Вольфганг Шрайер - Похищение свободы
— Условия компромисса таковы, — продолжал Хиоколеа, — офицеры свергают кабинет Арбенса, а мы распускаем «освободительную армию». Об этом известно уже с четверга, сеньор полковник.
— Отсутствие военного превосходства, к сожалению, не позволяет нам начать переговоры, — заметил Лира.
— Вы так полагаете? — удивился полковник.
Хиоколеа только плечами пожал: он всегда считал Армаса форменным дураком, который не видит дальше собственного носа. Сам будущий министр внутренних дел был уверен, что левое правительство изжило себя, что президент Арбено уже три дня как мертв, только никому об этом еще не известно. Коммунистическая опасность миновала, едва влиятельные офицеры правительственных войск согласились на определенных условиях свергнуть режим Арбенса и нанести удар по Народному фронту.
— Вы придерживаетесь такого мнения? — повторил свой вопрос Армас.
Доминго сделал шаг вперед и, вытерев пот со лба, заявил:
— Да, мы придерживаемся такого мнения.
Он понимал, что сейчас, как никогда, необходимо сплотить все имеющиеся в их распоряжении силы. Огонь прекратится, страна получит новое правительство, а он войдет в его состав в качестве министра. Доминго всю жизнь стремился к этому. Добиваясь цели, он обычно прибегал к различным комбинациям, но при этом не забывал о реальной расстановке сил. Сейчас ситуация складывалась следующим образом: «освободительная армия» Отстаивала интересы иностранцев, офицерский корпус правительственной армии — интересы крупных землевладельцев. До проведения аграрной реформы три четверти всех возделываемых земель в Гватемале и почти все залежные земли находились в руках крупных аграриев, которые составляли в общей сложности не более двух процентов населения. На этом, собственно, и зиждилось все их богатство. Такое положение и нужно было восстановить. Это было тайной целью, которую преследовали как большинство представителей офицерского корпуса, так и представители бананового концерна, который финансировал «освободительную армию». Какая бессмыслица — натравливать одну армию на другую! Никаких противоречий между гватемальскими плантаторами и заправилами концерна не существовало, враг у них был один — Народный фронт, тот самый ненавистный альянс либералов и коммунистов, который шаг за шагом увлекал страну к пропасти…
— Если мы будем тянуть время, это может плохо кончиться.
— А именно? — поинтересовался полковник.
— За это время либералы успеют вооружить народ и восстановить его против нас. Я имею в виду наемных рабочих, сеньор полковник. Если это допустить, в стране начнется настоящий хаос. Я несколько старше вас и потому хорошо помню восстание крестьян в Эль-Сальвадоре в 1932 году, когда за три дня было убито более двадцати тысяч индейцев. Неужели и вы, сеньор полковник, допустите подобное кровопролитие?
— Успокойтесь, такому же риску подвергаются и наши противники, — остудил его красноречие Армас.
— Этот красный Арбенс, — проговорил Хиоколеа, — по-настоящему рискует…
Его трясло от возбуждения, лицо покрылось крупными каплями пота, которые он вытирал шелковым платком. В эту минуту он вовсе не думал о тех, кто изнемогал от тропической жары в джунглях. Он желал скорейшего окончания войны, чтобы достигнуть своей корыстной цели.
В кабинет вошел Луис Валандарес, массивный мужчина в сомбреро. В кабинете Армаса он ведал внешней политикой и надеялся получить в новом правительстве министерский портфель.
— Лодж сделал свое дело! — провозгласил он, снимая с головы сомбреро. — Только что получена радиограмма из Нью-Йорка. Совет Безопасности после пятичасовых дебатов отклонил жалобу Гватемалы и отказался ее обсуждать. Все! Больше этим вопросом никто заниматься не будет. Даже если мы получим поддержку из Гондураса и Никарагуа, кабальеро, никому до этого дела нет. При голосовании пять голосов было подано за нас, четыре — против. «За» проголосовали США, Бразилия, Колумбия, Турция и Чан-Кайши, «против» — Дания, Новая Зеландия, Ливан и, разумеется, русские. Представители Англии и Франции воздержались. — Валандарес бросил сомбреро на стул и продолжал: — Победа, казалось бы, небольшая, но ее следует расценивать как крупный внешнеполитический успех нового правительства. За это не грех и выпить! — воскликнул он, оглядываясь на бокалы в шкафу, но никто на его призыв не откликнулся.
Хиоколеа и Лира внимательно смотрели на полковника, который подошел к телефону, сняв трубку, спокойным голосом проговорил:
— Полковник Мендоса, немедленно ко мне! — и немного помолчал, глядя на присутствующих.
Первым нарушил тишину Хиоколеа:
— Сеньор полковник, это очень приятные известия. Дальнейшие события предугадать нетрудно: сначала будет свергнут Хакобо Арбенс, а уж потом мы распустим свою «освободительную армию».
— Поэтапно, — уточнил Лира, — без лишней спешки.
— Вопрос о роспуске моей армии не предмет для всеобщих дебатов, — заявил Армас.
Валандарес решил вмешаться:
— Мы не хотим ее распускать. Главное — побольше говорить о предстоящем роспуске… — Он всплеснул своими мясистыми руками, а затем прижал их к сердцу.
— Да-да, именно так, — подтвердил Лира.
— Это будет ход конем, — подчеркнул Хиоколеа.
Армас холодным взглядом молча рассматривал своих собеседников, решив, что они, вероятно, хотят подсластить горькую пилюлю. Выходит, они плели за его спиной паутину заговора, вели подрывную работу как в ведомствах, так и в армии, прибегали к подкупу, чтобы склонить на свою сторону гватемальских офицеров. О, как он ненавидел всю эту банду продажных политиков, которые сбивали его с толку своими хитроумными советами! Они начали его мучить, как только он сформировал свои отряды и стал бороться за власть. Но он с самого начала понял, к чему они клонят, и перечеркнет все их планы.
В дверном проеме показался командующий военно-воздушными силами полковник Мендоса, покрытый пылью с ног до головы. Судя по всему, он прибыл прямо с выгона для скота, находившегося на плоскогорье, где размещался их единственный аэродром.
— Сеньор командующий, полковник Мендоса явился по вашему вызову! — доложил командующий ВВС.
— Спасибо, что так быстро прибыли, — поблагодарил Армас. — Прошу вас, полковник, и вас, господа, принять к сведению: несмотря на отход наших частей на некоторых участках сухопутного фронта, мы по-прежнему настаиваем на безоговорочной капитуляции. После принятия резолюции ООН по нашему вопросу наши позиции заметно упрочились. Мы имеем преимущество в воздухе и незамедлительно воспользуемся этим.
У Мендосы заблестели глаза.
— Полковник, я приказываю вам бомбардировать все города, расположенные за линией фронта, а именно: Чикимулу, Сакапу, Гватемалу, — обратился к нему Армас. — Прикажите своим пилотам на столицу бомб не жалеть. Более мощные бомбы пусть сбрасывают на здание парламента и на окраины. У вас ведь достаточно пятитонных и десятитонных бомб, не так ли?
— Так точно! И фосфорные есть, и напалмовые…
— Городские районы, в которых проживают офицеры и их семьи, обстреляйте из бортового оружия, но ни в коем случае не подвергайте бомбардировке.
— Слушаюсь! — отчеканил Мендоса. — Если разрешите, то воздушный налет на порт мы совершим сегодня вечером. Я сам намечу цели и лично поведу эскадрилью на бомбометание. — Полковник отдал честь и молодцевато щелкнул каблуками.
Лица присутствующих приняли озабоченное выражение, а Хиоколеа, стоявший чуть в глубине, радостно потер руки.
* * *Над Гватемалой несся звон колоколов. Небо было безоблачным, на улицах — ни души. Листок календаря напоминал, что сегодня воскресенье, 27 июня. Часы показывали десять утра, так что колокол не сзывал прихожан на богослужение, а извещал горожан о новом воздушном налете.
Как только полковник Энрике Диас, военный министр республики, вышел из здания американского посольства, над его головой пронеслось звено истребителей-бомбардировщиков.
— В президентский дворец! — приказал полковник своему шоферу.
Тот погрозил самолетам кулаком и дал газ.
Миновали центр, над которым висело облако пыли и дыма, объехали здание театра, обсаженное апельсиновыми деревьями. Только теперь Диас отчетливо услышал взрывы в северной части города.
Машина объехала вокруг центральной площади старого города, представлявшую собой четырехугольник размером двести на сто шестьдесят метров. В самой середине ее, неподалеку от фонтана, чернела внушительная воронка от бомбы. Вокруг горели дома, фасады которых были обезображены осколками. Не пострадал только кафедральный собор. Полковник сжал руки в кулаки, подумав о том, что это Родольфо Мендоса, должно быть, отдал приказ летчикам пощадить собор. Ох уж эти благочестивые, богобоязненные парни, называющие себя крестоносцами борьбы! И опять зазвучат проповеди смирения, которые не спасут нижние слои ни от нищеты, ни от голода. Против этого, по мнению властей, существует лишь одно средство — военная диктатура… Неужели опять начнется все то, что, казалось, ушло навсегда десять лет назад, когда изгнали из страны Хорхе Убико? Нет! Пока есть возможность избежать всего этого, он, Диас, воспользуется ей.
