Роберт Джоунз - Сила притяжения
— Тебя выселили из квартиры, — сказал Джонатан. — Я пытался их остановить, но не смог. Кажется, домовладелец тебя ненавидит.
— Хорошо, — отозвался Эммет. Он еле сдержал невольную улыбку, вот-вот готовую озарить его бесстрастное лицо. «Тем более, значит, другого места, кроме этого, нет, — с удовольствием подумал он. Эммет постарался, чтобы его взгляд заволокло дымкой — пусть брат поверит, что Эммет переживает насчет квартиры. Однако сам он чувствовал облегчение, представляя себе квартиру пустой или, может, уже заполненной чужими вещами. — Все равно, это мертвое место», — вздохнул он про себя, надеясь, что все проблемы наконец, отступили.
— Не беспокойся. Вы с собакой можете жить у меня, пока не найдешь новое жилье. — Джонатан закурил и задумчиво подержал в пальцах дымящуюся спичку.
Эммет снял с полки красный глиняный сосуд. Одна сторона высотой дюйма три, другая на дюйм ниже — так криво обычно лепят дети.
— Смотри.
— Вот это мастер! — сказал Джонатан, стряхивая пепел.
— Он мой друг, — буркнул Эммет, вспомнив мальчика, который сидел за гончарным кругом.
— Прости.
Эммет знал, кто какую фигурку сделал. Он ни за что не сказал бы Джонатану, что глянцевая оранжевая собака — его собственное творение. Даже Луиза с Эмили не знали, что Эммет в последнее время зачастил в комнату творчества. Он ходил туда по утрам, когда все еще спали.
«Зачем он пришел?» — подумал Эммет, наблюдая за братом, который то так, то эдак скрещивал ноги. Джонатан перебирал глиняных животных и притворялся, что его интересует их дизайн. Он глубоко вдыхал дым сигареты, наполняя легкие до отказа, потом выпускал его короткими громкими выдохами, словно желая заполнить этими звуками тишину.
За долгую жизнь Эммет научился толковать жесты и молчание брата. Он знал: брат всегда помогал ему с условием, что Эммет не будет пытаться проникнуть в его жизнь, ту жизнь, которую Джонатан прятал глубоко в себе. Эммет часто удивлялся, как прочно они связаны друг с другом, а ведь связь эта основывалась на невысказанном. Но все же, когда они оказывались рядом, Эммету казалось, что он очутился в поле чужой энергии. Словно два магнита притягиваются друг к другу, не оставляя между собой ни миллиметра пространства. В детстве Эммет часто требовал от брата того, что никогда не попросил бы у друга. Джонатан не жаловался. И хотя Эммет знал, что брат готов ради него поехать хоть в африканские дебри, все равно чувствовал неудовлетворенность после каждой их встречи.
Присутствие Джонатана уверяло Эммета: «Мы оба там были». Всю жизнь они постоянно возвращались друг к другу. Они сделали общее прошлое чем-то осязаемым, как живое тело. И тем не менее прошлое ускользало от Эммета, как дым, пойманный в сеть. Его очень рано стало пугать молчание брата; казалось, заговорив, тот мог вызвать катастрофу, что сокрушит все, чем они оба стали.
«Но я и так уже ничто, — подумал Эммет, — куда уж дальше».
Ему хотелось спросить, что Джонатан помнит. Не для того, чтобы анализировать прошлое, Эммету лишь хотелось точно знать, как все было. Сначала четверо, потом трое, теперь только двое: скоро свидетелей не останется. Семейная амнезия заставляла его думать, что почти все воспоминания он выдумал сам. Эммет ощущал себя бесформенным, словно каким-то чудом подпрыгнул и с тех пор висит в воздухе без всякой опоры.
В этой мастерской, где, кроме них, не было ни души, Эммет мог спросить брата о чем угодно. Кажется, Джонатан это почувствовал: кожа напряглась на скулах, а глаза бегали по комнате. Брат словно выискивал в ней тему для разговора. Эммет загнал его в угол здесь, в этой комнате на седьмом этаже. Там, на своей территории, в обычном мире, Джонатан умел ускользать. Эммету всегда хотелось изменить правила, чтобы бесплодность разговоров перестала на него давить. И вот настал момент, когда можно высказать самое сокровенное. Если он упустит этот момент, возможно, шанса больше не представится.
«Что же выбрать?» Эммет спешно попытался прокрутить в голове их жизнь, как она проходит перед глазами у тонущих людей, он об этом слыхал.
Он увидел красную спортивную машину. Автостраду в снегу. Кровать с грудами белоснежных подушек, лишь звездные узоры кружев нарушают их белизну. Луну в дымке, заглядывающую в ветровое окно. Он услышал, как что-то металлическое постукивает об асфальт — это отец меняет автомобильную покрышку. Он увидел, как бабушка в помятом халате в розовый цветочек входит в комнату, где он дремлет больной. Она садится на край кровати и прислушивается: хочет убедиться, что он дышит. Он увидел материну шляпку, с полями тонкими и прозрачными, словно крылышки насекомого, парящую в воздухе за окном отеля. Кадры мелькали в голове без остановки, сливаясь, точно души умерших, вдруг решивших вернуться.
Эммет перебрал животных на столе и отыскал длинношеее существо на четырех коротких кривых ножках.
— Как думаешь, что это за зверь? — спросил он, взяв фигурку в руки так неловко, что у нее треснул хвост.
Джонатан рассмотрел зверя почти благоговейно. Казалось, он боялся повторить свою ошибку с пепельницей.
— Не знаю даже. А кто это? Змея с ногами?
— Это динозавр. Его сделал мой сосед по комнате. Он на них помешан. У него даже трусы в динозаврах.
— Да. Динозавр очень правдоподобный.
— Помнишь, как ты их боялся? Динозавров?
— Нет… Но я помню, что любил коров. Непонятно почему.
— Помнишь, как мама привезла тебе пластмассового динозавра? Тебе тогда было два года.
— Нет. Я так рано себя вообще не помню.
— А я помню, — уверенно сказал Эммет. Он закрыл глаза и попытался представить, как выглядит глиняное существо, которое он держал в руке. Эммет заговорил, задумчиво водя оторванным кусочком хвоста динозавра по ладони и суставам пальцев, будто перебирая четки. Он боялся поднять глаза на брата и прочесть в них неодобрение.
— Нас оставили у бабушки на лето, но в июне мать неожиданно вернулась. Привезла нам подарки. Я получил модель бомбардировщика, но она забыла купить клей, крылья и другие детали так и валялись на ковре. Она протянула тебе бумажный пакет с кольцом. У тебя тогда были такие маленькие руки, особенно ноготки — почти микроскопические. Настоящие малышовые руки. Они скребли бумагу, но никак не могли справиться с кольцом. Я помог разорвать пакет, и мы одновременно увидели игрушку. У динозавра была бугристая чешуя и острые белые зубы со следами крови, будто он только что кого-то съел. Я попробовал запихнуть его обратно в пакет, но мама потрясла им прямо у тебя перед лицом: «Мой хороший, возьми его. Он твой». Ты закричал так, будто динозавр был живой и сейчас тебя укусит, а мать все повторяла: «Возьми его, он твой!», пока ты не убежал наверх, в свою комнату.
— Ты мне об этом уже рассказывал, — сказал Джонатан. Он подошел к раковине глотнуть воды из крана, но вода выстрелила и брызнула ему в глаза, прямо в контактные линзы. — Черт, — выругался Джонатан и потер под веком, пошире открыв глаз и вращая глазным яблоком. Эммет увидел его глаз без зрачка, весь в злобных красных капиллярах.
Эммет невозмутимо заморгал. Он чувствовал, как его собственные глаза намокли и легко скользят в глазницах. Он растер в ладонях кусочек глины.
— Как ты мог забыть? — прошептал Эммет. — Она посмотрела на бабушку, словно хотела сказать: «Что ты с ними делала, пока меня не было?» Ей так хотелось верить, что, уезжая, она оставила бабушке идеальных детей… И тут вдруг ты вбежал в комнату с каким-то доисторическим фотоаппаратом. И где ты его только откопал. Не знаю даже, как ты догадался, что это фотоаппарат. Ты подтащил его ко мне, повернул к динозавру и сказал: «Снимай». Я попытался, но фотоаппарат был слишком тяжелый, я не мог его навести на динозавра, а ты все кричал: «Снимай! Снимай!», как будто умолял меня убить его. Мать убежала в столовую, как будто мы испортили ей возвращение домой. Позже бабушка все-таки сфотографировала динозавра. Такой был аппарат, снимок сразу выполз. Ты забрал фотографию с собой в постель и еще долго носил ее в кармане, и она совсем помялась, а потом твои шорты постирали в прачечной вместе со снимком. Вынув размягченные кусочки бумаги из кармана, ты заплакал. Как будто без фотографии ты опять почувствовал себя во власти этого чудовища.
Джонатан непроизвольно съежился; ему претила мысль о том, что Эммет так живо помнит время, когда он был таким маленьким и беззащитным.
— Да, да, ты уже рассказывал это раньше, но сам я этого не помню.
— А я помню. Но ведь это случилось с тобой, а не со мной. Я будто украл твое воспоминание.
— Что ж, у нас ведь общая жизнь, так или иначе. — Джонатан открыл ящик с кисточками, мелками и баночками, в ярких пятнах краски. Встряхнул его.
— Ну, расскажи, чем вы тут целыми днями занимаетесь?
— Встречи. Встречи в основном, — сдался Эммет.
