Дэвид Шиклер - Американский поцелуй
— Ну, вы понимаете, — расспрашивал он, — что-нибудь горящего? Будто сломался кондиционер?
Женщины отрицательно покачали головой, но Мейбл Мерчант очень внимательно посмотрела на племянника. У нее был острый нюх на интриги и тайные заговоры. Каждый год на Пасху Томас находил среди пожертвований чистую золотую монету. Объяснения не требовалось: он знал, что это тетушка Мейбл принесла часть своего сокровища. И теперь он понял, что Мейбл учуяла нечто таинственное, но когда он собрался рассказать, тетушка тихо кивнула и отошла. Томасу хотелось довериться Мейбл, но он был сильно напуган. Как человек может распространять такой противный, сильный запах, который чувствует только священник? Почему он появляется только перед службой и на проповеди Томаса, а затем снова исчезает?
Все это Томас обдумывал, сидя на кухне и глядя на перечницу с солонкой. Он начал подозревать, что демон поселился в церкви. «А может, это ангел, — надеялся Томас. — Может, это Гавриил или Михаил, и пахнут они мерзко только для смертных?» Кем бы ни был прихожанин в черном, Томас не сомневался в одном — это был необыкновенный человек. Он знал с помощью посланного ему дара сочувствия, ставшего почти материальным, что посетитель в беде и обладает огромной энергией. Хотя мужчина в черном стоял в тени, а Томас произносил проповедь, священник чувствовал, как силы покидают его, высасываемые незнакомцем. Томас надеялся, что его слова помогут прихожанам, освежат их чувства и наполнят сердца чуткостью и добротой. Теперь для отца Мерчанта столкновение с человеком в черном походило на схватку со смертью. Казалось, мужчина слушал Томаса с какой-то жадностью, склонив голову, жаждая истины. Томас начал всерьез беспокоиться о судьбе произнесенных слов, они испарялись и впитывались легкими незнакомца, который уносил их из церкви Святого Бенедикта. Каждый вечер, когда мужчина уходил, Томас в изнеможении опускался на алтарь. Его глаза закрывались, пот стекал по лбу. Пальцы дрожали на потире.
— Ты не болен? — волновалась Маргарет Мерчант.
— Тебя тошнит? — спрашивала Мери Джуд.
Эстер издавала нечленораздельные звуки, цепляясь за руку Томаса.
Маргарет коснулась щеки племянника.
— Что с тобой происходит?
Томас хранил молчание. Чувствовал он себя отвратительно. Теперь он стал готовить проповеди, ни на миг не забывая о мужчине в черном. Его речи стали суровыми, громогласными, апокалиптичными, голос незнакомца слышался в них, будто десятилетия осторожности и внимания были только подготовкой к решающей битве.
— Это не поклонение Господу, — проповедовал Томас, — все равны перед ним. — Священник всматривался в одинокую, неясную фигуру. — Если Бог наполнил вашу жизнь радостью или показал свою темную сторону, это не имеет отношения к вашим поступкам. Святой Павел велит нам молиться, чтобы не стать орудием злодеяний. Но если мы сроднимся со злом, поймем его, то это не помешает нам осудить его. Жить с ним.
Когда Томас говорил в такой манере, его прихожане начинали нервно ерзать на скамьях. Эстер накручивала розовую ленту на палец, а несколько постоянных прихожан перестали посещать проповеди. Похоже, никому не нравилось слушать о зле, но Томас ничего не мог с собой поделать. Запах мужчины в черном был непреодолимым и чудовищным, хотя на нем был дорогой костюм и с личной гигиеной явно не было проблем. «Это запах зла», — думал Томас. Когда он стоял перед алтарем и обращался к фигуре за свечами, его коленки дрожали под облачением. Томас понимал, что запах шел от циничной, терзаемой души незнакомца. Под дорогим пальто и привлекательной внешностью скрывался монстр, жестокий, ненавидящий и завистливый, с извращенными сексуальными пристрастиями. Возможно, мужчина и не подозревал о собственном зловонии, но оно было. Томас мог поспорить, что он носил пистолет.
— Мы беспокоимся о тебе, — говорили тройняшки Мерчант. Они пригласили Томаса на воскресную баранину и партию в «перемычку», но ел он без аппетита, а играл плохо.
— Ты похудел, Томас, — заметила Маргарет.
— Да, — проворчала Мери Джуд, — и твои проповеди становятся истеричными.
Мейбл подняла руку. Сестры умолкли.
— Томас, — начала Мейбл, — в чем дело?
Томас смотрел в окно на октябрьскую луну.
— Есть кое-кто, кому нужна моя помощь.
— Кто? — хором спросили сестры.
Томас покачал головой.
— Я должен справится сам. Я единственный, кто может… заговорить с ним.
Мери Джуд стукнула по столу.
— Кто он, черт побери?
Томас встретился взглядом с тетушкой Мейбл.
— Он, — прошептал Томас.
Схватка состоялась несколько месяцев спустя, зимним субботним вечером. Томас находился в уединенной комнатке в дальнем конце церкви, слушая исповеди. В исповедальне он сидел на табуретке, через решетку внимая признаниям в грехах коленопреклоненных прихожан. Было начало января нового тысячелетия, и бесплотные голоса через решетку обдумывали, в чем следует покаяться и какое наказание на них наложат. Томас обычно слушал исповедь с закрытыми глазами. Он наслаждался запахом дуба и темнотой, но был смущен интимностью исповедальни. Томасу часто казалось, что человек за перегородкой абсолютно обнажен, как в примерочной какого-нибудь дорогого магазина или в одиночной камере тюрьмы. Томас слышал каждый вздох, каждый всхлип так отчетливо, что начинал чувствовать себя неудобно, будто подглядывал. Его сильнейший дар, его зрение было отнято, поэтому Томас ориентировался в темноте оставшимися несовершенными чувствами. Итак, даже несмотря на чудесный вечер, Томас был не в духе. Внезапно безумный страх пронзил Томаса, когда он услышал скрип открывающейся в исповедальню двери. Ужас сковал священника, кожа покрылась мурашками — через решетку ощущался знакомый, отравляющий запах.
— Вы знаете, кто это? — спросил низкий голос.
Томас содрогнулся, перекрестился и прижал к носу платок.
— Да.
— Откуда вы знаете?
Томас был в смятении. Ему казалось, что между ним и фигурой в черном был заключен негласный договор. Пакт о том, что, чего бы ни хотело существо от Томаса, оно ограничится посещением проповедей.
— Просто знаю, — произнес Томас.
Незнакомец злобно фыркнул.
— Вы, наверно, гадаете, почему я пришел к вам только сейчас? Спустя столько дней?
У Томаса стало тяжело на сердце. Он ясно ощутил, что скамьи за исповедальней пусты. Было девять часов, и время исповеди вышло. Но даже речи не могло быть о том, чтобы выпроводить страшное создание. Томас задержал дыхание, открыл глаза в темноту, отделявшую его от незнакомца.
— Да, — признался Томас, — я удивлен.
Послышался шорох, потом все смолкло. Незнакомец сел.
— Я пришел сказать, — произнес голос, — что человеческая жизнь — абсурд.
— Я знаю, — ответил Томас.
Невидимый посетитель засмеялся.
— Я сомневаюсь, что вам это известно. Как бы там ни было, человеческая жизнь — пустяк, и я собираюсь прервать одну из этих жизней.
Томас не отнимал платка от лица.
— Ты собираешься покончить с человеческой жизнью?
— Да.
— Собственной?
— Нет, — незнакомец зевнул. — Я собираюсь убить другого человека.
Томас сконцентрировался, как спортсмен перед решающим выступлением. Не обращая внимания на зловоние, он начал молиться за себя и за незнакомца.
— Иисус Христос, помоги нам, — молился Томас.
— Продолжай, — попросил священник.
— Этого человека зовут Джеймс Бранч, — сказал незнакомец, — он мой сосед. Я собираюсь его пристрелить.
— Почему?
В тишине Томас физически ощутил презрительную усмешку мужчины.
— Причин не существует, отец. Есть только абсурд. Люди умирают. Это все.
— Боюсь, это хорошее оправдание для человека, планирующего убийство.
— Идите к черту, отец!
Томас молчал, он ждал. Он думал о тех вещах в жизни, на которые он смотрел и изумлялся. Он вспоминал живот Джослин Рич, увядшие цветы, руки нищих.
— Да что вы можете вообще знать об абсурде, отец?
— Думаю, немного.
— Верно. А вот я знаю об этом много. Очень много.
Томас старался ни о чем не думать. Он уводил свои мысли от подозрений, что незнакомый человек вооружен.
— Моего брата убили в детстве, отец. Это случилось в парке развлечений. Мужчина в костюме мультяшного героя убил его. Гигантская рыбка Гуппи.
Томас ждал. Влажное, прогорклое зловоние просачивалось прямо через решетку, наполняя исповедальню, как отхожее место.
— Можете не стесняться и смеяться, отец. Я знаю, что это забавно.
— Мне не хочется смеяться. Мне жаль твоего брата.
— Да, ясное дело, жаль.
Томас начал вслушиваться в голос незнакомца. Это был молодой, но влиятельный человек, циничный мужчина, которому нужно было выговориться.
— Расскажи мне о Джеймсе Бранче, — попросил Томас.
