Виктор Гюго - Труженики моря
Это был случай, подобный тому, когда Жан Барт[21], избежав кораблекрушения, обратился к морю, сказав знаменитую фразу: «Попался, англичанин!» Известно, что Жан Барт, желая оскорбить море, называл его «англичанином».
Загородив проход, Жиллиат занялся баркой. Он размотал якорные веревки для того, чтобы лодка могла подниматься вместе с приливом. Все происходящее не захватило Жиллиата врасплох: он это предвидел. Человек, знакомый с морем, догадался бы о том, увидев, что он заранее прикрепил к корме барки два блока, через которые продел веревки, соединенные с кольцами обоих якорей.
Прибой усиливался; прилив поднялся уже наполовину. Приближался момент, когда удары волн должны были стать разрушительными. Проделка Жиллиата удалась. Волны с силой налетали на перегородку, ударялись об нее, откатывались и проходили под ней. По ту сторону заграждения был прибой, но здесь – спокойный прилив. Море удалось победить.
Скорее неожиданность, чем развязка
Наступил решающий момент.
Предстояло спустить машину в барку.
Жиллиат простоял несколько минут в раздумье, поддерживая правой рукой левый локоть и положив левую руку на лоб.
Затем он взобрался на остов Дюранды, одна часть которого – машина – должна была отделиться, а другая – обломки корпуса – остаться в воздухе.
Жиллиат перерезал стропы, которыми крепились к бортам цепи от дымоходной трубы. Стропы были веревочные, и он смог проделать это с помощью ножа.
Освобожденные цепи повисли вдоль трубы.
С обломков парохода Жиллиат перебрался на свое сооружение из бревен, постучал ногой по балкам, осмотрел блоки, подергал канаты, убедился, что они не особенно промокли и все в порядке, ничто не забыто, затем опять соскочил на палубу и стал возле шкиля, на той части остова, который должен был остаться в воздухе. Тут и был боевой пост Жиллиата.
Бодрый, взволнованный, но решительный, он еще раз окинул взглядом все сооружение, затем, схватив напильник, стал перепиливать цепь, на которой держалась машина. Скрежет напильника слился с шумом прибоя. Цепь шкиля, тянувшаяся к талям, была как раз под рукой Жиллиата.
Внезапно раздался треск. Наполовину перепиленная цепь порвалась. Все дрогнуло. Жиллиат еле успел подскочить к рычагу.
Перепиленная цепь стала биться об утес. Все восемь канатов натянулись, подпиленный помост, на котором стояла машина, отделился от судна, чрево Дюранды раскрылось, и под килевой частью обломков показалась машина, висящая на канатах.
Если бы Жиллиат не успел вовремя ухватиться за рукоятку блока, все погибло бы. Но рука его не дрогнула; машина стала медленно спускаться вниз.
Когда брат Жана Барта, Питер Барт, силач и пьяница, бедный рыбак, обращавшийся на «ты» к великому адмиралу Франции, спас от гибели галеру «Ланжерон», когда он для того, чтобы извлечь из бушующих волн эту тяжелую массу, связал огромный скатанный парус морскими водорослями, рассчитав, что они, разрываясь постепенно, дадут ветру возможность надуть парус, его расчет был так же верен, как расчет Жиллиата, полагавшегося на постепенный разрыв цепей, и так же увенчался успехом.
Блок, схваченный Жиллиатом, работал превосходно. Жиллиат, держась за рукоятку шкиля, имел в руках пульс всего механизма.
Выдумка Жиллиата оказалась блестящей. Получилось необычайное соединение всех сил. В то время как машина, отделившись от остова судна, опускалась к барке, лодка, движимая приливом, поднималась навстречу машине. Обломки крушения и спасительное судно, как бы помогая один другому, сближались с каждым мгновеньем, избавляя друг друга от половины работы.
Укрощенный прилив, поднимаясь в проходе между утесами, нес барку навстречу Дюранде. Море было не просто побеждено, оно оказалось порабощенным. Оно составляло часть механизма.
Волны поднимали барку без толчков, мягко, осторожно, как если бы она была сделана из фарфора.
Жиллиат соразмерял работу моря с работой своего механизма. Застыв у шкиля словно статуя, он не упускал из виду все неожиданности, заставляя темп спуска машины соответствовать темпу подъема воды.
Вода поднималась равномерно, без толчков; так же равномерно действовали блоки. Это было дружное сотрудничество всех сил природы. С одной стороны действовали законы тяготения, с другой – прилив. Казалось, чтобы помочь Жиллиату, объединились закон притяжения небесных светил – причина прилива, тянувшего к себе барку, и закон притяжения земного шара, притягивающего машину. Они действовали без колебаний, без остановки и, подчинившись Жиллиату, стали его активными союзниками. Машина и барка с каждой минутой приближались друг к другу. Расстояние между ними незаметно таяло. Приближение свершалось в тишине. Похоже было на то, что присутствие человека наводит ужас на неодушевленные предметы. Стихии был отдан приказ, и она его выполняла.
Почти одновременно прилив перестал подниматься, а канаты разматываться. Блоки бесшумно остановились. Машина, как бы направленная чьей-то рукой, очутилась в барке. Она стояла на дне лодки прямо, неподвижно, грузно. Ее железная подставка всеми четырьмя углами упиралась в дно.
Дело было сделано.
Жиллиат смотрел, потрясенный. Бедняга не был избалован счастьем. Ощущение неслыханной радости переполнило его. Ноги подкосились; цель была достигнута, и теперь он, не дрожавший перед опасностями, впервые ощутил дрожь.
Он глядел на барку, стоящую под обломками, и на машину в ней. Жиллиат не верил своим глазам. Можно было подумать, он сам не может понять, как ему удалось совершить все это. Собственноручно он создал чудо и теперь изумленно созерцал его.
Но оцепенение продолжалось недолго.
Жиллиат очнулся, схватил пилу и перепилил канаты. Прилив был настолько высок, что от барки его отделяло расстояние в каких-нибудь десять футов. Он спрыгнул в лодку, взял кусок пакли, свил четыре бечевки, продел их в кольца, ввинченные в борта, и привязал к бортам барки четыре цепи, отходящие от дымовой трубы, еще час назад привязанные к бортам Дюранды.
Покончив с этим, Жиллиат занялся верхней частью машины. Квадратный кусок палубы, непосредственно примыкавший к машине, был спущен в барку вместе с ней. Жиллиат, обрубив его, выбросил доски и обломки за борт. Требовалось облегчить барку от всего лишнего.
Впрочем, лодка, как это можно было предвидеть, прекрасно выдержала тяжесть машины. Она погрузилась в воду не особенно глубоко. Машина Дюранды, хотя и была тяжела, все же оказалась легче камней и пушки, привезенных когда-то Жиллиатом с острова Герм.
Все было окончено. Оставалось только отправиться в путь.
Вслед за успехом – неудача
Однако это был не конец.
Дело, казалось, ясное: нужно открыть вход в пролив, загороженный висячим плотом, и вывести барку в открытое море. Каждая минута дорога. Ветер был слабым, море – спокойным: тихий вечер предвещал прекрасную ночь. Приближался отлив: момент – самый удобный. Можно было покинуть Дуврские скалы во время отлива и подойти к Гернзею в часы прилива. А к рассвету лодка доплывет до Сен-Сампсона.
Но на пути возникло неожиданное препятствие. В предусмотрительности Жиллиата оказалась прореха.
Машина была свободна, однако труба оказалась в плену.
Прилив, приблизивший барку к висящим в воздухе обломкам, уменьшил опасность спуска и облегчил спасение машины; но, благодаря тому, что расстояние уменьшилось, верхушка трубы застряла в квадратном отверстии, прорубленном в кузове Дюранды. Труба оказалась в клетке.
Услуга, оказанная морем, бесследно исчезла. Казалось, море, безропотно подчинившееся человеку, затаило злобную мысль.
Правда, беда, причиненная приливом, была поправима: ее должен исправить отлив.
Труба, имевшая три сажени в вышину, входила в остов Дюранды на восемь футов. Уровень воды при полном отливе понизится на двенадцать футов; таким образом, во время отлива между верхушкой трубы и Дюрандой образуется расстояние в четыре фута, вполне достаточное для того, чтобы беспрепятственно пройти.
Но сколько времени уйдет на освобождение? Шесть часов.
Через шесть часов будет почти полночь. Как можно решиться в такой час начать плавание по этим опасным местам, как пройти среди рифов, которые столь коварны даже днем, как рискнуть в глубокой тьме лавировать среди подводных ловушек, таящихся на каждом шагу?
Поневоле приходилось ожидать до утра. Потеря шести часов влекла за собой потерю еще двенадцати. Нечего было и думать о том, чтобы открыть вход в пролив. Загородка была необходима на время следующего прилива.
Жиллиат был вынужден отдыхать.
За все время, проведенное им на Дуврских скалах, ему ни разу не доводилось сидеть сложа руки.
Этот вынужденный отдых огорчал и раздражал Жиллиата, и ему казалось, что он кругом виноват. Жиллиат думал: «Что сказала бы обо мне Дерюшетта, если бы видела, как я сижу и бездельничаю?»
Впрочем, ему было вовсе не вредно пополнить силы.
