
Как я его люблю и уважаю;
Но где его найти и что мне делать?
Просить ли я, приказывать ли должен?
И разве возвращение его
Не будет нарушеньем дисциплины?» —

«Всевышний, изобильно на тебя
Щедроты изливающий, желает,
Чтоб те, кем избран ты в вожди всей рати,
Тебе почет оказывали должный:
Не можешь ты, не унижая власти
Начальника, до просьбы снизойти,
Пусть за него тебя другие просят,
А ты лишь слушай их и не противься.

Самим Всевышним вдохновенный, Гвельф
Перед тобой ходатайствовать будет,
Чтоб ты простил Ринальду заблужденье;
Не сомневайся: юноша-герой,
Хотя сейчас от стана и далеко,
И одержим притом безумной страстью,
Но явится немедленно, едва
Услышит, что его нужна вам помощь.

Пустыннику доступны тайны неба,
И он руководить сумеет теми,
Кого ты по избранию захочешь
На поиски Ринальда снарядить.
Путями неизведанными скоро
Они его убежища достигнут,
И снова все соратники твои
Сберутся под знаменами твоими.

А напоследок радостную тайну
Тебе открою: кровь твоя сольется
С Ринальдовою кровью, и плодом
Слиянья будет славное потомство», —
И с этими словами исчезает
Гуго, как пар от ветра иль от солнца;
Готфрид же пробуждается, тая
В душе и удивленье и утеху.

Уже светило дня, взойдя на небо,
Пустилось в путь по ясной синеве;
Готфрид, покинув ложе, надевает
Свои тяжеловесные доспехи.
Спустя немного времени к нему
В шатер вожди приходят остальные
И тут же приступают к обсужденью
Совместному, что надо делать дальше.

И начинает Гвельф; по вдохновенью,
Ниспосланному свыше, он с такими
Словами обращается к Готфриду:
«Решаюсь, государь, я к твоему
Прибегнуть милосердию; быть может,
Другой военачальник, а не ты,
Мою к тебе почтительную просьбу
Нескромной, преждевременной нашел бы.

Но просит за Ринальда, просит Гвельф
И просит богоносного Готфрида:
Не для меня лишь милость; за нее
Горячую разделит благодарность
Со мной все наше доблестное войско.
Дозволь, молю, племяннику вернуться
И, кровь за дело общее пролив,
Смиренно искупить свою ошибку.

Да кто ж другой осмелится проникнуть
С оружием в ужасный этот лес?
И кто другой способен обнаружить
Бесстрашие такое перед смертью?
Увидишь ты, как быстро одолеет
Твердыню он и вторгнется в ворота.
О государь, верни же нам того,
В ком все надежды наши и желанья!

Племянника верни мне, а себе —
Послушное орудие велений;
Освободи его от мрачной неги
И призови на лоно славы бранной;
Пусть под твои знамена станет он;
Пусть на твоих глазах в кровавых битвах
Достойные его отваги лавры
Он подвигами новыми стяжает».

И шепотом живого одобренья
Все воины поддерживают просьбу;
Как будто уступая настояньям,
Готфрид свое решенье произносит:
«Как в милости я мог бы отказать,
Когда о ней вы просите так пылко?
Сегодня пусть молчит закон; лишь вашим
Желаньям я хочу повиноваться.

Итак, пусть возвращается; но должен
Он страсти обуздать свои и наше
Доверие делами оправдать.
Гвельф, извести его: уж он, надеюсь,
Засиживаться там теперь не станет;
Кого послать, сам выбери и сам же
Направь его в то место, где Ринальд,
По мненью твоему, в плену томится».

Тогда встает датчанин. «На меня, —
Он говорит, – вы это возложите;
Я ничего не убоюсь, чтоб волю
Вождя великодушного исполнить».
Его отвагу зная хорошо,
Согласен Гвельф послом его отправить
И в спутники дает ему Убальда,
Разумного и опытного мужа.

Еще от ранней юности Убальду
Пришлось в далеких странах побывать:
С полярных льдов судьба его бросала
В горючие пустыни эфиопов;
Он много знал народов разных, знал
Их языки и нравы; в зрелых летах
Его к себе приблизил Гвельф и скоро
Считал его среди своих любимцев.

Обманутый молвой упорной, Гвельф
Готов обоих воинов отправить
К стенам, где Боэмунд страною правит,
К стенам, где укрывается доныне,
По убежденью общему, Ринальд;
Пустынник же, которому известно,
Что Гвельф введен другими в заблужденье,
Явившись вдруг, беседу прерывает.

И говорит: «Обманутые мненьем
Толпы, вы лишь блуждали бы напрасно,
Разыскивая верные пути.
Шаги направьте прямо к Аскалону;
Там, у речного устья, человека
Вы встретите: он – христианам друг,
Его словам без опасенья верьте
И следуйте его советам слепо.

Имеет светлый ум он от природы;
А к посещенью вашему давно
Его я подготовил: вы найдете
В нем доброты не меньше, чем рассудка».
На этом речь свою кончает Петр;
И на его не посягая тайны,
Послушны оба воина наказам,
Что им как бы вещают волю Неба.

Так, в путь собравшись, скачут без помехи
Они туда, где стены Аскалона
Омыв, теченье воды прекращают;
Но, прежде чем услышать плеск волны,
Они принуждены остановиться:
Разлившись пеленой необозримой,
Бурливая и быстрая река
Внезапно преграждает им дорогу.

Пока Убальд с датчанином глазами
Разлива измеряют глубину,
Является вдруг старец перед ними.
Величием и кротостью сияют
Его черты; одежда – словно крылья;
На голове – венок из листьев бука;
С жезлом в руке, он по равнине водной,
Как будто по сухой земле, идет.

Так жители полярных стран зимою
Перебегают скованные реки,
И волны неподвижные их тел
Выдерживают тяжесть невозбранно.
И так же старец к воинам подходит
И, пораженным, говорит: «Друзья,
Вы в трудное пустились предприятье
И вам нужна испытанная помощь.

От здешних мест соратник ваш далеко,
В неверной и безлюдной стороне.
О, если б только знали вы, как много
Трудов вам предстоит еще! Как много
Морей и рек вам переплыть придется!
Там, где пределы ведомого мира
Дальнейший смертным преграждают путь,
Там в этот миг предмет исканий ваших.

Не погнушайтесь лишь за мною вслед
Направиться к пещерам потаенным,
Где я себе устроил пребыванье:
Там важные поведаю я тайны,
Которые вам знать необходимо».
Потом повелевает он, чтоб волны
Двумя стенами стали, разделившись,
И волны повинуются ему.

Взяв за руки, ведет обоих старец
В глубокую пещеру под рекою.
Колеблющийся бледный свет в нее
Извне путем незримым проникает;
Но и при этом слабом освещенье
Они водохранилища все видят,
Откуда сетью резвых ручейков
Вода стремится в реки и озера.

Они находят тайные протоки
Волн Иордана, Ганга и Евфрата,
Истоки Танаиса, а равно
Питомники неведомые Нила;
Потом реку такую открывают,
Что серно-ртутной жидкостью струится:
От жара уплотняясь, образует
Металлы драгоценные она.

По берегам редчайшие каменья
Сверкают разноцветными огнями
И подземелья тяжкий полумрак
Пленительным мерцаньем озаряют:
Сапфир в небесной нежится лазури;
Топаз, алмаз, пироп слепят глаза;
Но манят и влекут их переливы
Ласкающих оттенков изумруда.

Подавленные зрелищем чудесным,
Идут они в молчании глубоком.
И молвит, наконец, Убальд: «Скажи,
Почтенный старец, что за место это;
Скажи, куда ведешь нас; удостой
Открыть, маститый, кто ты. С каждым шагом
Все больше поражаясь, я не знаю,
Во сне все это вижу или вправду». —

«В земной утробе вы теперь, среди
Источников земного процветанья;
Проникнуть в эти сумрачные бездны
Могли вы лишь со мной; веду же вас
Я в свой дворец, который перед вами
Сейчас в чистейшем явится сиянье.
Родился я в грехе, но после душу
Волною благодатною омыл.

Не темные мной руководят силы;
Прочь от меня кощунственные чары,
Которыми возможно исторгать
У ада сокровеннейшие тайны!
Природу я пытаю; в недрах вод
И трав ищу спасительные свойства;
Законы изучаю мировой
Гармонии и хода звезд небесных.

Я не всегда живу вдали от неба;
Нередко поселяюсь на вершинах
Ливана и Кармела я, и там
Открытое лицо мне и Венера
И Марс являют; там я изучаю
И медленный и быстрый ход светил
И взоров их, для нас благоприятных
Иль пагубных, исследую влиянье.

Я вижу, как, меняя краски, тучи
Скопляются и тают надо мной;
Дождей и рос образованье вижу;
Слежу за переменчивым полетом
Ветров и за излучинами молний;
Смотрю на небо звездное над вами
И, знаньями своими упоенный,
Я некогда дивился сам себе.

В тщеславии безумном верил я,
Что истинной, непогрешимой мерой
Могущества Создателя владею;
Когда ж благочестивый ваш пустынник
Мне голову с молитвой оросил
Водою освященною, внезапно
Как бы прозрел душою я и понял,
Что свет мой был глубокой тьмой ошибок.

Не нашим слабым, понял я, глазам
На истину взирать в предвечной славе;
И надсмеялся я над суетою,
Питавшею мое высокомерье.
Послушный наставленьям мудреца,
Я склонностям не изменяю прежним;
Но, о себе самом уж забывая,
Лишь в нем руководителя я вижу.

Властитель дум моих, он направляет
Мои шаги и просветляет сердце;
Порой соизволяет он явить
Через меня какое-либо чудо.
Так из цепей исторгну я героя,
Которого вы ищете; Петром
Даны мне указания на это,
И я уже давно вас поджидаю».

С такою речью воинов к пещере,
Жилищу своему, приводит старец
И пышные, обширные чертоги
Их взорам изумленным открывает.
Здесь недр земных все собраны богатства,
Но между украшений драгоценных
Нет ничего, что создало б искусство:
Природы лишь одной везде дары.

Здесь оба гостя новые находят
К своим услугам сотни ловких рук.
Великолепный стол и серебром,
И золотом, и хрусталем сверкает.
По окончанье пышного обеда
К пришельцам обращается хозяин:
«Теперь настало время для меня
Исполнить то, что вам всего дороже.

Знакомы вам Армида и ее
Коварные деянья; вам известно,
Как лучших ваших воинов в тенета
Свои она искусно завлекла;
И, наконец, вы знаете, что замок
Неверной стал для них тюрьмой, что в Газу
Она отправить узников хотела
И что герой от стражи их отбил.

Но неизвестно вам, что было дальше,
И это вы узнаете сейчас же.
Когда из уз неверной ускользнула
Добыча драгоценная, она
Разодрала себе от горя руки
И в ярости сама себе сказала:
«Не потерплю, чтоб он, меня лишив
Невольников, еще хвалился этим.

Разбил он цепи пленников, так пусть же
Их носит сам! И пусть познает те
Удары, что другим я назначала!
Мне этого для мщенья не довольно:
Всех истребить клянусь». И в сердце черном
Готовятся уж новые злодейства.
Летит она туда, где одержал
Ринальд победу над ее отрядом.

Герой оставил там свои доспехи
И для того, чтоб узнанным не быть,
Переоделся в платье иноверца.
Коварная тотчас среди убитых
Находит обезглавленное тело,
В Ринальдовы доспехи облекает
И у реки кладет, где христиане
Должны в недолгом времени пройти.

Она все рассчитала без ошибки;
Ей каждый шаг ваш был всегда известен:
В равнине, где расположились вы,
Довольно соглядатаев шныряло,
Переносивших ей все тайны ваши.
И Ад, ее велениям послушный,
Заботы прилагал свои к тому,
Чтоб для нее у вас все было ясно.

Потом недалеко от тела ставит
Она порасторопней человека
В пастушечьей одежде и наказ
Дает ему, что говорить и делать.
Тот, выйдя вашим воинам навстречу,
В сердца их подозренье зароняет,
Рождающее ссоры и едва
К кровавой не приведшее развязке.

Пошли по стану толки, что Готфрид
К Ринальду подослал убийц наемных:
Чудовищная мысль, легко и быстро,
Как мрак ночной, рассеянная слабым
Лучом блеснувшей правды! Такова
Была Армиды первая удача;
Но новую ловушку лиходейка
Готовила уж юному герою.

На берегах Оронта, где река,
Раздвоиваясь, омывает остров,
Армида ждет наверное Ринальда,
И он туда является невдолге.
Там у воды колонну видит он
И рядом приготовленную лодку;
Колонна вся из мрамора, и надпись
На ней сверкает ярко золотая:

«О путник! Кто бы ни был ты, случайность
Иль выбор твой привел тебя сюда,
Узнай, что на пути своем по небу
Таких чудес не озаряет солнце,
Какие ты на острове найдешь».
Героя побеждает любопытство;
Оруженосцев бросив, он садится
В чуть-чуть его вмещающую лодку.

И вот уж на другой он сходит берег.
По острову скользит он жадным взором,
Но видит воду лишь вокруг, пещеры,
Лужайки да цветы и своего
Стыдится легковерия; однако ж
Незримых чар он чувствует влиянье,
Снимает шлем тяжелый с головы
И воздух восхитительный вдыхает.

Вдруг слышится журчание воды;
Ринальд глядит и видит: посредине
Реки волна вздымается, кружится,
И вскоре из нее наверх всплывает
Сначала темя русое, потом
Вся голова, и грудь, и плечи нимфы,
И напоследок будто бы Амуром
И Грациями созданное тело.

Так в зрелищах ночных мы часто видим,
Как облако, спускаясь постепенно
И медленно, являет нам богиню;
Так некогда сирен изображали,
Коварных обитательниц тех вод,
Что к берегам Этрурии ласкались:
Так эта дева взор красой пленяет,
Так песнями она пленяет слух.

Она поет: «О нежные сердца,
Не обольщайтесь лживыми лучами
Суровой добродетели! Счастливцы —
Кто следует всегда своим желаньям!
Счастливцы – кто сбирает те плоды,
Какие предлагает каждый возраст!
Останетесь ли глухи вы к тому,
Что говорят и мудрость и природа?

Безумные, зачем даете вянуть
Цветам, что сыплет молодость на вас?
И слава и отвага, это все —
Пустые лишь слова, пустые бредни.
Молва, что слух гордыни вашей тешит, —
Не более как отголосок, сон,
Тень сна; и, чтоб как дым исчезла,
Малейшего довольно дуновенья.

Спокойно наслаждайтесь: пусть душа
Не ведает упреков в увлеченьях,
И пусть ее, что вам ни предстояло б,
Зловещие предчувствия не мучат.
Пусть молнии и громы мечет Небо,
Над тщетными усилиями смейтесь
И, нежась в удовольствиях беспечно,
Лишь мудрости внимайте и природе».

Мелодиями нежными Ринальда
Пленительница-нимфа усыпляет,
И сладкий сон овладевает им;
Страшнейшие удары громовые
Извлечь его, казалось, не смогли бы
Из этого глубокого покоя,
Похожего на смерть. И вот Армида
Спешит к нему для совершенья мести.

Когда ж она перед собою видит
Лицо в оцепененье мирном, губы,
Согретые улыбкой, и глаза,
Сверкающие даже через веки,
В ней гаснет гнев: она, не отрываясь,
Красе его дивится, как Нарцисс,
Склонившийся над родником зеркальным,
Дивился своему же отраженью.

Она со щек героя отирает
Росистый пот прозрачным покрывалом,
Любовным дуновеньем освежая
Вдыхаемый им воздух; это сердце,
По твердости подобное алмазу,
До той поры холодное, как лед,
Вдруг тает и смягчается, покорно
Огню мятежной страсти отдаваясь.

Потом из всех цветов, что в изобилье
Растут на этом острове чудесном,
Она неразрываемые узы,
Хотя и очень нежные, сплетает,
Опутывает ими, как цепями,
Ринальда по рукам и по ногам
И, положив его на колесницу,
На воздух поднимается с ним вместе.

Не в том, однако, замке близ Дамаска,
Что гибелен так был для христиан,
Она теперь с добычей скрыться хочет;
Сжигаемая пламенем ревнивым,
И слабости своей стыдясь, она
Приют себе готовит в океане
На острове безвестном и пустынном
Из тех, что мы «Счастливыми» зовем.

Там, наверху горы, под вечной тенью
Деревьев густолиственных велит
Она, сначала пруд обширный вырыв,
На берегах его воздвигнуть замок;
Под действием ее могучих чар
По склонам вся гора покрыта снегом,
И лишь одна вершина исчезает
Под зеленью, пестреющей цветами.

И там, в неувядающей весне,
Армида и Ринальд вкушают негу;
Из этой-то тюрьмы в пустыне водной
Вам предстоит освободить героя.
Убежище влюбленной охраняют
Чудовища: их победить придется;
Но будет проводник у вас надежный
И верное оружие в руках.

Покинув русло, встретите тотчас
Вы женщину уже в годах преклонных,
Но юности сберегшую всю свежесть:
Узнать ее легко по многоцветной
Одежде и по длинным волосам.
Через моря вы с ней перелетите
Быстрей орлов иль молнии; она же
Назад вас в безопасности доставит.

Внизу горы увидите вы змей,
С угрозой шевелящих головами,
Увидите клыки точащих вепрей,
Медведей, львов, вас растерзать готовых;
Но, этого жезла лишь свист заслышав,
Они и шевельнуться не посмеют.
Опасности страшнейшие вас ждут
У самого жилища, на вершине.

Там ручеек течет: неотразимо
К себе он манит жаждущих; меж тем
В его струях прозрачных и прохладных
Губительная кроется отрава.
Кто только их отведает, того
Охватывает сразу опьяненье:
Неудержимый смех его терзает
И в радости безумия он гибнет.

Бегите, ах, бегите струй ужасных!
Бегите яств, расставленных на сочной
Траве у ручейка! Спешите дальше,
Не слушайте призывных голосов
Красавиц вероломных; пусть они
Вам нежные шлют взгляды и улыбки:
Пренебрегите ими и в чертог
Волшебницы входите, не колеблясь.

Тотчас же в лабиринт вы попадете,
Где сбились бы, наверное, с пути;
Но я чертеж вручу вам, на котором
Извилины все точно обозначу.
Итак, до очарованного сада
Дойдете вы: там все любовью дышит;
На бархатной траве там со своей
Возлюбленной герой ваш пьет блаженство.

Как только он останется один,
Явитесь перед ним без замедленья
И покажите щит ему алмазный,
Который я тотчас вручу вам также.
Увидит он себя в нем разодетым,
Как женщина: тогда и стыд и гнев
В его завороженном сердце вспыхнут
И смоют все следы позорной страсти.

Ничто теперь вас задержать не может:
Все пасть должны препоны перед силой,
Что к цели вас незримо поведет;
И для самой Армиды даже будет
Вполне нежданным ваше появленье.
Рука, в пути хранительница ваша,
И вам троим уже обратный путь
С заботливостью той же обеспечит.

Но надо, чтобы с первыми лучами
Отправились вы завтра, а сейчас
Пора уже вам отдыху предаться».
И с этими словами он обоих
В покой, им приготовленный, отводит,
А после удаляется к себе,
Вдвоем их до рассвета оставляя
Исполненными чувств и мыслей новых.